По следам преступлений - Жогин Николай Венедиктович. Страница 47

— Вы не можете сказать, какова была скорость самосвала? — спросил инспектор.

Карасева удивленно пожала плечами.

— Этого я не скажу. Но ехала машина не очень быстро.

Вскоре появилась мать ребенка. Убитая горем, вся в слезах, она упала над сыном, не в силах выговорить слова. Две женщины, очевидно соседки, подняли ее под руки. Она причитала одними губами: «Голубчик… Родненький… И зачем я послала тебя в магазин?.. Сходила бы лучше сама… Неужели тебя больше нет?.. Мой Витенька!..»

Люди с трудом увели обезумевшую от горя молодую женщину.

Следователь защелкал затвором фотоаппарата. По всем правилам он запечатлел обстановку, в которой произошла авария. Под надоедливым мелким дождем более часа продолжался осмотр места происшествия.

Так началось следствие по этому делу.

Для Сорокина теперь вся жизнь перевернулась вверх дном. Правда, под стражу его не взяли. Но что уж это за свобода! Чего только не передумал Сорокин за эти несколько дней! Через людей он узнал адрес родителей погибшего Вити и пошел к ним. С тяжелой душой шел он в этот дом. Но думал искренне — хоть как-то разделить горе людей, хоть чем-то помочь.

— Ты — убийца! — прямо в лицо ему бросила обжигающие сердце слова Витина мать.

А что делалось в автоколонне! На большом щите прямо во дворе появился плакат: «Позор преступнику!» А под ним фотоснимки с места аварии. На Доске почета, там, где еще вчера красовался его портрет, теперь зияла пустая рама. Имя его было вычеркнуто из числа ударников коммунистического труда.

Сорокина перевели с самосвала слесарем в ремонтную мастерскую. «Пусть, — сказали, — до суда поработает».

Тысячи, сотни тысяч километров, пройденные без единой аварии, раз и навсегда были вычеркнуты из его жизни. Сорокин не мог смотреть в глаза товарищам. Он подвел не только себя, но целый коллектив, позорное пятно легло на всю автоколонну. Сорокин нигде не находил себе покоя. Он лишился сна, почти ничего не ел, угрюмо молчал и дома и на работе. Жена встревоженно следила за ним, серьезно опасаясь, как бы Кузьмич не наложил на себя руки. А Кузьмич по ночам курил, курил и только тяжко вздыхал… Хотелось убежать без оглядки. Но куда?

Следователь Шумилов встретился с десятками свидетелей. Он скрупулезно выяснял, какие правила уличного движения были нарушены Сорокиным. Несомненный интерес представляли для следствия показания водителя автобуса маршрута № 28 Елкина. По его словам, он хорошо запомнил МАЗ, груженный гравием. Елкин только что выехал из боковой улицы на центральную магистраль. Его автобус прошел всего несколько метров. На какое-то мгновение взгляд водителя упал на маленькое зеркальце, прикрепленное с левой стороны кабины. На зеркальце он точно видел, как мальчик попал под левое колесо самосвала. Потом в салоне автобуса Елкин услышал пронзительный крик женщины: «Ой, задавили мальчика!» Водитель тут же остановил автобус, вошел в салон, чтобы записать фамилию женщины. Но та категорически отказалась назвать себя.

— Знаете, как некоторые несознательные граждане рассуждают: «Потом в суд да в милицию затаскают».

Следователя интересовала скорость, с какой двигался МАЗ.

— Порядка тридцати километров.

— Откуда перебегал мальчик?

— Точно не заметил. Могу только сказать: впереди моего автобуса он не перебегал.

Оставшись наедине с документами, в тишине кабинета следователь и так и эдак раскладывал доказательства. Где «за», где «против». Однако чаша весов скорее всего склонялась не в пользу Сорокина. Слишком много улик было как раз против него. Мало-помалу кольцо вины вокруг него сжималось все больше и больше.

Кто-то из юристов верно сказал, что работа следователя— это борьба со своими сомнениями. Нельзя сказать, чтобы Шумилов не вел такой борьбы.

Лейтенант милиции снова и снова перечитывал показания инспектора ГАИ Чуркина. Оказывается, тот на своем мотоцикле следовал за машиной Сорокина. Правда, Чуркин точно не зарегистрировал скорость движения МАЗа. Это, кстати, довольно странно. Обычно работники ГАИ почти механически следят за скоростью машин даже в большом потоке. А тут Чуркин ехал прямо за самосвалом. Перед ним был спидометр. Но он уверяет, что водитель держал скорость тридцать — тридцать пять километров. Вместо положенных двадцати. Тогда почему же инспектор не остановил его?

