"Фантастика 2023-85". Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Анишкин Валерий Георгиевич. Страница 193

Я бродил по городу, узнавая и не узнавая знакомые места. Ленинская улица — наш Бродвей — не опустела и оставалась многолюдной, но вместо нас её занимали другие, успевшие подрасти девочки и мальчики. У главного входа в горсад появились пропилеи в виде колоннад по обеим сторонам с баллюстрадой. Перед домом, где теперь жила моя матушка с отчимом, на месте засыпанного оврага появился сквер с красивым названием Тургеневский бережок; на месте слияния рек Орлик и Ока установили памятную стелу в честь 400-летия города, которая видна была из окон дома.

— В сквере скоро установят памятник Тургеневу, — сказал отчим Константин Петрович, когда я поделился впечатлениями от своей пешей экскурсии.

Мы сидели, как и тогда, когда я приезжал на побывку из Ленинграда, а потом из района, где учительствовал, за большим столом, накрытым стараниями матушки с праздничным изыском, и меня потчевали вкусной домашней едой. Мы выпили по рюмочке водки, а потом ели окрошку, как всегда густую и обильно заправленную сметаной; котлеты, которые мне показались несравненно лучше пельменей, до оскомины надоевших мне в Омске; ели целую отварную картошку и селёдочку с колечками лука, политую пахучим подсолнечным маслом. Венцом стола стал фирменный матушкин торт «Наполеон», который мы запивали чаем, хотя и из электрического, но самовара.

После обеда расслабленно сидели с отчимом на диване и вели неспешный разговор, в то время как матушка убирала со стола и уносила тарелки и приборы на кухню, прислушиваясь и изредка принимая участие в нашей беседе.

— Теперь куда, в школу? — спросил Константин Петрович.

— Не знаю, — честно ответил я. — В школу не хочу.

— Как так? — удивился Константин Петрович.

— Некомфортно мне в этой профессии. Наверно, нет у меня для этого призвания… Не моё это.

— Как это!? — Константин Петровича явно не ожидал такого поворота и у него от удивления чуть приподнялись брови. — Столько лет преподавал и — нате вам.

— Бывает и такое. Не я первый, не я последний, — изрёк я.

— И куда же ты хочешь?

— Может быть, переводчиком, — я пожал плечами, и, видя недоумение в глазах Константина Петровича, поспешил поделиться планами: — За лето хочу подготовить к изданию книгу. У меня набрался за эти годы, по-моему, неплохой материал: около тридцати рассказов и повесть.

— Это молодец! — похвалил Константин Петрович. — Это хорошо.

— А чем же тебе школа-то не нравится? Благородная уважаемая профессия, — мать остановилась на полдороге на кухню с тарелками в руках.

— Может быть, профессия и благородная, да только там тоже своих подводных камней хватает.

Я вспомнил даму из гороно и наш с ней нелицеприятный разговор.

— Ты, сынок, подумай. У нас учителя и врачи в особом почёте, — мать казалась расстроенной.

— Как тебе Омск? — чуть помолчав, спросил Константин Петрович. Он благоразумно не стал развивать тему моего отношения к учительству в школе, понимая, что этот разговор сейчас не имеет смысла.

— Город интересный, многонациональный. Кроме русских живут и чуваши, и казахи, и татары, немцы, украинцы — говорят, около ста национальностей… Когда я прочитал в энциклопедии, что в Омской области — 4230 рек и несколько тысяч озёр, с трудом поверил, но там убедился, что так и есть.

— Да, велика Россия! — с удовлетворением произнёс Константин Петрович, и гордость чувствовалась в его тоне.

«Это от присущего функционерам пафосного патриотизма, или он действительно проникся?», — подумал я, и невольно усмехнулся, потому что отчим занимал не последнюю должность в областном партийном аппарате.

— Интересно, что название Омска идёт от реки Омь, хотя, когда мы говорим об Омске, то, прежде всего, имеем ввиду Иртыш, и это Омь, которую омичи называют Омкой, впадает в Иртыш, и он, а не Омь является более значимой водной артерией.

— Ничего удивительного, ведь устье Оми находится именно в Омске. Наверно, это и явилось предпочтением для названия, — сказал Константин Петрович, и я уважительно посмотрел на моего отчима, который иногда поражал меня знанием географических подробностей, которые обычно не удерживаются в головах рядового обывателя.

