Русская идея от Николая I до Путина. Книга IV-2000-2016 - Янов Александр Львович. Страница 57

И что не менее важно, под покровительством монгольских царей РПЦ стала несметно богата, она завладела более чем третью всех пахотных земель, главным тогдашним богатством страны. И во всех ее владениях вручалось ей верховное право управления и суда: «А знает в правду и право судит и управляет люди своя, в чем ни буди: и в разбое, и в татьбе, и во всяких делех ведает сам митрополит, один или кому прикажет». Поистине Церковь оказалась государством в государстве. Причем процветающим «государством» в изнасилованной, испохабленной стране.

А теперь попробуйте вообразить эту ограбленную, униженную, голодную страну и вознесшуюся над всем этим срамом сытую, самодовольную Церковь, переживающую поистине золотой век, — и вы увидите одно из главных последствий ордынского ига. Еще важнее, однако, что никогда на протяжении столетий и не подумала церковная иерархия покаяться в этом страшном грехе. Ну, хотя бы в том, что ее колаборантство с завоевателями затянуло чужеземное иго еще, по крайней мере, на четыре-пять поколений.

Другие последствия

Вот еще одно. Русь пропустила эпоху европейского Возрождения (Ренессанс), к которому в киевско-новгородское времена была культурно вполне готова. Она была тогда органической частью Европы — на протяжении почти трех веков. Была в Европе своей. Ярослав Мудрый (это середина XI века) был женат на дочери шведского короля. Трех своих сыновей поженил на европейских принцессах, а трех дочерей выдал замуж за королей Норвегии, Венгрии и Франции. Анна Ярославна, супруга Генриха I, после его смерти в малолетство своего сына была правительницей Франции. Ярослав предоставлял политическое убежище европейским принцам, изгнанным из своих земель, — из Норвегии, из Венгрии, даже из Англии (четвертая его дочь была английской принцессой).

Историк Владимир Вернадский подсчитал, что после Ярослава Мудрого пять русских матримониальных союзов было заключено с королевским домом Богемии (нынешней Чехии), шесть — с королевским домом Венгрии, одиннадцать — с королевскими домами Германии (включая Евпраксию Всеволодовну, императрицу Священной Римской империи). И, по меньшей мере, пятнадцать браков с королевским домом Польши. Вот это и значило в ту пору быть в Европе своей.

Иго разрушило эту культурную общность. Когда в Падуе и в Праге открывались первые университеты, когда писали Данте, Петрарка и Боккаччо, Русь лежала обескровленная под варварским игом. «Татаре не мавры, — объяснил нам Пушкин, — они не оставили нам ни Аристотеля, ни алгебры». Какой уж там Данте! Какие университеты!

Но, пожалуй, самым тяжелым последствием ига, хотя и косвенным, был крах русской церковной Реформации. В отличие от Северной Европы, в Москве, тоже северном тогда государстве, она была подавлена. И обернулось это для ее крестьянства тотальным трехсотлетним рабством.

Нестяжатели

Вассиан Патрикеев был одним из самых выдающихся публицистов нестяжательства — реформаторского движения XV–XVI веков. Вот как обличал он церковную иерархию, разжиревшую от милостей монгольских царей: «Испытайте и уразумейте, кто от века из воссиявших в святости и соорудивших монастыри заботился о том, чтобы приобретать села? Кто молил царей и князей о льготе для себя или об обиде для крестьян? Кто имел с кем-нибудь тяжбу о пределах земель? Или мучал бичом тела человеческие? Или облачал их оковами? Или отнимал у братьев имения?»

Дальше Вассиан подробно перечислял «наших руссийских начальников монашества и чудотворцев» — Антония и Феодосия Печерских, Дмитрия Прилуцкого, Сергия Радонежского, — которые «жили в последней нищете, так, что часто и дневного хлеба не имели. Однако монастыри не запустели, а наполнялись иноками, которые трудами рук своих и в поте лица ели хлеб свой».

Нестяжатели предлагали Церкви то же самое, что два столетия спустя ей предложила Екатерина Великая: хотите иметь монастырские земли — имейте, но ровно столько, сколько ваши иноки могут обработать сами, никого не эксплуатируя. Вассиан призывал к простоте доордынских нравов, к безнадежно потерянным в Орде нравственным ценностям Церкви. И ссылался он на тех «начальников монашества», кто считал эксплуатацию чужого труда смертным грехом и ересью.

