Вавилонские ночи (СИ) - Депп Дэниел. Страница 8
— Да вы романтик. У вас с Анной много общего.
— Рано или поздно ей придется сделать выбор.
— От славы она не откажется, будет цепляться за нее зубами и пойдет по головам, если что. Но вы могли бы доставить ей радость и отвлечь от этих мыслей. Ей сейчас не помешало бы немножко переживаний, не касающихся истории с шарфом.
— Боюсь, я не из числа альфонсов. И никогда не завожу романов со своими клиентами.
— Ради Бога только ей об этом не говорите. Она нуждается в вашей защите. Какое вам дело до причин, главное, чтобы она была в безопасности. Разве не за это вам платят? А если сможете не попасться к ней в коготки — значит, вы молодец. Я бы с удовольствием поглядела на это со стороны.
— Вы так говорите, будто она племенной петух, гоняющий пеструшек по курятнику.
— А вы не смейтесь, во многом так и есть. Мужчины без ума от Анны, Анна без ума от мужчин. Это стоит видеть.
Когда они подошли к бассейну, Анна снова была в воде. Она сделала еще два впечатляющих круга — представление удалось на славу, — выбралась из воды и выглядела при этом как актриса в роли олимпийской чемпионки по плаванию. Черный купальник, хоть и закрытый, совершенно не оставлял простора воображению. Она запрокинула голову и, слегка изогнувшись и подняв руки, выжала воду из своих знаменитых медово-пшеничных волос. Все было проделано весьма искусно, а он был тонким ценителем. Анна вряд ли ожидала, что он тут же впадет в экстаз, подумал Шпандау, но было сразу заметно: она привыкла побеждать на всех фронтах.
— Не подадите мне вон то полотенце? — обратилась Анна к Шпандау. Пам почти неслышно застонала и закатила глаза. Шпандау протянул Анне полотенце, и та стала расхаживать вокруг: пусть он пофантазирует, будто она только что вышла из душа. Шпандау наблюдал за ее перемещениями и ждал. Наконец она закончила вытираться, взяла со столика темные очки и надела их. Потом улеглась в шезлонг и сделала вид, будто смотрит в небо.
— Памми, ты не попросишь Беттину принести нам кофе и бутерброды?
— Ну конечно, — ответила Пам. — Бегу и падаю. Может, мне еще принести твое летнее нижнее бельё? Или лучше с начесом?
Пам удалилась, не дожидаясь ответа. Анна сделала вид, что ничего не слышала. Тянулись томительные секунды. Шпандау смотрел на холмы и деревья за домом. Похоже, ему следовало что-то сказать, но он был не в настроении. Наконец она заговорила сама:
— Пам — моя сестра.
— Я заметил некоторое сходство.
— Мне частенько хочется ее придушить, — продолжала Анна.
— Да, — согласился Шпандау. — Родственники порой доставляют не меньше хлопот, чем прислуга.
— Вы всегда шутите с таким невозмутимым лицом, господин Шпандау?
— Да, мэм. Умение шутить с невозмутимым лицом и вести себя за столом — вот два столпа моей профессии.
Она сдвинула солнечные очки на кончик носа и смерила детектива оценивающим взглядом.
— Вы что, издеваетесь надо мной, господин Шпандау?
— Ну что вы, мэм. Это было бы нескромно и непрофессионально.
— Я смотрю, вы с Пам спелись. Неудивительно, что она хочет вас нанять. Вопрос в том, захочу ли того же я.
— Ответить на него можете только вы.
— Меньше всего мне нужно, чтобы кто-то контролировал каждый мой шаг. Здесь и так нелегко остаться наедине с собой.
— Попробуем держаться незаметно, — сказал Шпандау.
Она снова окинула его взглядом: с ног до головы, а потом в противоположном направлении.
— Лапуля, вы так же незаметны, как буйвол. Не собиралась на вас наезжать, но если вы не повтыкаете себе в уши веток и не притворитесь деревом — по-любому будете выделяться.
Пам вернулась с шарфом и пачкой писем. Все это она вручила Шпандау, тот отошел в сторонку, уселся под зонтом и принялся изучать и шарф, и письма.
— По-моему, мы подняли слишком много шума из ничего, — заявила Анна. — Может, я просто за что-то зацепилась.
— Нет, — возразил Шпандау. — Шарф разрезан.
— Да и в письмах нет ничего необычного, кроме красных чернил. Лично меня они совсем не беспокоят.
