Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис - Гуральник Питер. Страница 44
Не думаю, что подобное может повториться в этом или даже в следующем поколении. Он просто появился в нужное время с нужным репертуаром. Потому что все это происходило после войны. Люди моего возраста выросли на оркестровой музыке сороковых. Но у тех ребят, которые были детьми во время войны, не оказалось своей музыки, они искали чего–нибудь для души, и эта музыка воплотила в себе то, чем они жили».
В четверг, 25 ноября, Элвис был впервые приглашен в Хьюстон, где произвел серьезное впечатление на популярную радиостанцию Биффа Колли, имевшего долю в клубе Houston Hoedown. Колли, уроженец Сан–Антонио, с десятилетним стажем работы на радио, в свои двадцать восемь лет обладал большим влиянием на радиостанции, и фактически именно он обеспечивал Томми Картера работой в Шривпорте. Впервые Бифф услышал об Элвисе от Томми и Тиллмана Фрэнкса. Он остановился в Мемфисе с Тиллманом за неделю до его выступления. Он перехватил Тиллмана в Шривпорте по пути на ежегодный съезд диск–жокеев в Нэшвилле, в организации которого Бифф принимал значительное участие. В среду ночью Тиллман был приглашен в «Орлиное гнездо» с номером «Джимми и Джонни» — с этим новым феноменом Мемфиса, о котором Бифф столько слышал.
Выступление Элвиса не слишком впечатлило Биффа. Мальчик выделялся, но не производил настоящей сенсации. В любом случае «Джимми и Джонни» завоевали публику. В то же время Бифф был заинтригован столь неожиданным сочетанием различных элементов в одном лице — белый парень с душою негра, который своей манерой исполнения был подобен миссисипским, негритянским певцам госпела. Основываясь исключительно на своих наблюдениях, а вовсе не опираясь на неослабевающий энтузиазм Тиллмана или рекомендации Боба Нила, которого он встретил в клубе той ночью и с которым общался на слете, он был счастлив пригласить Пресли выступать в Ноеdown за сто пятьдесят долларов и начал крутить его записи по радио, как только вернулся в Хьюстон.
Реакция на появление Элвиса в клубе была теплой, по просьбе завсегдатаев он выступал там на две ночи больше, чем предполагалось, но для Биффа суть исполнения Пресли осталась такой же, какой он впервые увидел ее в Мемфисе. Репертуар был очень ограниченным, явственно ощущалось, что мальчик только начинает втягиваться в мир шоу–бизнеса, хотя теперь Биффу почему–то стало казаться, что впереди забрезжил свет. «Я спросил Элвиса: «Ты вообще не поешь медленных песен?» — «Нет… Нет… — ответил он. — Я прекрасно себя чувствую, когда пою те песни, которые мне нравятся». И я сказал ему: «Да, людям нравится вся эта чепуха, которую ты исполняешь довольно хорошо, так кажется, но твой ритм–энд–блюз — ерунда, которая не будет существовать вечно. Тебе действительно нужно спеть что–нибудь медленное». Его реакцией было: «Я не хочу… Нет… Мне просто нравится петь… Мне хорошо, когда я пою свои песни».
На следующий день Пресли отправил домой телеграмму из Хьюстона. В ней было написано: «Привет, ребятки, вот деньги, чтобы оплатить счета. Не говорите никому, сколько я прислал, на будущей неделе вышлю больше. Вот почтовая карточка. Люблю, Элвис».
Тем временем Боб Нил смотрел на свой новый проект со все возрастающим энтузиазмом. Мысль о том, чтобы стать менеджером Элвиса Пресли, привлекала его чем дальше, тем больше. Несколько встреч с Элвисом лишь укрепили его высокое мнение о способностях мальчишки.
В этом мнении его укрепляли также и статьи, которые приходили из Луизианы и Восточного Техаса. И хотя Нил еще официально не подписал с Пресли ни одной бумаги, у него не вызывало сомнений, что проект может не осуществиться только в том случае, если он сам от него откажется. Наконец у него появилась возможность сделать что–то стоящее самому, а не просто ставить подпись на очередном пакете для Нэшвилла. Это был шанс ступить на дорогу, ведущую к славе. Он понял, что мальчик станет знаменитостью. Будучи ненамного взрослее, чем старший сын Боба, Сонни, и, кажется, еще не осознав до конца, к чему именно он стремится, парень, похоже, был наделен безошибочным чутьем в общении с публикой, а также целенаправленным стремлением к победе. Нил насмотрелся на это за двенадцать лет работы на радио и пять лет серьезного продвижения. В некоторых областях Миссисипи и Арканзаса, куда поступали сигналы с радио «Хайрайд», он просто взрывал аудиторию. Подобно спринтеру, вырывался вперед из рядов стартующих, с энтузиазмом и бьющей через край энергией, которую едва ли можно было сдержать.