Один из самых грозных для иерархии сигналов прозвучал в 1380 году, когда Дмитрий Донской, собираясь на битву с монголами, благословения просил не у митрополита и не у официального клира, а у Сергия Радонежского — одного из самых авторитетных их противников внутри самой Церкви. Так, во всяком случае, гласит легенда. Именно под влиянием таких подвижников, надо полагать, и переменила, в конечном счете, иерархия фронт, присоединилась к тем, кто боролся против завоевателей.

Между концом XIV века (когда Дмитрий Донской общался с Сергием Радонежским) и началом XVI (когда писал Вассиан Патрикеев) в России и в Европе одновременно развернулось мощное движение церковной Реформации. Российское нестяжательство, начавшись с отшельников, с «заволжских старцев», выросло в сильное политическое движение, обрело таких авторитетных лидеров, как Нил Сорский и «мудрейший из мудрых» Максим Грек. Оно угрожало отнять у иерархии ее главное земное богатство — крестьян. Ибо что стоила земля без крестьян?

Юрьев день

Это две недели до и после 26 ноября, когда крестьяне могли по закону покидать своих лендлордов. Введение Юрьева дня — это все, чего сумел добиться Иван III Великий, первостроитель Московского государства, борясь с иерархией, жаждавшей «закрепить» крестьян навечно. Великий князь, как и нестяжатели, полагал, что Церкви подобает быть пастырем народным, а не землевладельцем, ростовщиком и эксплуататором чужого труда. И тем более «не мучить бичом тела человеческие и не облачать их оковами», говоря языком Вассиана. В 1503 году он попытался решить дело лобовой атакой, просто отнять у монастырей земли. Но хитра, как лис, и богата, как Крез, была иерархия, богаче новорожденного государства. Не вышло. Подробности в трилогии.

Так или иначе, согласно его судебнику 1497 года, никто в стране не имел права «закрепить» крестьянина навсегда — ни помещики, ни монастыри. И с этого времени отмена Юрьева дня стала знаменем всех ретроградных элит страны. А борьба за его сохранение — священным долгом реформаторов-нестяжателей. Здесь не место для подробностей этой затянувшейся на поколения борьбы. Скажу лишь, что иерархия мобилизовала все свои ресурсы. И преуспела.

Нестяжатели были обвинены в ереси «жидовства» и сосланы в отдаленные монастыри. Юрьев день отменен. На три последующих столетия крестьянство оставалось в крепостной кабале. Парадокс в том, что благодаря иерархии Россия, не пережив Реформацию, оказалась в плену Контрреформации. Ближайший результат был такой.

«Еллинские борзости»

Если европейское Возрождение Русь пропустила из-за ордынского ига, то европейскую Реформацию она пропустила, как мы видели, по вине вполне отечественной наследницы Орды. Наступило то, что Василий Осипович Ключевский называл «затмением вселенской идеи». Церковь с ее, по выражению того же Ключевского, «русским богом, никому более не принадлежащим и неведомым», отрезала Русь от Европы. Результатом были такие школьные прописи: «Если спросят тебя, знаешь ли ты философию, отвечай: еллинских борзостей не текох, риторских астрономов не читах, с мудрыми философами не бывах». К этому добавлялось, что «богомерзостен перед Богом всякий, кто любит геометрию, а се душевные грехи — учиться астрономии и еллинским книгам».

Удивляться ли после этого, что, как я уже писал, оракулом Московии в космографии считался Кузьма Индикоплов, египетский монах VI века, полагавший землю четырехугольной. Это в эпоху Ньютона, после Коперника, Кеплера и Галилея. Называлось это государство, возникшее в результате победы контр-реформаторов-иосифлян и диктатуры Ивана IV, Московией.

На протяжении всего XVII века оставалась она «больным человеком Европы». Изолированная от мира еще глуше, чем во времена Орды, она одичала. Спас страну от судьбы Оттоманской империи — от окончательной деградации и распада — лишь Петр. Пусть «варварскими средствами борясь с варварством», по словам Маркса, но спас, вернул в Европу. Так начиналась Россия. Это, однако, уже другая история, у нее другие черты и другие герои.