— А что с Колчаком? Ты же, помнится, интересовался историей белого движения.

— Не только. И «золотом Колчака» тоже.

— Ну и как?

— Да глупости всё это, хотя в Омске повёрнуты на этом золоте. Ищут все, кому не лень, а говорят об этом даже ленивые, — сказал я. — Золота Колчака давно уже нет. Клады, правда, иногда находят… Но это как везде.

Я вспомнил историю, которую рассказал капитан Темников.

— Характерный случай, больше похожий на анекдот, — сказал я. — Женщина одного из посёлка Кызылординской области нашла на огороде слиток золота.

— Это Казахстан. — уточнил Константин Петрович. — Во время сталинских репрессий туда депортировались семьи корейцев, чеченцев, турков и других народов.

— Этого я не знаю. При Сталине много чего наворочено было… Ну, вот, — продолжал я, — а в это время в газетах появилось сообщение, что в приуральских степях тоже нашли слитки и тут же почему-то решили, что возможно там проезжал колчаковский обоз. Правда, никто не мог объяснить, чего его туда занесло. Женщина, сроду не видевшая золота, прочитала эту информацию, вспомнила, что у неё тоже валяется найденный кусок желтого металла с выбитыми цифрами и потащила находку в милицию. По указанию милицейского начальства кусок металла отнесли в банк, а о находке сообщили в областную газету. Новость подхватили все Казахские СМИ, потом Российские. Не осталось в стороне и радио и телевидение. А через неделю, когда банк провёл экспертизу, выяснилось, что слиток бронзовый.

— То-то, наверно, досталось милицейскому начальству, — залился смехом отчим. — Это ж надо было сообразить. Да-а, как говорится, «не зная броду, не суйся в воду».

— А что удивительного? Милиционеры что, каждый день золото в руках держат? — заступился я за милиционеров.

— Тоже верно, — согласился Константин Петрович.

Мать застелила стол кружевной скатертью, поставила на стол вазу с пионами, которые я купил у бабок, обильно торгующих продукцией своего огорода и сада во всех частях города, и села в кресло напротив нас с Константином Петровичем.

— Сынок, без тебя к нам Юра заходил, потом Алик с женой.

— Я знаю, мам, они мне писали.

— Вот видишь, а от тебя мы получили всего три письма — на праздники и то не на все.

— И открытки на дни рождения, — напомнил я.

— Спасибо, что не забыл, — в голосе матери слышалась обида.

— Ладно тебе, Шур, парень молодой, у него свои дела. Они теперь по-другому живут, — то ли заступился за меня, то ли согласился с матерью отчим.

— Только Алик с Машей развелись.

— Как так? — огорчилась мать. — Они же так подходили друг другу.

— В этом возрасте все подходят друг другу, потому что молоды и красивы, — не согласился я. — Скороспелый студенческий брак. Кажется, что любовь, а это просто влюблённость, что не одно и то же.

— Ты рассуждаешь так, будто тебе самому не двадцать пять лет, а все пятьдесят… Ты нам ни разу ни одну свою девушку не показал.

— Будет что-то серьёзное, непременно покажу, — отмахнулся я. Мать замолчала, обозначая обиду, потом спросила:

— И как же они теперь?

— Да нормально. Машка сама по себе, он сам по себе. И никаких претензий друг к другу.

— Это Алик, который Есаков? — уточнил Константин Петрович. — Я немного знаком с его отцом. Специалист по энергетике. Какое-то время возглавлял Сибирскую ГРЭС. Не знаю, чем он при Хрущёве проштрафился, но какое-то время был не у дел. Сейчас получил назначение на партийную работу в Ленинград.

— Я знаю. Мать с отцом уехали ещё полгода назад, а Алик тогда еще был женат, но я его уже не застал. После развода он сразу уехал к родителям.

— А что это за девочка, Мила? С Машей была. Такая стеснительная, всё платочек в руках теребила, — спросила вдруг мать. — Но красавица. Глаза, что твои озёра — утонуть можно, синие, а сама брюнетка. И ресницы: хлоп-хлоп. Вот, думаю, парни по ком сохнут. Это чья ж такая?