"Фантастика 2023-85". Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Анишкин Валерий Георгиевич. Страница 68
— Да, Кум в драке — зверь. Если б не Орех, он бы наделал дел, — подтвердил Мухомеджан. Орех умный, никогда головы не теряет.
— А Мирон? Они ж часто втроем ходят, — поинтересовался Каплун.
— А Мирон что? Ему что Орех скажет. Но дерется тоже здорово… Троица, что надо. Недаром их шпана боится.
— А они не шпана? — усмехнулся Самуил.
— Они рабочий класс и шпану не любят, — отрезал Пахом.
— Шпана ворует, а они на заработанные гуляют.
Мы не заметили, как совсем стемнело, — зимой темнеет быстро, — и сидели, не зажигая света.
— Скоро мать Каплуна с работы придет. Надо расходиться, — заметил Мухомеджан.
— Ну, пойдем завтра смотреть? — спросил Пахом.
— А как же! — согласились пацаны.
Глава 18
Вор Курица. У дома Ваньки Бугая. Печать смерти. Кум выигрывает спор, а Пахом набивалку.
На следующий день к шестому уроку у Пахома вдруг заболел живот. Боли были такими сильными, что я попросил англичанку разрешить мне проводить Пахома домой. Бесхитростная Аллочка так запереживала, что даже переменилась в лице. Она замахала руками, что вы, мол, спрашиваете, конечно, идите.
— И обязательно покажитесь врачу, — наказала Аллочка, когда за нами уже закрывались двери.
Когда мы с Пахомом миновали школу и вышли на Московскую улицу, живот у Пахома прошел, и врач ему был уже не нужен. Мы шли не спеша, наслаждаясь морозным солнечным днем. Снег валил всю ночь, и, к нашей неожиданной радости, мы проснулись зимой. Снег поскрипывал под ногами. Люди, подгоняемые морозом, подняв воротники, бежали по своим делам. Громыхал по рельсам трамвай. Воробьи затеяли драку изза чего-то съедобного, что нашли на снегу. Они подняли писк и щипали друг друга так, что пух летел во все стороны, прямо на тротуаре, не обращая внимания на прохожих, а те обходили их стороной. Пахом пугнул воробьев, и они сорвались с места и вспорхнули дружной стайкой на дерево, прошуршав маленькими быстрыми крыльями.
— Я свободу лучше чувствую, когда срываюсь с уроков, — поделился своим открытием Пахом. Глупо было не согласиться, потому что я чувствовал то же самое, хотя не был таким крупным специалистом в этом вопросе, как Пахом.
Мы пошли не по Московской, как всегда ходили домой, а по Дзержинской, мимо разрушенных церквей. Вместо руин здесь была теперь ровная площадка. Мать говорила, что там собирались разбить сквер.
— Смотри! Курица! — толкнул меня в бок Пахом. На улице, прислонившись к завалинке двухэтажного каменного дома, сидел на корточках горбун. Длинные ноги его, обутые в просторные сапоги, коленками упирались в подбородок, а плечи выступали где-то за ушами, словно, голову вбили в туловище кувалдой. Острый большой нос нависал над верхней губой и придавал черному обветренному лицу зловещее выражение. Это был уже немолодой мужчина, хотя шапка черных волос, чуть прикрытых на макушке шапкой ушанкой, если бы не седина, больше подошла бы молодому.
— Пойдем скорее! — потянул меня за рукав Пахом, и я, невольно поддаваясь его страху, ускорил шаг. Курица, когда мы поравнялись с ним, бросил на нас быстрый, как выпад змеи, взгляд и испепелил нас углями своих горящих глаз. Я готов был поспорить, что физически ощутил ту мощную силу, которая исходила из этого человека. Не сговариваясь, мы побежали и только за углом перевели дух.
— Чего ты побежал-то? — спросил запыхавшийся Пахом.
— А ты чего?
— Сам не знаю. Про него знаешь, что рассказывают.
Про Курицу ходили разные слухи. Курица был «вором в законе». Говорили, что он держал воровской «общак», а это доверяют самым авторитетным, но значительная сумма из общих денег куда-то пропала. Курицу не убили, но искалечили до смерти и оставили умирать, но Курица выжил. Его нашла и выходила какая-то красавица. Оказалось, Курицу подставил другой авторитетный вор, который метил занять его место. Это вскоре всплыло. Того, кто украл деньги, сурово покарали, вынеся ему смертный приговор, который и привели в исполнение, а перед Курицей извинились и назначили ему щедрый пенсион.