Следователь не раз склонялся над детальной схемой места дорожного происшествия, внимательно рассматривал фотографии, сравнивал, размышлял. Наезд совершен в районе школ тридцать пятой и тринадцатой, в зоне действия знака «Дети». «Стало быть, — резонно рассуждал Шумилов, — Сорокин не снизил скорость движения до предела, обеспечивающего полную безопасность движения. А раз так — вина его бесспорна. Знак — закон для водителя, и он его нарушил в тот раз».

Следователь снова вызвал Сорокина на допрос. Как он изменился за эти дни! Осунулся, постарел, глаза глубоко впали, резче проступали скулы.

Сегодня Шумилов объявил постановление о привлечении Сорокина И. К. в качестве обвиняемого по статье 211 часть 2 Уголовного кодекса РСФСР. Под постановлением дрожащей рукой Сорокин вывел подпись.

— Виноват я, гражданин следователь, виноват, — говорит Сорокин, тяжело дыша. Здесь, в кабинете следователя, он чувствовал себя словно рыба, выброшенная на берег. Судорожным движением расстегнул он куртку, рукой вытер взмокший лоб.

— Вы нарушили параграф четвертый Правил движения, — говорит следователь. — Вы оказались в то время невнимательны к окружающей обстановке.

— Да, да, — только и отвечает Сорокин.

— Вы не выполнили предписания дорожных знаков.

— Да, да…

— Не выбрали скорость движения с учетом конкретных условий, не обратили внимания на дорожный знак «Дети».

— Да, да…

— Следовательно, вы нарушили параграфы второй, тридцать второй, тридцать третий, сто пятьдесят четвертый и первый тех же Правил.

Что сказать Сорокину в свое оправдание? Ровным счетом нечего. Он молчит. Доводы следователя кажутся ему убедительными. Да и как быть иначе? Ведь это он, именно он сбил мальчика…

Шумилов решил вынести это дело на обсуждение коллектива автоколонны. В целях профилактики преступлений юристы практикуют такие меры. Встречи в кабинете следователя лицом к лицу со свидетелями для Сорокина, безусловно, были нелегки. Но самое страшное, самое тяжкое, оказывается, было еще впереди.

Собрание состоялось в просторном красном уголке автоколонны. И хотя это был еще не суд, Сорокин сидел один в первом ряду, у самой стены. Один. А на него устремлены взгляды всех его товарищей. Они ждут, что он скажет, как объяснит, каким образом он, опытный водитель, мог совершить такую непоправимую, тяжелую ошибку.

Следователь обстоятельно доложил дело.

— Пусть сам расскажет, как задавил ребенка, — послышался чей-то голос из зала.

Сорокин тяжело поднялся, медленно повернулся к залу. Но поднять головы так и не посмел. Что мог сказать он этим людям, которые хорошо знают, во что иной раз обходится ошибка водителя.

Он, не глядя в зал, мог бы назвать тех, у кого из сидящих здесь растут такие же мальчишки. А у иных уже и внуки. Что мог он им сказать?

— Виноват я перед вами…

В зале повисло долгое, тягостное молчание. Первым взял слово водитель Масляев.

— Поступку Сорокина, вернее, преступлению нет и не может быть ни оправдания, ни снисхождения. Я предлагаю послать в суд нашего представителя — общественного обвинителя.

Потом выступать начали один за другим: технорук Мальцев, старший механик Дадонов, водители Старцев, Бирюков, начальник автоколонны Прохоров. И все говорили одно: виноват, пусть суд накажет по всей строгости.

Конечно, ничего другого Сорокин и не рассчитывал услышать. И все-таки было очень больно — ведь говорили не враги, не посторонние люди, его товарищи, друзья.

— Я внимательно выслушал следователя, — сказал водитель Бусенко, — подумал вот о чем: на месте происшествия тормозного пути вообще не было. При таком положении наезд неизбежен. Даже если бы Сорокин ехал со скоростью пять-десять километров в час. Почему? Потому что мальчик совершенно неожиданно для водителя оказался перед самой машиной в опасной зоне. И все-таки Сорокин, а мы все его знаем как очень опытного и трезвого человека, прямого наезда избежал. Наезд произошел уже при повороте, когда были приняты меры, чтобы избежать аварии. А вот почему он не заметил ребенка на обочине дороги, я сказать не могу.