Шпандау копался в бумагах. Горничная принесла и поставила на стол блюдо с бутербродами и кофейник. Пам разлила кофе по чашкам. Анна, по-прежнему лежа на спине, сказала:
— Слушайте, ну это же смешно. Если они хотели всерьез мне навредить, что им мешало? Они ведь были совсем близко. Почему пострадал только шарф?
— Они и не думали вам вредить. Хотели продемонстрировать, насколько близко могут подобраться. — Затем он обратился к Пам: — Думаете, все письма от одного человека?
— Они приходят уже довольно долго. Перед случаем в ресторане стали приходить чаще. Никакой агрессии, никаких угроз, но содержание навязчивое. Как она прекрасна, как много он думает о ней, как хорошо ее понимает — и все в таком духе. Создается ощущение, будто он что-то задумал.
— А откуда мы знаем, что это он, а не она? — вставила Анна.
— Не подумайте, что я шовинист, но женщинам, как правило, не хватает безумия, чтобы проделывать такие штуки. Возьмем, к примеру, вашу сестру. Она бы скорее отравила вас, чем перерезала вам горло.
— Ха! — воскликнула Анна.
— Так вы думаете, здесь все же присутствует сексуальный элемент? — спросила Пам.
— Господи, — протянула Анна из своего шезлонга, — Зигмунд Фрейд возвращается. Да люди тысячелетиями влюблялись в актеров и сохли по ним. Ведь мы же именно этого от них и хотим, а?
Шпандау поскреб красные чернила на одном из писем. Буквы хлопьями осыпались со страницы. Очень похоже на кровь, но он не стал произносить это вслух.
— Большинство понимает, что их фантазии — всего лишь фантазии, — сказал он. — Но большинство — не значит все.
— Почему ты не хочешь признавать, что у нас проблема? — набросилась Пам на сестру. — Какой-то сумасшедший налетел на тебя и порезал твою одежду. А мог бы порезать тебя. Не понимаю, почему ты норовишь спрятать голову в песок?
Анна села.
— Да потому, что не желаю, чтобы моя жизнь пошла наперекосяк только из-за того, что какой-то гребаный влюбленный недоумок подобрался чересчур близко. Буду постоянно держать при себе Чандлера или еще что-нибудь придумаю.
— Эта задача не для Чандлера. А вот у господина Шпандау многолетний опыт.
— Нет уж, благодарю, — отрезала Анна. — Нет. — Она вскочила и принялась собирать вещи.
— Я тебя не понимаю, — повторила попытку Пам. — Что ты творишь?
— Я актриса, только и всего, — ответила Анна. — Просто актриса. И я не отвечаю за то, что происходит в головах у всех этих людишек. Мне дана жизнь, и я не позволю, чтобы какой-то никчемный извращенец диктовал, как мне ее прожить.
— Пятнадцать лет назад, — сказал Шпандау, — вы позировали обнаженной для глянцевого журнала. А потом передумали и потратили примерно половину бюджета страны на то, чтобы выкупить у фотографа эти снимки. А сделал их ваш тогдашний друг, если не ошибаюсь. Снимков я не видел, но уверен — они были шикарные. После этого трудновато делать вид, будто вы никогда сознательно не разжигали чьи-то фантазии.
Анна пронзила его взглядом.
— Господин Шпандау, не думаю, что… — попыталась вмешаться Пам.
— Нет, Памми, — прервала ее сестра. — Давай уж, дослушаем господина Шпандау. А вы переходите к делу.
— Да, мэм, именно для этого люди вроде вас и нанимают меня. Не собираюсь понапрасну тратить ни ваше время, ни свое.
— Я не обязана вам ничего объяснять, господин Шпандау. Не обязана отчитываться.
— Да, мэм.
— Я могу показать вам эти снимки. Убеждена, они не оставят вас равнодушным. Уйма народу согласилась платить за такую честь.
— Не сомневаюсь, мэм. Но удивлен, что вы все еще их храните.
— О да, все еще храню. И время от времени вытаскиваю — когда хочу напомнить себе, каким же дерьмом могут быть мужчины. Глядя на фотографии, я лишний раз убеждаюсь, что никто и никогда больше не уболтает меня сделать то, чего я не хочу. Мои слова не разбивают вам сердце, нет? Вашу нравственность не оскорбляет то, как я зарабатывала при помощи своего тела?