Золотой трон (ЛП) - Джонсон Джули. Страница 42

В его тоне нет места для сомнений. Он подразумевает каждое слово.

Мое сердце расширяется. Я втягиваю глоток воздуха и стараюсь не обращать внимания на то, как близко мое лицо к его лицу и как приятно прижиматься к твердым плоскостям его тела. Я ненавижу себя за то, что вообще заметила это. За то, что вообще способна чувствовать что-то, кроме горя, потери или боли.

По всем правилам, я должна быть мертва прямо сейчас.

Как я могу думать об этом?

Возможно, именно в этом и заключается проблема: я должна быть мертва. Я была так близко. И какая-то часть меня — безрассудно вырвавшаяся из колеи часть, та, которая все еще немного оцепенела и сильно шокирована всем произошедшим — шепчет мне на ухо опасные вещи. О том, что нужно жить полной жизнью, пока у меня еще есть шанс. О том, что нужно держаться за людей, которые важнее всего, пока у меня не закончилось время.

Я выжила.

Я выжила, когда, по общему мнению, должна была умереть.

Я выжила, и я дома, я здесь, в его объятиях.

Моя душа — шелуха бездонной скорби. Мой разум дико мечется между противоречивыми чувствами от одного момента к другому. Скорбь по тем, кто погиб, в сочетании с невыносимым чувством облегчения, что я не разделила их судьбу. И, прежде всего, чувство вины. Вина за то, что я жива. Вина за эгоистичный всплеск радости, который я испытываю, осознавая, что все еще жива.

Из своих курсов я знаю, что для этого существует технический термин.

Вина выжившего.

Но то, что я могу навесить на себя ярлык из учебника, не помогает мне быстрее преодолеть свои противоречивые чувства. Это также не поможет мне понять, почему в это совершенно неподходящее время, время потери, оплакивания и отпускания… больше всего на свете я хочу потерять себя в крепких объятиях Картера и никогда больше не появляться.

Я смотрю на него, и боль уменьшается.

Не сильно.

Но настолько, что я снова могу дышать.

Это странно — Картер и я, здесь, вместе. Тихая комната, за окном падает снег. Как будто мы попали в какую-то альтернативную вселенную.

Неужели всего день назад мы решили стать врагами?

Каким далеким это кажется сейчас. Как остро абсурдно.

Варварские события, которые мы пережили. Между нами больше не осталось никакого дерьма. Ни притворства, ни гнева, ни игр разума.

Наши взгляды сомкнулись, я не могу отвести глаза. Под его глазами глубокие тени — свидетельство его бессонных дежурств. Я хочу провести по ним кончиками пальцев, стереть их поцелуем. Я хочу наклониться вперед, прижаться ртом к его рту и на время забыть о мире за пределами этой комнаты.

К счастью, мне удается отстраниться, прежде чем я поддаюсь импульсу. Мои щеки окрасились в красный цвет, когда я села. Мне стыдно за себя. За свою собственную слабость. Надеюсь, он не заметит моего румянца в темноте. Надеюсь, он не сможет разглядеть постыдное желание, насыщающее мою кровь, смешивающееся с болью, которая уже пульсирует в ней.

— Мне нужно принять душ, — шепчу я. Пыль и обломки после вчерашнего взрыва, микробы и грязь из больницы, а также пот после сна, я никогда в жизни не чувствовала себя такой грязной.

Картер тоже приподнимается. Его дыхание немного неровное, но когда он говорит, его голос ровный.

— Хочешь, чтобы я позвал кого-нибудь помочь тебе?

Я смотрю на него.

— Я бы…

— Что?

— Неважно. Это глупо.

— Скажи мне, — мягко приказывает он.

Я не могу смотреть на него. Вместо этого я смотрю вниз на покрывало.

— Ты не поможешь мне? Я просто… Я не хочу быть рядом с кем-то еще, прямо сейчас. Я не готова встретиться с остальным миром. Только с тобой.

На долгое мгновение в комнате воцаряется полная тишина — настолько долгая, что я начинаю думать, что он вообще не собирается мне отвечать. Но потом, так тихо, что я едва могу его расслышать, он просто пробормотал:

— Хорошо.

