Единственное желание. Книга 2 (СИ) - Черпинская Надежда. Страница 66
Только Дэриаль стоял по щиколотку в ледяных волнах, а с другой стороны, уцепившись за её ногу, испуганно скулил маленький Кайл.
– Анладэль! – лэмаяр протянул руку в молящем жесте.
– Не бойся, я с тобой! – шепнула Анладэль Кайлу, подхватила сына на руки и шагнула навстречу любимому.
– Нет! Брось его! Оставь здесь! – яростно выкрикнул Дэриаль, перекрывая шум приближающейся погони и рёв волн. – Уйдём со мной!
– Только все вместе! Только вместе! – прошептала лэмаяри отрешённо и упрямо, прижимая к сердцу рыдающего сынишку.
– Уходим! – крикнули из лодки.
Скрипнули уключины вёсел. Дэриаль посмотрел вдаль, за спину «дочери моря»… Приближающиеся огни уже освещали его красивое лицо и трепетавшие на ветру длинные чёрные волосы. Он коротко оглянулся на своих.
И ещё раз молвил:
– Анладэль… Прошу!
Она только покачала головой, ещё крепче обнимая Кайла.
– Будь ты проклята! – обронил лэмаяр тихо и устало. – И ты, выродок! Вы оба! Пусть Небеса отнимут у тебя всех, кто тебе дорог, бастард! Тогда ты вспомнишь меня, и эту ночь. Будь ты проклят на веки вечные!
Лэгиарн отступал спиной, глядя в застывшее лицо Анладэль, потом обернулся и прыгнул в лодку, уже отчалившую от берега. Гребцы налегали на вёсла, торопясь отплыть подальше, уйти от погони.
– Дэриаль! – истошно закричала лэмаяри, падая на колени.
Волны осыпали её холодными солёными брызгами, но «дочь моря» не замечала таких мелочей. Казалось, она не заметила даже всадников, окруживших её в одно мгновение. И лишь услыхав голос Ольвин, она подняла голову и улыбнулась зло и обречённо.
– Вот она! Дрянь неблагодарная! Сбежать хотела! Тащите эту мерзавку в замок!
– Давай вставай! – кто-то дёрнул рабыню грубо, без всякого снисхождения, и она поднялась на ноги, не прекословя и не сопротивляясь.
– Привяжите-ка их к лошади! Пусть побегают, раз им это так нравится! – хохотнула Ольвин.
– Да как можно, миледи? Дитя же… – нерешительно промолвил один из воинов.
– Это не дитя! Это беглый раб! Никакого снисхождения! Или ты законов не знаешь? – вспыхнула хозяйка Солрунга.
– Да у нас и верёвки с собой нет, миледи, – встрял другой.
– Ладно! Гоните их так! Без привязи. Гоните, как скот! Ну, пошла вперёд! Говорила я милорду Форсальду, эти твари благодарности не ведают. Теперь ответишь за всё! Вперёд!
Лэмаяри подняла заплаканное лицо, посмотрела пристально в тёмные, как эта зимняя ночь, глаза миледи Ольвин и молча побрела в окружении пеших и конных людей.
– Мама… – чуть слышно всхлипнул мальчик на её плече.
– Молчи! – велела она тихо, и он умолк.
Она так и не сказала больше ни слова до самого замка. И даже когда беглянку вместе с сыном привели в пустую холодную клетушку в подвале, и даже когда повернулся ключ в замке, лишая последней надежды на спасение.
Она снова была мертва, а мёртвым говорить несвойственно.
***
Дверь приоткрылась со скрипом, и в проёме возник высокий сухопарый силуэт Риты. Старая волчица в одной руке держала лампу, в другой – глиняное блюдо, на плече у неё было наброшено шерстяное одеяло.
– Я принесла поесть. Вы голодные, наверное. Уже день на дворе, – сказала она негромко, неуклюже опускаясь подле сидящих на полу лэмаяри и мальчика. – И вот ещё постелить – камни, небось, ледяные…
– Убирайся! И подачки свои забери! – не глядя на неё, глухо отозвалась Анладэль.
– А ты не строй из себя гордую! Сама не станешь, пусть Кайл съест. Держи, сынок!
У мальчика в животе заурчало так предательски громко, что Рита не могла не услышать. Он посмотрел голодными глазами на то, что принесла старая рабыня, но не шелохнулся.
Рита теперь была врагом, а брать хлеб из рук врага нельзя, даже если очень хочется.
– Ну, как хотите! Я оставлю, потом съедите.
Она помолчала, поднялась на ноги, постояла немного.
– Я просила миледи в комнату твою вас отправить, но она и слышать не желает ничего.
– Пошла вон, старуха! – Анладэль вскинула на неё горящие глаза. – Хочешь заботой прощение моё заслужить? Не прощу! Никогда тебя не прощу!
– Ты в своих бедах сама виновата, девонька. Я предупреждала тебя. Да кто бы слушал! Ну, скажи, кому ты лучше сделала? Что ты, глупая, натворила? – покачала головой Старая волчица.
