Держава (СИ) - Ковальчук Олег Валентинович. Страница 8

— Принесите воды.

Охранник с вытаращенными глазами принес искомое, он даже хотел остаться, чтобы помочь напоить женщину, но был безжалостно выставлен прочь. Незачем ему любопытствовать.

Воду принесли теплую, в солдатской жестяной кружке, но великая княгиня жадно прильнула к краю. Напившись, Ольга Николаевна окончательно пришла в себя.

— Что вам сказал Александр? — поинтересовался я, скорее наугад.

— Сказал, что там ему гораздо лучше, чем здесь. А ещё попросил заботиться о вас и отнестись к вам … по-матерински.

— А вы? — полюбопытствовал я.

— Заботится пообещала, — хмыкнула она. — а вот, касательно материнского отношения… — она искоса смерила меня взглядом.

Что да, то да. Ждать от великой княгини материнского отношения? Нет уж… Здесь ситуация хуже, нежели у мачехи с пасынком. Да и о чём сожалеть? Разве мне нужно материнское отношение или материнская ласка от чужой женщины?

— Меня устроит, если вы станете относиться ко мне … — начал я, но замялся, не зная, что сказать. Чтобы она относилась по-дружески? А с какой стати? Наконец, придумал: — В общем, ваше высочество, меня устроит, если вы не станете проявлять ко мне откровенной вражды и не будете демонстрировать на каждом шагу, что я не ваш сын. Договорились?

Наверное, я слегка обидел великую княгиню. Скорее всего, она бы и так не стала выражать ни вражды, ни неприязни. Но сказал так, как думал.

— А в мою дружбу вы не поверите? — поинтересовалась великая княгиня. — Или вы не нуждаетесь в моей дружбе?

Ёлки-палки, а она не просто женщина с железной выдержкой, но еще и умна! Повезло моему двойнику с матерью. Дурак, не ценил. Хотя, чего удивляться. Ольга Николаевна далеко не простая женщина. Старшая дочь первого человека огромной страны. Более того, Николай ведь в одно время её готовил на престол вместо себя.

— Поживем — увидим, — откликнулся я, философски пожимая плечами. — Никогда не верил, что дружба зарождается вдруг. Любовь — вполне возможно. А теперь, ваше высочество, — поклонился я великой княгине, — нам пора. Поминальный обед закончился, но нам скоро в церковь, на вечернюю службу.

— Ваше величество, — поднялась со своего места Ольга Николаевна. — Я не стану возражать, если вы станете называть меня матушкой. Я вас прекрасно понимаю, но постоянно обращаться по титулу женщине, что считается вашей матерью — очень нелепо и может вызвать множество вопросов.

— Хорошо матушка, — покладисто отозвался я, слегка обрадованный предложением княгини. Сам бы я не решился на такое. Потом спросил: — А как называет вас сын?

— Саша называет меня маменькой, — ответила Ольга Николаевна. — Скажите, а обязательно держать Александра здесь, в тюремной больнице? — спросила великая княгиня. — Нельзя ли его перевести в более приличное место?

Я посмотрел на бледное и осунувшееся лицо парня.

— Место выбирал не я. Думаю, что его избрал ваш покойный отец. Кресты — скверное место, но здесь хорошие врачи и можно сохранить хоть какую-то секретность. Скажем, как мы сумеем спрятать больного юношу в каком-нибудь из дворцов? — отозвался я, увлекая великую княгиню к выходу. — Наверное, мы с вами еще выберем время и поговорим. Нам есть о чем друг друга спросить. Теперь у вас появились вопросы, верно?

— Вопросы у меня есть, но что-то мне подсказывает, вам не менее важны ответы от меня. Кое-какая информация до меня доходила и, как я вижу, вас не успели подготовить должным образом. Думаю, моя помощь вам тоже будет не лишней.

Глава 4. Неусыпный надзор

Такие разговоры обычно ведутся глубокой ночью, когда на столе стоит ополовиненная бутылка водки (еще одна, но пустая, валяется в углу), а из закуски осталось только пару обветренных кусков черного хлеба, склизкий кусочек сала да половинка луковицы.

Хотя … применительно к особам высшего света, это мог быть коньяк, бисквиты и успевшая высохнуть долька лимона. Читал где-то, что покойный император Николай Второй изобрел «гвардейский тычок» — «бутерброд», составленный из кусочка сыра с лимоном, которым следует закусывать коньяк. Врут наверное. Сколько я уже здесь живу, но про «гвардейский тычок» ни разу не слышал.

