Россия и борьба Греции за освобождение. От Екатерины II до Николая I. Очерки - Арш Григорий Львович. Страница 22

Неизвестно, была ли среди этих подписей и подпись Кацониса (они не приводятся), но его причастность к составлению этого прошения несомненна. Смысл документа ясен: руководитель греческих повстанцев стремился доказать, что все его действия вытекают из политики самой России. Более того, он утверждал, что занимается претворением в жизнь Греческого проекта Екатерины II, так как намеревается сделать самодержавным правителем Греции ее внука великого князя Константина. Характерно здесь и обращение к совету Г. А. Потемкина, одного из авторов Греческого проекта, начать эту операцию в «крепчайшей [т. е. хорошо защищенной. – Г. А.] стороне Греции». Иными словами, о каком-либо разрыве отношений между Кацонисом и правительством России речь здесь не шла.

Следуя этому совету Потемкина или же руководствуясь собственными соображениями, Кацонис сделал базой борьбы за национальное освобождение Греции Мани, горную область на юге Пелопоннеса, пользовавшуюся во времена османского господства фактической независимостью. По данным на 80-е годы XVIII в., население области составляло 32 тыс. человек, из них 10 тыс. взрослых мужчин, которые все были вооружены [176].

По некоторым сведениям, Кацонис уже в первый год своей кампании в Архипелаге установил связи с маньятами. А в августе 1791 г. видный капитан Мани Д. Григоракис, «поверенный от всех греко-россиян в Майне», как он себя называл, прибыл на остров Каламос и представил генералу Томаре документ о согласии маньятов на создание в их области базы российской флотилии, действовавшей на Средиземном море. Маньяты собирались сформировать корпус в 3 тыс. человек для защиты этой базы. Таким образом, Мани должна была стать плацдармом для освободительных операций в Греции, и не только на море.

После прибытия в Мани Кацонис сделал своей базой Порто-Кайо (мыс Матапан). Для прикрытия узкого входа в бухту моряки Кацониса построили пять батарей. Однако расчеты Кацониса на помощь горцев Мани не оправдались. В памяти маньятов, так же как и других пелопоннесцев, еще живы были воспоминания о катастрофе, постигшей полуостров в 1770 г. А ведь тогда Россия вела войну с Османской империей, и в Эгейском море находился ее флот. Правда, как уже упоминалось, маньяты обязались силами своего трехтысячного отряда защищать базу российского флота в Мани. Но обязательство это было дано в августе 1791 г. официальному представителю России генералу Томаре, представлявшему страну, находившуюся тогда в состоянии войны с Османской империей. Однако в июне 1792 г. мирные отношения между обеими державами уже были восстановлены. Самостоятельные же действия Кацониса противоречили этой акции, а маньяты, в случае их союза с вождем греческих повстанцев, не могли рассчитывать на какую-либо помощь со стороны России. Кроме того, Порта, узнав о действиях Кацониса, предприняла сильнейший нажим на маньятскую верхушку. Капитан-паша, под юрисдикцией которого находилась Мани, арестовал в Стамбуле 40 видных маньятов, заявив, что все они будут казнены, если ему не выдадут Кацониса – живого или мертвого. Порта потребовала также от константинопольского патриарха, чтобы он пригрозил жителям Мани отлучением от церкви в случае, если они поддержат Кацониса [177].

В начале июня 1792 г. в Эгейское море вошла турецкая эскадра под командованием капитан-паши Хюсейна в составе 12 линейных кораблей, 6 фрегатов и 2 небольших судов. На кораблях находился сильный десантный отряд. Неблагоразумные действия моряков Кацониса, совершивших нападения на торговые суда ряда стран, в том числе Франции, привели к тому, что к турецким кораблям присоединился еще и французский фрегат (по другим данным, в операции участвовали два французских фрегата). 17 (28) июня 1792 г. турецко-французская эскадра начала операции против Порто-Кайо. В течение трех дней моряки Кацониса и клефты Андруцоса стойко отбивали атаки врага. Положение защитников Порто-Кайо сильно осложнилось в результате действий бея Мани Дзанетоса Григоракиса, подступившего с суши с семитысячным корпусом к опорной базе повстанцев. Предварительно он известил Кацониса о своем движении и посоветовал ему покинуть Мани. Кацонис был вынужден прекратить борьбу.