Я пытаюсь дойти до ванной, но боль в моем избитом теле делает это невозможным. Действие обезболивающих лекарств явно ослабло. Я вскрикиваю, чуть не падая, но Картеру удается поймать меня во второй раз за сегодняшний вечер. Занеся меня в ванную, он усаживает меня на неглубокую каменную скамью внутри душевой кабины, затем опускается на колени, чтобы мы были на уровне глаз.

— Ты… — Он прерывается, тяжело сглатывая. — Тебе нужно, чтобы я…

Я качаю головой и тянусь за шнурком тренировочных штанов, в которые меня одели в форте Саттон. Они огромные — вероятно, бывшая собственность военного курсанта — и легко соскальзывают на кафельный пол. Мои бедра прижимаются к холодному камню, когда я тянусь к нижнему подолу рубашки и начинаю натягивать ее через голову.

Картер отводит глаза и поворачивается к регулятору, встроенному в стену. Он включает режим дождя, уклоняясь в сторону, чтобы избежать внезапного потока. Я смотрю ему в спину, наблюдая, как он подсовывает руку под струю, чтобы проверить температуру воды. Когда она становится идеальной, он ставит мою бутылку с шампунем и кондиционером на скамейку рядом со мной.

— Вот. Можно идти, — сообщает он мне, не поворачиваясь, его голос напряжен. — Я буду прямо за дверью. Ты можешь позвать меня, когда закончишь, и я принесу тебе полотенце.

Я шатко поднимаюсь на ноги, используя стену как опору, чтобы не нагружать ногу с самым сильным ушибом. Шагнув ближе, я вижу, как под тканью его футболки напрягаются мышцы, когда я протягиваю руку и кладу ее ему на спину.

— Картер.

Его имя — мольба на моих губах.

Издав низкий, болезненный стон, он поворачивается ко мне лицом. Взгляд его глаз, когда он видит, что я стою там, раздетая до гола, почти заставляет мои дрожащие колени полностью сдаться. Его взгляд скользит по моему телу, вбирая в себя каждый изгиб, каждый наклон, каждую бесконечно малую деталь.

В любой другой день я бы чувствовала себя неловко или глупо из-за того, что выставила себя на всеобщее обозрение. Но после всего, что произошло, в моей голове не осталось места для смущения. И в моем сердце больше нет желания ставить между нами барьеры.

Пар заполняет ванную комнату, запотевает стеклянный куб вокруг нас. Все тело Картера застыло от напряжения. Я вижу это в каждом его мускуле и сухожилии. Он не закрывает расстояние, между нами, но нескрываемая тоска в его глазах говорит мне о том, как сильно он этого хочет.

— Эмилия… позволь мне найти кого-нибудь еще, — умоляет он, не отрывая от меня глаз. — Пожалуйста.

— Но я хочу тебя. — Я делаю шаткий шаг к нему. — Ты мне нужен, Картер.

Ты нужен мне, чтобы я снова почувствовала себя живой.

Мне нужно, чтобы ты напомнил мне, что я не умерла сегодня.

Что еще есть вещи, ради которых стоит жить, за которые стоит бороться.

Его выражение лица — это исследование несовпадающих половинок — боли и тоски воюющие в равной степени. Он тоже этого хочет. Очень сильно. Может быть, даже больше, чем я. Просто он лучше контролирует себя.

Я делаю еще один шаткий шаг. На этот раз я чуть не потеряла опору. Он видит, что я споткнулась, и хватает меня, прежде чем я падаю. Как только его руки касаются моей обнаженной кожи, я понимаю, что все кончено.

Конфликт, встречай разрешение.

Притягивая меня к своей груди, он теряет последние остатки самоконтроля, оставляя после себя только потребность. Ему нужно почувствовать меня в своих объятиях. Его потребность уверить себя, что я все еще жива, все еще здесь, с ним.

Он прижимает меня ближе, пылкие пальцы жестко впиваются в мою кожу. Его глаза — чистый огонь. Его голос — измученное рычание.

— Ты ранена. Ты столько пережила. И я, наверное, попаду в ад за то, что говорю это… за то, что даже думаю об этом… но, Боже, Эмилия… Мне нужно прикоснуться к тебе. Мне это так нужно, что это сжигает меня.

— Прикоснись ко мне, — дышу я. — Пожалуйста, прикоснись ко мне. Я тоже горю.

Его лоб опускается и ложится на мой. Он дышит так же тяжело, как и я.