Впрочем, вести задушевные разговоры «под коньяк» считаю пошлым. Непременно нужна водка, хотя сам и не пью. Не пью, но посидеть в компании могу.

Но коли собеседниками являются мать и сын (по крайней мере, все так считают), то между нами стоит пузатый кофейник, две чашки и корзинка со сладостями. Но кофе уже благополучно остыл, да и до сладостей мы не дотрагивались.

По заверениям великой княгини, в этой комнате не должно быть прослушки. Кажется, ее когда-то заговорил великий старец. Хотел спросить — не Григорий ли Распутин, но не стал. Спрошу потом.

Как я и думал, разговор велся вокруг жизни и здоровья настоящего цесаревича (ну, теперь уже императора) Александра Борисовича. Я вкратце рассказал матери о том, что случилось с ее сыном, дополнил мнение врачей — а именно, абсолютно никакого мнения, даже предположений нет. Ольга Николаевна, слегка успокоившись после встречи с сыном в астрале, теперь гадала — как же ей быть дальше?

— Может, мне наняться в Кресты сестрой милосердия? — высказала великая княгиня с усмешкой. — Я когда-то заканчивала медицинские курсы. Отец считал, что каждый из членов царской семьи должен иметь какую-то специальность, чтобы в случае необходимости зарабатывать деньги на хлеб собственным трудом. Мало ли, революция, переворот…

Вот отчего наследник престола заканчивал курсы переплетчиков. Лучше бы курсы электромонтеров, больше пользы. Ха… Все забываю, что при здешней-то магии электромонтеры почти не нужны. Тогда курсы водителей. Я вон, до сих пор машину водить не умею. Все польза. Только, случись переворот, куда бы я делся? Если император Николай считал, что после революции или государственного переворота царскую семью оставят в живых или позволят жить на свободе — он очень наивный человек. Наверное, где-то в другой стране подобное и возможно, но не в России. Вспомнил бы судьбу семьи Иоанна Антоновича.

— А вы давно курсы заканчивали? — спросил я, а потом сам же и ответил. — Вроде, это было лет двадцать назад, если не больше? Я справлялся о работниках Крестов, о требованиях к их квалификации. Так вот — за это время срок действия вашего сертификата истек, а в медицинскую часть тюрьмы берут только мужчин, закончивших медицинские курсы. Разве что, санитаркой устроитесь. А как легализовать великую княжну, решившую мыть полы и выносить утки за больными арестантами? Возьмете чужую фамилию, так все равно — через месяц это станет известно журналистам. Начнут вопить, предположения строить — чего, мол, мать государя в кресты устроилась? А может, у нее там тайная любовь? А коли до Александра дознаются, так непременно напишут о вашем незаконно прижитом сыне.

При словах «незаконно прижитом сыне» Ольга Николаевна поморщилась, хотя с августейшими особами — хоть с мужчинами, а хоть и с женщинами, такое случалось. Неприятно, разумеется, но ничего страшного.

Ольга Николаевна покачала головой и вздохнула:

— Не хочу, чтобы мой ребенок находился в тюрьме. Может, мне взять Сашеньку с собой, в Японию? Вы разрешите?

Конечно, я разрешу. Вопрос только в соблюдении секретности. Чисто технически это возможно. Тайно перевести юношу из Крестов на вокзал, устроить его в специальном вагоне. Через пару недель будет Владивосток, а там, пароходом, до Японии. Но все равно, очень громоздко. Да и есть ли смысл?

— Вы собираетесь возвращаться к вашему мужу, в Японию?

Послушал бы кто со стороны, как сын, разговаривая с матерью, именует отца «ваш муж», сказал бы — вот она, наша элита, разговаривающая друг с другом каким-то «нечеловеческим» языком.

— Борис Владимирович занимает в посольстве не самую большую должность, — усмехнулась княгиня, — а на месте ли супруга у помощника военного атташе, никто и не вспомнит. Мы там и пробыли-то всего ничего, но за это время даже посол России не поинтересовался ни о моем здоровье, ни о моем настроении. Правда, когда узнал, что государь умер, а мой сын становиться императором, засуетился и забегал.