С тех пор, как уснула моя красавица - Кларк Мэри Хиггинс. Страница 5

Нив почувствовала мимолетную неприязнь к Этель, но та неожиданно добавила с ноткой зависти: "Я всегда мечтала о семье, но он даже ребенка не хотел. Мы развелись, когда мне было 37, после пяти лет замужества ".

Нив сочла своим долгом перечитать статьи Этель и сразу поняла, что несмотря на болтливость и кажущееся легкомыслие, она прекрасный писатель.

Какого бы предмета ни коснулась Этель, чувствовалось, что она досконально изучила то, о чем пишет.

С помощью секретарши Нив запечатала скрепками пакет с одеждой.

Украшения и обувь были запакованы отдельно в кремово-розовые коробки с выведенным сбоку названием: «Нив Плейс». Со вздохом облегчения она набрала номер Этель.

К телефону никто не подходил, и автоответчик не срабатывал. Нив все ждала, что Этель вот-вот ворвется, запыхавшаяся, как всегда, и как всегда на улице ее будет ожидать такси.

В четыре часа в магазине уже не было ни одного посетителя, и Нив отпустила всех домой. "Черт бы ее побрал, " — подумала она по адресу Этель. Она бы тоже пошла домой. Снег все еще валил. В такой снегопад не так-то просто будет найти такси. Нив пыталась дозвониться Этель в пол-пятого, в пять, в половине шестого. Размышляя, что же ей дальше делать и не находя других вариантов, Нив решила подождать до половины седьмого — в это время магазин обычно закрывался, а потом по дороге домой завезти вещи прямо к Этель. В конце концов, она сможет оставить их у суперинтенданта. Ведь в путешествии, если она все же надумала ехать, Этель понадобятся новые туалеты.

Диспетчер выслушал заказ Нив на такси. «Мы отозвали все наши машины, мадам. Невозможно ездить. Но вы можете оставить свое имя и адрес». Но услыхав имя, его тон переменился: "Нив Керни! Почему вы сразу не сказали мне, что вы дочь Комиссара? Я обещаю, мы вас доставим домой ".

Машина подъехала в двадцать минут седьмого. Они еле тащились по почти полностью заснеженным улицам. Едва Нив заикнулась об остановке, водитель возмутился: «Учтите, леди, я не буду глушить двигатель». Внутри квартиры не слышно было ни звука, на звонок никто не отвечал. Безуспешными оказались и попытки найти суперинтенданта. В особняке было всего 4 квартиры, но она понятия не имела, кто живет в них и не могла рисковать, оставив одежду незнакомым людям. В конце концов Нив вырвала листок из блокнота и написала: « Ваш заказ у меня. Позвоните мне, когда придете». Под подписью она поместила свой домашний телефон и просунула записку дверь. Потом, согнувшись под грудой коробок и пакетов, вернулась в машину. В это время в квартире Этель Ламбстон подняли записку, оставленную Нив, прочли ее, отбросили и продолжили поиски стодолларовых банкнот, которые Этель регулярно припрятывала под коврами или между подушками на диване. Деньги, в шутку называемые Этель «зарплатой от тряпки Симуса».

Майлс не мог избавиться от назойливой тревоги, которая росла внутри него с каждым днем. Его бабушка обладала шестым чувством. «Я чувствую, — говаривала она, — Что-то произойдет». Майлс отчетливо помнил, как бабушка получила фотографию его кузины из Ирландии. Ему тогда ему было десять лет. Бабушка, взглянув на снимок, заплакала: «В ее глазах — смерть». Два часа спустя зазвонил телефон: сообщили, что кузина погибла в результате несчастного случая.

17 лет назад Майлс никак не прореагировал на угрозы Никки Сепетти.

У мафии существовал свой собственный моральный кодекс. Они никогда не трогали жен и детей своих врагов. А Рената погибла. В три часа дня, проходя через Центральный Парк, чтобы забрать Нив из частной школы, она была убита. В тот холодный ветреный ноябрьский день в парке никого не было.

Ни одного свидетеля, который мог бы рассказать, кому удалось заставить Ренату свернуть в тропинки, и как она оказалась в пустынном месте позади здания музея.

