Держава (СИ) - Ковальчук Олег Валентинович. Страница 14

Изрядно побледневший Роман Владиславович Сангушко стоял передо мной молча. Его желваки надулись, и он усиленно думал, что же ему теперь делать.

— Боюсь я не совсем вас понимаю, — наконец произнёс он.

Иного я не ожидал. Что ж, пойдём по пунктам.

— Комиссия выявила, — начал я, — что вы неправильно указываете расходы. Как следует из отчёта, министерства государственного имущества и императорского имущества, сильно фальсифицируют данные, мешая между собой расходы и доходы, совершенно недопустимые для этих ведомств. И всё так выходит, что огромные деньги, которые должны тратиться на государство, идут в счёт императорской семьи, при том, что эти расходы искусственно раздуваются. Другая часть расходов уходит куда-то в другую сторону. Причём отследить реальный путь денег, практически невозможно. У меня сложился лишь один вопрос по этой теме: всё-таки это фальсификация с целью оклеветать царскую семью или речь идёт о расхищении государственной казны? Мне теперь нужно собирать новую комиссию, чтобы проверить, куда уходили деньги и насколько тяжела ваша вина в данных преступлениях?

— Ваше Величество, я не совсем понимаю, о чём идёт речь. Ваши обвинения совершенно беспочвенны. Я не первый год, да более того — больше десяти лет занимаю свою должность! С какой целью мне осознанно совершать подобные деяния? Я уверен, что комиссия приложит все усилия, чтобы развеять это недоразумение.

Укол получился не сильно ощутимый, но и вопрос я поставил не совсем верно. Надо исправляться.

— Как деньги выводите? — напрямую спросил я.

— Даю княжеское слово, это клевета! — тут же заявил он. — Деньги я не вывожу.

Сильный-пресильный укол где-то в области груди. Выводит, ещё как выводит!

— На что же идут государственные деньги? — проигнорировав его ответ, задал я следующий вопрос. — На финансирование враждебных государств? Францию спонсируете, или ещё кого-то? — спросил я, следя за его реакцией.

— Да какую Францию, о чём вы? Бог с Вами! Да и с каких пор, французы нам враги? — продолжил лгать он, а я ощутил очередной укол.

— Или всё-таки не Францию? Есть другие страны, на которые уходят российские деньги?

— Я не понимаю, что здесь происходит? — продолжал оправдываться он, а постоянные уколы свидетельствовали о том что он всё прекрасно понимает. Да и побледневшее лицо с забегавшими глазами говорили о том что он на грани паники. Знает кошка, чью сметану умыкнула.

Он пытался ещё что-то сказать, причём, не факт, что цензурное, но, видимо, не находил нужных слов. Всё-таки субординация не позволяла ему говорить лишнего. Хотя пределов его напускному возмущению не было.

Было видно, что он напуган до смерти. Кровь настолько отлила от его лица, что он был похож на привидение.

— Эх, ладно, с этим мы ещё разберёмся. Меня вот что ещё интересует… Слишком уж ловко финансовые отчёты переплетены с отчётами министерства государственного имущества. А вы-то заведуете финансами только в кабинете императорских имуществ. Отсюда вопрос… Я предлагаю добровольно назвать ваших друзей, которые вам помогали эти отчёты составлять. Кто они? Я бы хотел об этом узнать.

— Да какие друзья… У чиновников не бывает друзей, только просители да начальство. Вам ли не знать… Я совершенно не понимаю, о чём идёт речь.

— Кто сообщник, Роман Владиславович? — напрямую спросил я. — Ваша судьба висит на волоске.

Я положил руку на стопку бумаги и подвинул к нему.

— Здесь полностью расшифрованный отчёт. А вот здесь статья, — я указал на соседний листок. — Та самая статья, которую вы заказали с указанием выпустить через два месяца. Обличительная статья, которая гласит, будто императорская семья обворовывала Россию долгие годы. Подумать только…

— И ещё раз повторюсь: я настаиваю на повторной проверке. А пока что я хотел бы удалиться и дать своим сотрудникам задачу всё тщательно перепроверить.

— Ага, дать вам время, чтобы из страны сбежать. Нет уж, это вы вряд ли сейчас решите. Хотя, если подумать, я могу позволить вам сейчас уйти, но при условии, если вы выложите всё прямо здесь и сейчас. Я жду от вас признание.

