По следам преступлений - Жогин Николай Венедиктович. Страница 57

— Вот так на речном бережке стоишь с баяном, играешь, все вокруг танцуют, веселятся, и чувствуешь среди них себя полноправным человеком. Словно и не было позади этих таких долгих и таких бесполезных лег заключения со всеми непременными атрибутами… Словно это не ты только что бегал по стране как заяц…

Вокруг тебя знакомые люди, в семье достаток. Все есть. Чем не жизнь?

А жизни настоящей у Афанасия не было.

— Квартиру дали хорошую, а душой на улице сплю. Ночью погоня за мной, стреляют. Милиционер мимо пройдет, а у меня душа в пятках: «За мной». И что удивительно: раньше, когда в заключении был, и били меня бывалые урки, и в драки попадал крупные — когда порядок наводили, и оскорбляли нечестно — все было. А слезу из меня никакой дубиной не выбьешь.

Написали мне в тюрьму: мать померла. Самое дорогое, что у меня оставалось в жизни. Только зубы сцепил, сел на нарах, весь день просидел. На работу не вышел.

Домой из заключения первый раз вернулся. Родная изба, тут родился, тут отец на руки брал. Отсюда в школу пошел. Бабы кругом ревмя ревут, да и мужики некоторые не удержались. Мне — хоть бы что!

Теперь, верите — нет, ребятишки соседские придут на телевизор, сидят, смеются, а у меня — слезы. Что-нибудь станут по телевизору показывать — опять отворачиваюсь, чтобы не видели. Словно я раньше замороженный был, а тут отходить начал. Вовка — парень растет такой… Папу уже знает, на руки тянется. А Лидушка еще ждет, другого. На седьмом месяце. Два сына будут. Может, и дочь. Тоже хорошо. Для них человеком хочу жить. Верите — нет?

Да, это был уже не привычный в разговоре оборот, вроде «так сказать» или «милый ты мой». Афанасий Лонгуров ждал на него ответа. Больше двух часов исповедовался он следователю Семину. Николай Васильевич, пожалуй, как никто другой, умел слушать. Улыбкой, взглядом, ободряющим словом он как бы вызывал человека на откровенность, требовал выкладывать все начистоту, но и сам платил собеседнику той же монетой.

— Я хочу вам верить, Лонгуров, — сказал он. — Больше тою, я искренне хочу вам помочь. Но для этого я должен проверить, уточнить то, о чем вы мне рассказали. Это мой долг.

— Разве же я не понимаю? Я об этом и прошу вас. Я с этого начал: если я в чем виноват — судите. Я назову все фамилии, все адреса. Только помогите мне. Хочу сказать, что не я один такой. Когда мотался из конца в конец, не раз приходилось таких же дураков встречать. Вбили в башку разную чепуху и теперь казнятся, изводят себя. Хуже, чем в заключении. Там ты срок знаешь, а тут….

По заданию Николая Васильевича Семина были наведены справки и выяснили, что никакого розыска на Лонгурова не объявлялось; стало быть, вины за ним перед законом нет. Были проверены также и некоторые другие факты, приведенные им в рассказе. И они соответствовали действительности. Лонгуровым дали в Москве ночлег, оформили новые паспорта, купили билеты на обратную дорогу.

Да, действительно, случай с Лонгуровым не единичен. Бывает еще так: совершив пустяковый, незначительный проступок, человек то ли по неведению, то ли от заячьего страха начинает бегать с места на место. Не живет — мается. И не ведает он о том: закон наш, самый гуманный советский закон, давно простил его, что он сам себя наказал куда строже, лишив добровольно покоя, уюта, многих радостей жизни.

…Семья Лонгуровых выехала на последнее место жительства. Николай Васильевич посоветовал Афанасию Ивановичу рассказать обо всем товарищам по работе. «Я уверен, — сказал он, — что они поймут вас и помогут встать на ноги».

Но следователь на этом не успокоился. На другой день после отъезда Лонгуровых он сел и написал два обстоятельных письма — одно начальнику строительного управления и другое председателю горсовета. Рассказав им о действительных прошлых преступлениях Лонгурова, Николай Васильевич особо подчеркнул то обстоятельство, что даже и в местах заключения Лонгуров вел себя как настоящий гражданин, как честный человек. Следователь объяснил, почему сменены паспорта Лонгуровым, заверил, что никакой вины за электриком нет, перед законом он чист. И просил и начальника управления и председателя горсовета сделать все, чтобы создать Лонгуровым товарищескую обстановку. Письмо начальнику управления, которое Николай Васильевич просил зачитать всему коллективу, он закончил такими словами:

«Он вернулся к вам, товарищи, чтобы начать все сначала. Не оттолкните его».