С другой стороны, в местах, где он был известен меньше, «люди не знали, как его воспринять, просто не знали, что делать. Порой они бывали очень тихой аудиторией. Многие из них приходили на выступления, потому что являлись моими радиослушателями, и это порой немного расстраивало Элвиса. Они предпочитали расспрашивать меня о моей семье, детях и тому подобных вещах. Элвиса же они в большей или меньшей степени игнорировали. Однако даже этим они скорее помогали ему, он начинал упорнее работать, чтобы встряхнуть их. Пресли совершенствовал свое мастерство. Так, если какое–то его случайное движение вызывало бурную реакцию, он автоматически его запоминал. Если же сымпровизированный им жест не находил отклика у зала, он абсолютно об этом не сожалел, просто выкидывал его из своего репертуара и придумывал что–нибудь новенькое. Это было для него так же естественно, как дышать».
Не менее важным, чем природный дар, было присутствие двух других членов группы. Может быть, они и не были лучшими музыкантами на свете, но Элвис чувствовал себя с ними замечательно, и в тех редких случаях, когда его собственное чутье подводило его, Билл всегда помогал ему выкарабкаться. Они играли для периферийной аудитории, и грубоватое чувство юмора Билла, сочетающееся с довольно льстивой натурой, всегда возвращало Элвису хорошее расположение духа. Случалось, Билл выходил к публике, одетый как бродяга, и кричал: «Подождите минутку, я хочу поиграть со всеми вами. Я могу играть так же хорошо, как и вы!» В другой раз он мог начать размахивать парой безразмерных шаровар, которые Бобби и Эвелин заранее купили для выступления; он мог вынуть свой передний зуб или рассказать одну из старых шуток о Роттердаме, отчего публика всегда сходила с ума. Он мог подбадривать Элвиса, подняв обе руки вверх и зажав контрабас между ног. Также он мог помочь Элвису, когда раскованность последнего выходила за рамки или когда Элвис недооценивал реакцию публики на свои вульгарные выходки и бездарные шутки. «На некоторых из ранних выступлений, — расказывал Скотти, чье невозмутимое спокойствие и умение выходить из критических ситуаций были неотъемлемой частью всего проекта, — если бы не Билл, мы бы непременно ударили лицом в грязь, потому что Элвис был таким, если хотите, странным, что люди, когда видели его впервые, бывали им просто шокированы. Однако кривляние Билла раскрепощало их».
Журнал «Биллборд» указывал на то, что записи Элвиса все еще крутятся в чартах (к 17 ноября песня «Blue Moon of Kentucky» была на 5‑м месте в Мемфисе, а песня «Good Rockin' Tonight» — на 8‑м месте), в то же время в Диджейском опросе Элвис Пресли фигурировал на 8‑м месте как самый обещающий певец после Тома Коллинса, Джастина Табба, «Джимми и Джонни», The Browns, Джимми Ньюмена и прочих. В это время Боб Нил объявил о создании своего собственного третьего ежегодного конкурса на лучшего исполнителя, в котором Элвис занял 10‑е место после таких знаменитостей, как Уэбб Пирс, Фэрон Янг, Рей Прайс, Хэнк Сноу и Китти Уэллс. 11 декабря «Биллборд» написал в колонке «Народные таланты», что «наиболее ходовым товаром на «Луизиане Хайрайд» являются в данный момент записи Элвиса Пресли, молодого исполнителя блюзовых ритмов». В это время Мартин Роббинс записывал удачную кантри–версию песни «That's all Right» для студии «Коламбия».
Что потрясло Нила больше всего, так это амбиции мальчика, которых он вполне мог бы и не заметить, если бы не жена. Иногда после выступлений они вместе возвращались домой, в Мемфис. Боб, который должен был вести шоу, начинающееся в 5 утра (практически сразу по приезде в город), позволял себе немного вздремнуть по дороге. В таких случаях Элвис болтал с Хелен, как никогда не разговаривал с Бобом и даже со Скотти и Биллом. Иногда, находясь в полудреме, Билл слышал откровения Элвиса, или же о них ему рассказывала жена. Он делился своими надеждами и планами. Хелен говорила, что он не желал обыкновенного успеха. Он хотел прославиться в кино и т. д. Он спросил ее, верит ли она в него, и Хелен ответила (она тоже была мечтательница), что она чувствует, он может добиться всего, чего захочет. С самого начала у него были серьезные претензии на экстраординарность, и он всегда хотел быть на высоте.