Город падших ангелов - Депп Дэниел. Страница 49

Шпандау выпил полстакана и подумал, не добавить ли. Пока он размышлял, к нему легким шагом приблизился Росс Уитком, звезда семидесятых-восьмидесятых. Он играл в фильмах славного парня-деревенщину и обеспечивал хорошие сборы. Устав играть простаков, он попытался перейти на роли в стиле Кэри Гранта, [83] но публика отказалась принимать его в каком-либо амплуа, отличном от ковбоя. Кассовые сборы резко упали, а из-за череды неудачных браков напоказ он больше времени проводил в залах суда, нежели на съемочных площадках.

— Впервые вижу тебя в костюме, — заметил Уитком. — Похож на дрессированную гориллу.

— Рад видеть тебя, Росс, — ответил Шпандау. — Сколько лет, сколько зим.

Уитком сел за стол напротив Шпандау. Все знали, что он законченный кретин. Но, как и у многих актеров, у него была слабость к каскадерам. Росс всегда тепло относился к Шпандау.

— Ты запястье сломал. В каком фильме? «Отходная»? Режиссер там был полный урод. Как его имя?

— Не помню, — ответил Шпандау.

— Я уже в маразме. Одно к одному. Слышал, ты бросил это дело.

— Без Бо все не то.

— Да вообще теперь всё не то. Всем управляют коротышки в строгих костюмах. Хотя, может, оно всегда так было. Так ты теперь у этого парнишки?

— Телохранителем. Ну сам понимаешь.

— Кто-то хочет его убить?

— Сомневаюсь.

— Хреново, — расстроился Уитком. — Дурной знак. На пике моей карьеры я получал минимум пять угроз в неделю. Если выходило меньше, так я сразу понимал, что теряю популярность. — Он сделал большой глоток виски. — Если никто не хочет тебя убить, значит, ты ни у кого не вызываешь зависти. А если не вызываешь зависти, то какая ж ты кинозвезда? Разумеется, все компенсирует количество предложений заняться сексом. А нынче меня мечтают убить только бывшие жены. И я сам, ясное дело. Актеры должны следовать примеру стариков племени апачей. Надо понимать, когда пора завязывать. И уходить в пустыню — умирать.

— Ты никогда не думал заняться чем-то еще? Голливуд — это не весь мир.

Уитком изобразил изумление.

— Еще как весь. Для таких, как мы, — весь. И чем мне заниматься? Недвижимостью торговать?

Я был самым высокооплачиваемым актером этой страны десять лет подряд. Десять лет — не кот чихнул. На Сансете движение перекрывали, чтобы я там облегчил кишечник. А потом отливали мое дерьмо в бронзе. За год я перетрахал больше двухсот баб, в основном актрис. Мой адвокат заставил меня вести запись на случай судебного преследования. — Уитком перевел дух и тихо рыгнул. — Если тут тебя любят — ощущение такое, что ты хозяин мира. Твори, что заблагорассудится. Все думают, что дело в деньгах. Деньги — говно. Они тебе не нужны. Люди в очередь выстраиваются, чтобы дать тебе то, что ты захочешь. Тут дело во власти, в авторитете. Такой авторитет не купишь и не слепишь. Его только другие люди могут за тобой признать. Как будто тебя выбрали Богом. Видел я реальных богатеев — они подходят к тебе и говорят, что с радостью поменялись бы местами. А деньги — ничто. Будь в них дело, все стремились бы к богатству, а не к славе.

— У всякой медали есть оборотная сторона, — напомнил Шпандау.

— А? После подъема начинается спад? На меня намекаешь? Знаешь, если спросить меня, стоило ли оно того, пошел бы я на это снова, зная, чем все кончится, я отвечу: да, черт возьми! Почему, ты думаешь, мы, погасшие звезды, жопу рвем, чтобы остаться на виду? Почему никто отсюда уходить не хочет? Да что нам там делать? Вернуться к реальности? Реальность засасывает. От нее-то люди и бегут в кино. Так вот, жизнь у меня сложилась что надо. Интересно, сможем ли мы такое сказать о твоем молодом друге.

— Он умница. И все у него получится, — ответил Шпандау, не очень веря в это.

— Ну да, ну да, — поддержал Уитком. — Если его не сведут в могилу выпивка, наркота и секс. Да вот еще: никто никогда ему не скажет, что он штаны порвал и в дыре торчит жопа. Люди над ним ржать будут, а он и не узнает. И вдруг оказывается, что рядом никого нет. Вот тогда узнаёшь всё. И мало кто такое может пережить. По своей воле уходят, находят другую работу или в башку себе стреляют. А такие крепкие ублюдки, как я, делают свое дело.