Темной ночью на быстроходном судне он незаметно прошел между кораблями турецко-французской эскадры и благополучно добрался до принадлежавшего венецианцам острова Цериго.

О судьбе сподвижников Кацониса и присоединившихся к нему клефтов Румелии существуют противоречивые сведения. Так, российский консул на Корфу Л. П. Бенаки сообщал 10 (21) августа 1792 г. поверенному в делах в Константинополе А. С. Хвостову: «Из сопровождавших его людей почти все спаслись: более 500 с оружием в руках прошли через всю Морею, преодолев преграды, встретившиеся им в нескольких местах, и наконец имели счастье вернуться к себе домой; другие, оставшиеся в Майне и после отплытия турецкого флота, погрузившиеся в небольшом числе на различные суда, обманув бдительность двух французских фрегатов, возвратились в свои места» [178].

В то же время несколько судов из флотилии Кацониса были захвачены турками и приведены в Константинополь. На них 16 (27) сентября 1792 г. были повешены пять моряков из флотилии Кацониса. Некоторые из них была казнены в русской военной форме, что вызвало протест российского посольства [179].

Согласно же венецианским источникам, судьба многих участников освободительной акции Кацониса была не столь благополучной. После оставления Порто-Кайо они подверглись нападениям маньятов и других пелопоннесцев, и многие были убиты. Согласно тем же источникам, Андруцос и ближайшие его сподвижники, так же как и Кацонис, нашли убежище на острове Цериго. Затем они перебрались в Спалато (Сплит), венецианский порт на побережье Далмации, откуда намеревались отправиться в Петербург. Однако венецианские власти в сентябре 1793 г. выдали их паше Боснии. Андруцос, один из самых видных клефтов Румелии, кончил свои дни в константинопольской тюрьме [180]. Петербургский двор осудил выступление Кацониса и исключил его с российской службы. В то же время были приняты меры для оказания помощи семьям погибших в ходе боевых действий флотилии Кацониса. По указанию Екатерины II российскому министру в Венеции в начале 1795 г. были переведены три тысячи голландских дукатов в подаяние бедным и лишившимся пропитания фамилиям погибших в сражениях греков и албанцев [181].

Власти России добивались также освобождения офицеров и рядовых флотилии Кацониса, оказавшихся в руках турок. По этому поводу всемогущий фаворит Екатерины II П. А. Зубов, фактические руководивший Коллегией иностранных дел, написал 15 (26) июля 1796 г. посланнику в Константинополе В. П. Кочубею: «До сведения Ея Императорского величества вновь дошло, что подвизавшиеся за отечество наше во время последней войны греки, служившие под командою полковника Ламбра Качония, содержатся еще до сих пор в жестоком заключении в Константинополе». Посланнику поручалось употребить «все возможное старание ваше ко испрошению у Порты Оттоманской свободы сим узникам, которые значатся в прилагаемом здесь списке». К этой инструкции был приложен «Список, находящимся в плену у турков грекам под командою полковника Ламбра Качония служившим». Список содержал 54 фамилии [182].

Нет данных, какие именно шаги предпринял Кочубей в связи с указаниями из Петербурга, но они, несомненно, были предприняты. Также несомненно, что они не привели к освобождению всех участников акции Кацониса. Так, адмирал Ф. Ф. Ушаков с удивлением обнаружил, что на эскадре Блистательной Порты, отправившейся вместе с ним освобождать греческие острова в Ионическом море от французов, находились в неволе греки из эскадры Кацониса. Адмирал обратился к российскому посланнику в Константинополе В. С. Том аре, который в 1791 г. командовал российской флотилией на Средиземном море. Благодаря его стараниям эти узники были освобождены [183]. В результате вмешательства русских дипломатов была освобождена и жена Кацониса, которую венецианские власти вместе с ее детьми заключили в крепость на острове Корфу [184].