Майлс сидел в своем кабинете, когда в половине пятого раздался телефонный звонок. Это был директор частной школы, который сообщил, что миссис Керни не пришла забрать Нив. Они звонили домой, но там никого не оказалось. «Что-то случилось?» Положив трубку, Майлс почувствовал, как тошнота подступает к горлу — он уже почти наверняка знал, что произошло что-то страшное. Через 10 минут полиция принялась обыскивать Центральный парк. Его машина была еще в пути, когда по рации передали, что тело надено.

В парке оцепление полиции сдерживало любопытных. Пресса, как обычно, подоспела одной из первых. Майлс только помнил вспышки света, которые ослепили его, когда он шагнул к тому месту, где лежала Рената. Херб Шварц, заместитель комиссара, присутствовавший там, умолял: "Прошу тебя, Майлс, не смотри, ". Но Майлс оттолкнул руку Херба, опустился на колени на замерзшую землю и откинул одеяло, которым она была прикрыта. Казалось, что Рената спит. Ее прекрасное лицо застыло, лишенное выражения ужаса, которое так часто приходилось видеть ему на лицах жертв. Глаза закрыты. Она сама закрыла их в последний момент или их закрыл Херб? В первое мгновение Майлсу почудилось, что на ней надет красный шарф. Нет. Хоть он и видел немало убитых, но на этот раз профессионализм подвел его. Его мозг просто отказывался понять, что произошло, а глаза отказывались видеть ее перерезанное горло. Воротник белой спортивной куртки весь покраснел от крови. Капюшон был откинут назад, и лицо покоилось на подушке густых угольно-черных волос. Ее спортивный костюм тоже пропитался кровью; и в белой куртке на белом снегу Рената, даже в смерти, выглядела, как на обложке модного журнала.

Майлс едва совладал с первым порывом обнять ее, прижать к себе, вдохнуть в нее жизнь, но — уж он-то знал — к ней запрещено было даже прикоснуться. Он лишь легонько поцеловал ее в щеку, глаза и губы. Его рука скользнула по горлу Ренаты, но он тут же отдернул ее, всю в крови. "В крови мы встретились, и в крови расстаемся, " — мелькнуло у него в голове.

Майлс пришел в полицию, когда ему исполнился двадцать один год. Не успев войти в курс дела, он сразу после бомбардировки в Пирл Харбор, был призван в армию. Спустя три года в составе Пятой армии Марка Кларка он воевал за Италию. Они брали город за городом. В Понтиси Майлс зашел в совершенно заброшенную церковь. Через несколько мгновений послышался взрыв, и кровь хлынула у него из головы. Он резко развернулся и увидел немецкого солдата, присевшего за алтарем. Падая, Майлс успел в него выстрелить.

Майлс пришел в себя, чувствуя как маленькая рука трясет его. "Идем со мной, " — прошептал кто-то ему в ухо по-английски с сильным акцентом. Сквозь туман боли в голове он ничего не соображал. Его глаза слиплись от запекшейся крови, он ничего не видел. Вдалеке слышались выстрелы. Ребенок — он понял, что это был ребенок, девочка — вел его по пустынным улицам. Напрягая мозг, Майлс пытался сообразить, где она подобрала его и удивляясь, почему она одна. Он слышал грохот своих армейских ботинок по каменной мостовой, звук отворяемых ржавых ворот, потом возбужденный быстрый шепот — объяснение ребенка. Сейчас она говорила по-итальянски, и он ничего не понимал. Дальше он почувствовал, как кто-то, поддерживая, укладывает его в постель. Он то и дело проваливался в небытие и просыпался, чувствуя, как нежные руки моют его и перевязывают голову. Первое ясное воспоминание — о военном враче, которого привели осмотреть Майлса. «Вы даже не представляете себе, какой вы счастливчик, вам повезло, — приговаривал врач. — О некоторых наших ребятах этого уже не скажешь. Вчера нас отбросили. Много погибло».

После войны Майлс воспользовался законом о льготах демобилизованным и поступил в колледж. Здание колледжа в Фордхэм Роуз Хилл было всего в нескольких милях от того места в Бронксе, где он вырос. Его отец, капитан полиции, был настроен скептически. « Все, что мы смогли сделать для тебя, это заставить тебя закончить школу, — заметил он. — И не потому что Бог обделил тебя мозгами, а потому, что ты никогда не утруждал себя засунуть нос в книжки».