Стиснут зубы — и терпят. Были у меня взлеты, были и падения. Приходит какой-нибудь прыщавый режиссеришко, предлагает роль. А в следующем марте я уже получаю «Оскара». И вот я снова на коне. Так все и устроено. Я лично собираюсь помереть в седле. Твой друг так долго не протянет.

— Это ты с чего взял?

— Парнишка хочет, чтобы его любили. Хочет все и сразу. У него это на лбу написано. А я вот всегда плевал, любят они меня, не любят. Главное, чтобы давали то, что мне надо. И, Господь свидетель, мне нравится играть в кино. Но ни разу не встречал актера, который выжил бы и при этом уважал бы нашу киноиндустрию и долбаных фанатов. А этому поклонение подавай. Посмотри, посмотри на него. Ну что за выражение лица! Наслаждается. Ему это необходимо. Но когда ему перестанут целовать зад — а это непременно случится, — тут-то он и скукожится, как грязная салфетка. Они погладят его по головке и высосут из него все соки — словно тысячи пауков расплавят ему кишки и высосут через крошечные дырочки. А мы, старые мудаки, будем сидеть в сторонке и наблюдать. Вот петушиные бои запретили, а в сравнении с нашей жизнью они — детская игра. Веселуха, пока это не с тобой происходит.

Уитком поднялся. Его лицо раскраснелось от алкоголя и болтовни.

— Стар я уже для дармовой выпивки. Лучше бы сидел дома со своим какао и упрашивал свою гватемальскую служанку сделать мне минет.

— Рад был тебя видеть.

— Береги себя, шею не сверни. Ты с безжалостными людьми связался. В нашем дерьмовом городе Хурадо заслуживает титула короля дерьма. Так что спину не подставляй, старик.

Шпандау встал и огляделся в поисках Бобби. Бобби заметил его взгляд, но тут же резко отвернулся. Что-то случилось. Шпандау направился к нему, но у него на пути выросли Хурадо и два здоровенных охранника.

— Эти господа проводят вас отсюда, — сообщил Хурадо. — Мне новые проблемы не нужны. Так что уйдите подобру-поздорову.

— Я с Бобби, — уперся Шпандау. Больше нет. Я с ним переговорил. Он хочет, чтобы вы ушли. И не лезли в его жизнь. Если попытаетесь связаться с ним, получите повестку в суд. За преследование.

— Дайте мне поговорить с ним.

— Вы, я вижу, не уловили смысл моих слов. Прощайте.

Шпандау вскинул руки, показывая, что сдается, и пошел к двери, сопровождаемый охранниками. Потом вдруг резко крутанулся и ринулся через толпу к Бобби. Бобби это увидел, но отвернулся.

— Бобби?

Тот не оглянулся. Охранники схватили Шпандау, он не сопротивлялся.

— Не свалишь по-тихому, — шепнул Хурадо ему на ухо, — я лично буду любоваться тем, как эти ребята переломают тебе ребра. А после ты проведешь ночь в обезьяннике. Вечеринка окончена, дружище. Я провожу тебя до двери.

Хурадо вывел Шпандау на тротуар. Это был миг его победы, и он смаковал его.

— Что вы ему сказали? — спросил Шпандау.

— Объяснил, что ваши услуги ему больше не потребуются. Дело закрыто. Все под контролем. Я же говорил, что способен сам позаботиться о своем бизнесе. А в данный момент Бобби — его часть. Так что отстаньте от него. Он вас больше видеть не хочет.

Шпандау покосился на охранников, застывших у входа.

— Хотите принести парнишке пользу, не портите ему вечер. Для него это — вся жизнь. А сегодня его звездный час.

— И что? Оставить его на вас?

— А вы ему кто? Мамаша? Любовник? А, так вот в чем дело. Вы по нему сохнете?

— Вроде того, — буркнул Шпандау. И ударил Хурадо в живот. Тот согнулся пополам. Охранники набросились на Шпандау. Хурадо кивнул. Они утащили Шпандау в проулок за рестораном и взялись за него.

Темная машина затормозила у бордюра, выплюнула Шпандау и уехала. Шпандау хватило ума закрыть лицо руками при приземлении, иначе он сломал бы нос, если, конечно, тот еще не был сломан. Ребята, настоящие профессионалы, постарались на славу. Они не били туда, где будет видно. Шпандау перекатился на спину и застонал. Потом сел посреди тротуара. Все тело с головы до ног, кроме боков, болело так, что он не мог выпрямиться. Шпандау доковылял до автобусной остановки и плюхнулся на скамейку. Порылся в карманах в поисках телефона, чтобы вызвать такси. Найдя, вспомнил, что выключил его перед премьерой. Шпандау включил телефон, и тот тут же зазвонил.