Измена. Простить нельзя уйти (СИ) - Карма Элис. Страница 22

— У меня не было выбора, Марат. Настоящий отец ребёнка никогда его не признает, — её подбородок начинает слёзно трястись. — А я ведь совсем одна. Мне стало так страшно, когда я узнала, что беременна. Ты всё время был рядом и поддерживал. И в тот вечер пришёл расстроенный. Я подумала: «Может это мой шанс?»

— Так что у нас было? — я смотрю на неё пристально.

— Только орально, — она снова прячет глаза. — Пыталась раскочегарить как-то. Но ты был пьян, так дальше дело не пошло.

Я припоминаю те самые моменты, что врезались в память. Альбина на коленях передо мной. Значит, вот что это было. Я тяжело вздыхаю. Противно от всего этого. От неё, от себя, от всей этой ситуации. И вроде бы мне должно стать легче, что ребёнок не мой. Но я понимаю, что не тот это случай, когда можно нацепить белое пальто и сказать, что это всё её вина, а я весь такой ни при чём.

Стыдно, что Вера столько всего пережила накануне родов. Я могу думать только о ней и о малыше. Кажется, у мамы была какая-то знакомая в роддоме. Надо бы позвонить ей и узнать, что происходит. Я поднимаюсь со скамейки, той самой и делаю пару шагов в сторону машины.

— Марат, постой! — бросает Альбина вслед. — Не уходи, пожалуйста. У меня ведь никого ближе тебя нет.

— Альбин, я тебе никто, — отвечаю со вздохом и встряхиваю конвертом в воздухе. — Теперь уже официально.

На глазах у неё выступают слёзы. Она опускает голову и касается лбом края одеяльца, в которое обёрнута девочка.

— И, может, не мне говорить тебе такое, но научись уже не перекладывать ответственность за свою жизнь на окружающих людей, — добавляю я. — Ты ж мать, в конце концов.

— Да пошёл ты! — отвечает она мне злобно. — Давай, поучи меня ещё жизни, лошара!

Она кладёт девочку в коляску и быстро катит её по ухабам до подъезда. Я секунду ещё смотрю на это, а потом разворачиваюсь и иду к машине.

— Да успокойся ты, Марат, — качает головой Эльвира, стоя у гладильной доски.

— Не могу я успокоиться, — отвечаю я. — И чего я вообще полез смотреть в интернете, что из себя представляют преждевременные роды.

— Не преждевременные у неё роды! — возражает мама. — Так, может срок неправильно посчитали. Не переживай, всё нормально будет.

Я в нетерпении подскакиваю с кресла и начинаю мерить шагами комнату. В зал заходит муж Эльвиры.

— Чё, молодой папаша, очкуешь? — с усмешкой бросает он. Эльвира запускает в него недоглаженным полотенцем.

— Не начинай! Видишь же на нервах человек. Зачем ещё масла в огонь подливаешь?

— А может, ему накапать чего-нибудь успокоительного?

— Я тебе накапаю!

Оглядываю комнату. Пытаюсь найти, на что бы отвлечься, чем занять себя. Я раньше не понимал, как некоторые мужики, у которых жёны в роддомах, могут пить. Но сейчас до меня дошло, что это нечто, что ты вообще не можешь никак контролировать, и просто сходишь тихо с ума.

— И почему она так долго не отвечает? — говорю я себе под нос и вздыхаю.

— Марат, давай из тебя человек выйдет, да? — кричит мне Эльвира с другого конца зала.

— А её в родовую увезли уже? — мама смотрит на меня.

Я пожимаю плечами. Это странно, но от того, что меня постоянно кто-то о чём-то спрашивает, я как будто переживаю чуть меньше. Всё же хорошо, что мама с Эльвирой вызвались помочь мне с подготовкой к встрече Веры. Пусть за последние полчаса я и узнал то, о чём предпочёл бы забыть. Но главная ценность того, что все они оказались тут, в нашей квартире, состоит в своеобразном подтверждении того, что тёмная полоса для нашей семьи закончилась. Нам всё ещё тяжело без папы, но сегодня мысли каждого заняты другим событием. Мы ждём Веру и нашего сына.