Красавице, которая его выходила, Курица купил дом и иногда ходил к ней и дарил щедрые подарки.
Она, говорят, предлагала ему выйти за него замуж, но Курица не захотел изза своего уродства.
А кто говорил, что это его изуродовали в милиции за то, что он не выдал своих подельников. А после того, как он вышел больным из тюрьмы, его выходила молодая красавица, которая любила его еще до тюрьмы и не бросила, когда он стал калекой. Воры назначили ему такой пенсион, что он купил своей красавице дом и иногда ходил туда, но не хотел жениться изза своего уродства.
Мы не знали, да нам это было и ни к чему, где тут правда, где вымысел. Зато мы знали, что Курица был связан с ворами, и воры время от времени увозили его куда-то, наверно, на свою сходку.
А в остальное время Курица зимой и летом сидел на корточках возле своего дома и смотрел на улицу.
— Вовец, а ты знаешь, что в этом же доме живет Лева Дубровкин? — живо спросил Пахом.
— Знаю, — сказал я. — Только я не знал, что Курица тоже живет в этом доме. И Курицу я вижу в первый раз.
— Недаром говорят, что Лева сам шпаной был до работы в розыске. Поэтому он так их повадки и знает хорошо.
— Да ему небось тот же Курица и подкидывает информацию, — усмехнулся я.
— Да ну, вряд ли! — недоверчиво посмотрел на меня Пахом. — Хотя, кто его знает.
У дома Ваньки Бугая на бревне сидели мужики. Ни Кума, ни Ореха видно не было. Зато на другой стороне стояли пацаны: Каплунский, Самуил, Мухомеджан, Артур Григорян, Семен, Мотямладший. Мы с Пахомом перешли на другую сторону, чтобы не проходить мимо мужиков, и подошли к своим пацанам.
— Здорово, огольцы? Когда начнут-то? — поинтересовался Пахом.
— А кто их знает! — пожал плечами Мухомеджан.
— Говорят, в два, а сейчас сколько?
— Наверно, уже третий час, — ответил я.
— Мы удрали с шестого урока. А шестой урок начинается в час пятнадцать. Пока с англичанкой трепались, тудасюда, пока шли. Точно, два уж давно есть, — прикинул я.
— Так у них в два только работа кончается. Сегодня суббота, короткий день. Пока поедят. Раньше трех не начнут.
— Самуил, а ты чего не в техникуме? — поинтересовался Пахом.
— А у нас физкультура, я освобожден.
— Грыжа чтоли? — засмеялся Мухомеджан.
— Нет, ангина. Врач говорит, гланды надо удалять, — стал объяснять Самуил.
— А ты, Каплун? — повернулся к Каплунскому неугомонный Пахом.
— А у нас третьей пары не было.
— Что это за пары? — удивился Пахом.
— Так у нас не как в школе. У нас один урок как ваших два, поэтому парой и называется. Как в институте, — пояснил Изя Каплунский.
— А что же Мотя? Вы ж с ним вместе учитесь? — спросил Мухомеджан.
— Мы в разных группах. Я в «Э», а он в «ПС».
— Это что? — не понял Пахом.
— «Э» — эксплуатация, а «ПС» — проводная связь. У Витьки третья пара, кажется, черчение, а с черчения не сорвешься.
— Что, училка строгая? — поинтересовался Армен Григорян.
— У нас мужик. Еще какой строгий! Раза два пропустишь урок… то есть занятие, не получишь зачет.
Каплунский видно и сам еще не привык к новому положению студента и путался в новых названиях.
— Только у нас не учитель, а преподаватель.
Все эти слова «зачет», «пара», «преподаватель» были из другого мира, отличного от нашего, школьного, звучали непривычно и маняще, и Каплун, и Мотя, и Самуил были студентами, и мы завидовали им.
— А мы только что Курицу видели, — сменил тему разговора Пахом.
— Да я его каждый день вижу, — сказал Мухомеджан. — Я хожу в котельную по Дзержинской. — Утром иду, а он уже сидит.
— И чего ему не спится! — удивился Пахом.
— Больной! Зато он все видит, все знает, — сказал Самуил.
— Что он там видит? Улица как улица, — возразил Каплунский.
— Не скажи! Если уметь видеть, то улица может открыться с самой неожиданной стороны. Это как непрочитанная книга. Пока стоит на полке — просто книга, а стоит открыть ее и начать читать, откроется новый, незнакомый прежде мир. Так и на каждой улице десятки домов, сотни окон и за каждым своя жизнь. А Курица, похоже, читать умеет.