"Фантастика 2023-85". Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Анишкин Валерий Георгиевич. Страница 54

Зинка проглотила слюну, пытаясь справиться с обидой, комком застрявшей в горле. Не справилась и сквозь слезы добавила:

— Тарелки. Все тарелки перегрохала.

Николай нашарил на тумбочке папиросы и, чиркнув спичкой, закурил. Свет на мгновение ослепил Зинаиду, и она закрыла глаза. Хорошо взбитая перина нежила расслабленное тело, и резче обозначалась усталость, а мозг требовал сна, но взвинченные нервы не давали покоя, и Зинаида долдонила свою навязчивую мысль, вбивая ее в голову мужа:

— Почему все ты? В конце концов, у нее есть еще две дочки и сын. Пусть у них о матке тоже голова болит.

— Квартиру-то мы с матерью вместе получили, — подал, наконец, голос Николай. От сильной затяжки его лицо вспыхнуло красным огоньком и, мелькнув двойным подбородком и мясистым носом, погасло.

— А мы с ребенком и без матки получили бы. — И замолчала, ожидая, что скажет теперь Николай.

— К Нюрке нельзя, — стал сдаваться Николай. — У нее одна комната.

— Нук что ж? — повеселела Зинаида. — Не танцы же они там будут устраивать.

— Так Нюрка с мужиком живет, — удивляясь Зинкиной тупости, сказал Николай, поворачивая к ней голову и забыв затянуться папиросой, а она уже еле мерцала, не раскуренная.

— А он там не прописан! — бойко ответила Зинаида.

— Для того чтобы с бабой спать, прописки не требуется, — резонно возразил Николай.

Зинка почему-то обиделась, но дулась не долго, потому что надо было доводить дело до конца.

— Тогда к Тоньке, — подумав, решила Зинаида, — у них тоже две комнаты.

— Ага, а девки не в счет? А Верка, Федькина племянница? Между прочим, беременная ходит.

— Да ты что? — засмеялась Зинаида. — В самом деле?

— Нуу! Тонька мне вчера сама оказала. — И уж, говорит, ничего сделать нельзя.

— Во, девки пошли! Соплячка ж еще совсем.

— На это ума не надо, — буркнул Николай. — Семнадцать лет по нонешним временам самый для этого подходящий возраст.

— Сиди, губошлеп, — ткнула мужа в бок Зинаида и поинтересовалась:

— Сказала хоть от кого?

— А чего говорить-то? С кем ходила, от того и брюхо.

— Это милиционер-то этот?

— А то кто ж?

— Не отказывается хоть?

— Попробовал бы отказаться, — Николай глухо, как в бочку кашлянул. — Уже родителям написал, о свадьбе сговариваются.

— А где ж жить-то будут?

— Говорят, ему квартиру обещали, как женится.

Удовлетворив свое женское любопытство, Зинаида вернулась к старому разговору:

— Так что с маткой-то? — спросила она.

Уж тогда давай к Нюрке, — решил Николай. — Нюрка младшая. Мать ее любит больше всех.

Зинка успокоилась и быстро уснула. Она свернулась, как кошка, калачиком, уткнув голову в плечо мужа и обняв его руку. И в еще некрепком сне сладко причмокивала губами, пухло втягивая их и невнятно что-то договаривая уже во сне…

В разговоре с матерью отец возмущался, ругал Николая и его жену Зинку, а мать поддакивала, соглашаясь с отцом.

Глава 8

Память Василины. Папоротник. Дети. Зинкина ярость. У дочки Нюры. Антонина. Не нужна.

Старую Василину давно донимали ноги и мучила бессонница. Ноги грызла ревматическая боль. Невестка и дочки называли это отложением солей, а врачиха называла по мудреному, но, как не называй, ноги болели, и никакие растирки не в силах были помочь. «Отрезать, да собакам бросить», — шутила Василина, когда ее спрашивали про ноги, сочувствуя.

Она лежала с открытыми глазами и терпеливо ждала, пока сон возьмет ее, но сон не брал и, как всегда, перебирала Василина по кусочкам свою жизнь, не сетуя на судьбу, с философской покорностью принимая все, что судьба ей назначила, и выжимая из этого те крохи счастья, которые на ее долю выпали. И получалось так, что эта скудная доля хорошего заслоняла все плохое, которого было в ее жизни значительно больше.