Я знаю, что нам с Верой ещё предстоит продолжить тот непростой разговор. Да, результаты экспертизы оказались отрицательными, но это не отменяет моего похода налево. Как бы мне ни хотелось, чтобы и он оказался чьим-то наговором, от правды не убежишь. Подруга Веры Аня посоветовала найти хорошего семейного психолога. Не уверен, что в нашей глуши такие имеются. Но если нужно будет, я найду.

— Слушайте, а где Ильяска? — Эльвира вдруг поднимает голову.

— На кухне был, — отвечает ей муж.

— Марат, а телефон твой где, — мама поворачивается ко мне. Я ощупываю карманы и понимаю, что телефона нет. Вот только что в руках держал, когда на кухню заходил. Я спешу обратно и вижу племянника с моим телефоном в руках.

— Сын, ты как его разблокировал? — удивляется Эльвира. Тот пожимает плечами.

Я дрожащими руками забираю у него трубку и открываю сообщения.

— Мальчик, четыре пятьдесят, пятьдесят восемь сантиметров! — кричу, улыбаясь. Слышу, как из зала все спешат в кухню.

10.2

Он похож на маленького меня. Всё время хмурится. Часто кричит. Мне страшно брать его на руки, ведь он кажется очень маленьким и хрупким. Я поражаюсь Вере, что так уверенно носит его на руках, кормит и переодевает. Мне хочется ей помочь, но страшно облажаться. Мама говорит с первым ребёнком всегда так. Но когда я держу его во время купания или просто когда Вера занята, меня переполняют эмоции. Раньше я думал, что нет на свете второго человека, кроме Веры, про кого бы я мог сказать, что люблю. Но сейчас я держу этого человечка на руках. Мне хочется кричать на весь мир, что это мой сын. Я отец…

Первые несколько дней после их возвращения из роддома мы проводим так, будто того «неприятного инцидента» и не было вовсе. Просто не до того. Вера чувствует себя неважно. Малыш не сразу адаптируется к дому и плачет. Мама и Эльвира часто приходят, чтобы как-то помочь, показать, научить. Мы рады всему, любому совету. Иногда я вижу, что Вера раздражается, но даже моя родня понимает, что это из-за стресса.

Примерно через пару недель всё приходит в норму. Мы оба постепенно привыкаем к роли родителей, задаём уже меньше вопросов и в целом реже паникуем. Вера лучше высыпается и всё чаще заговаривает на отвлечённые темы. Появляется обычный её боевой взгляд. Я понимаю, что нужно расставить все точки над i. Ведь напряжение между нами никуда не делось, просто стало фоном для совместных дел.

Малыш засыпает после кормления, и у нас появляется время для разговора. Я достаю тот самый конверт, и замечаю, как её передёргивает. Мне не хочется портить ей настроение, разрушать эту видимость безмятежности, но только так мы сможем прийти к какому-то осознанному решению.

— Это результаты теста ДНК, — опускаю конверт на стол. Вера смотрит на него. В её глазах страх.

— Что там? — спрашивает, тяжело вздыхая.

— Ты не взглянешь? — удивляюсь я, припоминая, как она настаивала на экспертизе.

— Просто скажи, — отвечает она, устало опираясь локтем на стол.

— Он не мой, — произношу я и вижу, как она выдыхает с облегчением.

Но меня интересует ответ на главный вопрос:

— Я могу остаться с тобой?

Вера отвечает не сразу. Я вижу, как внутри неё идёт борьба. Как она тщательно подбирает слова.

— Кажется, я уже говорил, но повторю ещё раз: я люблю только тебя, — говорю так, будто это моё последнее слово на суде. — И да, я виноват. Но если ты позволишь, я искуплю свою вину, докажу, что я достоин быть твоим мужем.

Она смотрит на меня, поджав губы. Потом отводит взгляд и коротко кивает. Конечности холодеют. Пульс сходит с ума. Я с улыбкой поднимаюсь, чтобы подойти к ней и обнять. Но она вдруг произносит:

— Но учти, Марат, второй шанс даётся всего один раз.

— Я понимаю, — отвечаю серьёзно. В голове поселяется мысль, что если я ещё раз облажаюсь, то потеряю их навсегда. Но она не пугает, ведь я не намерен больше совершать ошибок.

Это первое семейное застолье для нас после рождения ребёнка. Вера не находит себе места, постоянно прислушивается, поглядывает в сторону детской. Я сжимаю её руку под столом. Она переплетает наши пальцы, смотрит на меня с улыбкой. Мне очень трудно удержаться и не поцеловать её при всех.