– Я? Да если бы не ты, мы бы уже далеко отсюда были! Если бы ты меня не предала… Никогда тебе не будет прощения! Убирайся! Видеть тебя не могу!
– Вечером принесу ещё что-нибудь из съестного, – будто не замечая её грубости, смиренно сказала Рита и ушла, притворив тяжёлую дверь.
Лязгнул замок, и стало очень тихо.
– Поешь! – Анладэль погладила сына по чернявой голове. – Поешь, поешь! Можно. Неизвестно ещё, сколько нас тут продержат.
Кайл замялся в нерешительности, но голод оказался сильнее, и он, схватив ломтик пирога, торопливо запихнул его в рот.
– А потом нас повесят? – спросил Кайл, силясь прожевать слишком большой кусочек.
– Ну что ты! – Анладэль замолчала надолго, глядя на танцующий огонёк лампы. – Потом вернётся твой отец и выпустит нас отсюда. Никто не посмеет тебя обидеть. Ты – сын милорда, Кайл! Никто нас не тронет.
***
А позже явилась сама Ольвин. Прошлась по каморке, свысока, насмешливо, оглядела узников.
– Ну, как вы тут? Зашла вас проведать, посмотреть, всё ли хорошо.
– Уходи! – Кайл внезапно вскочил, встал у неё на пути с лицом, перекошенным от гнева, преграждая путь хозяйке замка. – Уходи! Ты злая! Ты сказала, что нам поможешь… А сама обманула! Злая, злая лгунья!
– Я? Злая? Да что ты, мальчик! – Ольвин продолжала издеваться. – Экий он у тебя дикий всё-таки, Анладэль! Если кто и виноват, так это ты, милый. Твоя мать могла бы сбежать, да вернулась за тобой. Это из-за тебя вы оба оказались в западне. Запомни это, выродок! Из-за тебя все беды! А я не обманывала вас. Я обещала, что избавлюсь от вас. И я сдержала обещание. Между прочим, мучить вас я совсем не хочу. Наоборот. Я же вижу, как в этом подвале сыро, холодно и неуютно. Но вам совсем недолго здесь сидеть, поверь мне, дитя! Скоро все ваши напасти закончатся. Виселицы для вас уже строят, утром они будут готовы. Я повешу вас завтра же, покуда милорд не успел вернуться и предотвратить это. И кто меня укорит? Я поступлю по закону. Исполню указ его величества. Ведь нельзя ослушаться короля! Так можно навлечь его гнев на свою голову. Король Миранай велел казнить беглых рабов без всякого снисхождения. Так что… совесть моя чиста. Завтра в полдень вы оба уже будете болтаться на верёвках посреди замкового двора – хладные, безмолвные и свободные. Ты же этого хотела, Анладэль? Я подарю вам настоящую свободу.
Так и не дождавшись ни слова от лэмаяри, миледи Ольвин ушла прочь.
– Мама, так нас всё-таки повесят? – Кайл вернулся к матери, приник к ней, как цыплёнок, что прячется под крыло наседки. – Отец ведь ничего не знает…
– Не слушай её, моё сердце! Она просто пугает. Злится и пугает нас. Миледи не посмеет так сделать, потому что тогда твой отец рассердится и сделает с ней что-нибудь очень плохое. Нет, она не отважится. Не думай об этом! Хочешь, я расскажу тебя сказку? Про трёх волшебных коней и морскую королевну, хочешь? Ну, слушай!
***
К тому времени, когда Рита пришла второй раз, Кайл, уставший от волнений и бессонной ночи, уснул, положив голову на колени Анладэль. Сквозь дрёму до него долетел тихий шёпот.
– Виселицы готовы, – без предисловий сказала Старая волчица. – Она бы хоть сейчас вас вздёрнула… Безумная! Я умоляла её, да только она и слушать не желает!
По морщинистым впалым щекам старой рабыни внезапно покатились слёзы.
– Прости меня, Анладэль! Прости дуру! Хотела как лучше. Если бы я знала, чем всё обернётся! Я бы и сейчас вас выпустила, да только боюсь, ещё хуже сделаю. Догонят – на месте убьют.
– Всё одно теперь, – обронила лэмаяри устало и совсем без гнева. – Поздно сетовать.
– Нет, не позволю! Ольвин требует казнить вас завтра же, как закон велит. Да не все согласны. Милорд Радимар против, которого владетель за старшего оставил в своё отсутствие. Говорит, нельзя так с мальчиком, он всё-таки не просто раб… Да и ты тоже! Только милорду Форсальду ваши судьбы решать. А уж я не молчу, масла в огонь подливаю, твержу им всем, что гнев хозяина на их глупые головы падёт, ежели посмеют тронуть хоть волосок на голове малыша. Радимар время тянет, надеется, что милорд Форсальд вертается назад, а я Мать Мира молю, дабы он скорее домой приехал. На одно это уповать осталось!