Бабушка мне рассказывала про прадеда Кондрата Сидоровича, угрюмого и свирепого в трезвости, развеселого и щедрого до последней рубахи в пьяном виде мужика.

Когда ее батька, а мой прадед Кондрат Савельевич вываливался из кабака, то пьяно орал:

— Эй, залетные!

И залетные, ватага деревенских ребятишек, приученных уже дурной Кондратовой причудой, «подавала» с гиком небольшие сани, в которые сами и впрягались, и шумно возили дядьку Кондрата на потеху деревне, возвещая:

— Галеевский царь едет!

«Галеевский царь» важно восседал в санях и царским жестом раздаривал конфеты и пряники, выгребая их из обширных карманов овчинного тулупа и разбрасывая горстями налево и направо.

Вспоминая тот стыд и страх, который она принимала за батьку, Василина горько улыбалась.

Их дом стоял на пригорке, как-то особняком от деревни. Чтобы подняться к дому, нужно было спуститься в небольшой овражек и перейти по бревну неширокий ручеек. Бабушка всегда улыбалась, когда вспоминала пьяного батьку, который сколько раз возвращался с песнями домой, столько раз, оступившись, купался в этом ручье.

Овраг окружал дом с трех сторон; с четвертой стороны, за огородами, было поле, а сбоку, через овраг, сразу за березовой рощицей начинались леса, Брянские леса, уходящие в необозримую даль, закрывающие горизонт, заполняющие весь видимый простор.

Бабушка рассказывала, как в этот лес они с подружками бегали по грибы и ягоды. Спускаясь в овраг, чтобы выйти к березняку на противоположенной стороне, они шли протоптанной тропинкой среди зарослей папоротника, который особенно буйствовал у ручья.

Я помнил этот овраг, от которого тянуло подвальной сыростью, но он ласкал прохладой перегретые солнцем тела, и летний зной был воистину райским уголком, тенистым от густых крон разросшихся кленов с черными бархатистыми стволами, тонких и сочных рябин, и пышных, как купчихи, ракит.

Папоротник. Он остался милой бабушкиному сердцу памятью и виделся, как спутник детства и свидетель той далекой жизни со всеми ее тревогами, поворотами, радостями и надеждами, которая пролетела мгновенным сном, и иногда ей казалось, будто сама она в этой жизни посторонняя, словно волшебная птица Симург взмахнула крылом, приоткрыв на миг простор чужой чьей-то жизни, и снова закрыла, завесив ночью и пустотой, словно перечеркнув все, что было.

Папоротник частот снился во сне и мне, тропинка через овраг вставала перед моими глазами, как на яву, и я ясно видел сочную зелень папоротника, раздвигал его руками, шел через ручей и взбирался по крутой тропе к березняку. Мне всегда снились цветные сны, в отличие от бабушки Василины, которая цветных снов не видела, но папоротник ей снился тоже зеленым…

Кондрат Сидорович сгинул в японскую, оставив трех девок и двух ребят на материных руках. Кормильцем семьи стал старший брат Петр.

Деревня пьяно плясала, когда Василина выходила замуж за Тимоху, работящего, но бедного мужика, способного ко всякому, но особенно к плотницкому делу.

Тимофей пришел жить к ним, и они стали потихоньку строиться на том же холме, рядом с родительским домом.

А через год, когда она родила первого, Федю, деревня опять пьяно плясала, только веселья уже не было. То тут, то там начинала биться в голос будущая вдова. Бабушка помнила пьяного Кирюху. Он ожесточенно бил пяткой, обутой в лапоть, в землю и, поводя руками по сторонам, как-то отчаянно, осипшим голосом орал:

А в мутных глазах угадывалась тоска, и проступали слезы.

Изба осталась недостроенной, и бабушка часто заходила в свой новый дом, чтобы поплакать без свидетелей, ходила по неубранным стружкам и молила Бога, чтобы отвел смерть от Тимофея и брата Петра.

Бабушка совершенно серьезно говорила, что раз в год на Ивана Купалу папоротник цвел, и, если сорвать его ровно в полночь, то откроется клад. Об этом, замирая от страха, рассказывали полушепотом подруги; а раньше бабушка Василина слышала об этом от бабушки Фроси, когда собирались у нее на посиделки вечерами и кто-нибудь заводил упоительножуткий разговор о нечистой силе.