— Мне вам нечего сказать, — побледнев, ответил Сангушко.

— Хорошо. А что касается Федышина, подосланного вами, а потом убитого. Как с ним быть?

— Боюсь я не понимаю, — тяжело сглотнув снова произнёс Сангушко. Губы его пересохли, а голос осип.

— Я вот тоже не понимаю, с какой стати вы послали фотографа за мной шпионить? — заведующий кабинетом был напуган. Каждое моё слово будто тяжёлый камень обрушивалось на его плечи, но он молчал. Я же хотел хоть как-то вывести его из себя и заставить говорить. Да, дознаватели сделали бы эту работу лучше, но я специально упросил Мезинцевва дать мн евозможность сначала самостоятельно провести эту беседу. Мне казалось, что я смогу легко его разговорить, хоть, пока что и не совсем удачно. — И зачем вы после этого приказали убить его?

Сангушко продолжал молчать. Я ожидал, что он начнёт отпираться и валить всё на помощника, но этого тоже не последовало.

— Здесь можете даже не отпираться. Вторая статья проплаченная вашим помощникам посвящена моему участию в убийстве Федышина. Показания редакторов у нас уже есть, и они отнюдь не в вашу пользу. Но вы поймите. Мне не доставит радости осознание, что вы будете до конца дней гнить в казематах. Мн енужна правда. Какие цели вы преследовали? Для чего всё это нужно? Какова истинная цель эти статей?

На какой-то миг мне показалось, что мужчина сейчас упадёт без сознания, но пока что он держался, глядя на меня и слегка пошатываясь. Главное, чтобы его удар сейчас не хватил.

— Почему эти статьи должны выйти именно через два месяца? Это ведь уже не просто клевета, Роман Владиславович, это государственное преступление. Вторая статья, проплаченная вами, ни много ни мало посвящена моему прямому участию в убийстве несчастного Федышина. Будто я собственноручно, как какой-то душегуб, убил его в общественном месте, совершенно не беспокоясь о том, что день на дворе. Такой вот жуткий император у страны, который совсем распоясался и не видит берегов, готов убивать своих подданных прямо на глазах публики, совершенно не боясь, что за этим последует правосудие. С какой целью вы хотели обставить подобную ситуацию? Чем быстрее вы начнёте говорить, тем меньшие меры пресечения будут применены к вам. Говорите, Сангушко, я жду.

— Здесь мне тоже вам нечего сказать, — проговорил он едва шевеля губами.

Я сделал глубокий вдох. Не знаю чего я ожидал, но предполагал большего содействия. Сейчас же не чувствовал ничего кроме усталости.

— А что по поводу французского посла и ваших с ним связей? — продолжил я. — У нас есть фотографии, где вы с ним на охоте и с другими представителями французской диаспоры. Вы планируете свергнуть царскую семью или поспособствовать этому? По всей видимости, готовится какое-то восстание или революция. Может, решили Польшу отделить? — хмыкнув, спросил я. — Это французы деньги от нас получают? А потом, на эти деньги они и на нас нападут после Германии. Так вы планировали?

— Я… Я не понимаю откуда вы взяли всё это, но смею заверить вас что это…

Он даже договорить не успел, а меня уже ощутимо укололо в груди. Меня это так разозлило, будто Сангушко собственноручно сейчас стоял рядом и вонзал в меня иглу. Во мне поднялась волна гнева, которая была направлена, как на нежелание Сангушко сотрудничать, так и на все эти уколы. Если бы эта волна была пламенем, то от бывшего управляющего кабинетом не осталось бы и пепла.

Я вдруг заметил как мужчина покачнулся, будто и правда что-то ощутил, но мне было уже всё равно. Я решил не тратить больше времени. Однако сдержать всех эмоций не смог, поэтому сказал так:

— Ваши предки, князь, служили империи не один год верой и правдой. А вы просто вор, убийца и государственный преступник. — каждое слово было подобно толстому гвоздю, прошивающему его тело, душу и совесть.

Я вдруг почувствовал, что что-то изменилось. Будто скорлупа за которой прятался поляк, дала трещину, а потом он заговорил?