Сарыкамыш. Пуля для императора - Тимошев Рафаэль. Страница 4

— Вай, почему армян везде плохо?

Он вновь потряс головой.

— Я мальчик быль, большой семья — ехаль в Эрзерум к богатый баши. Когда быть война, мама, папа, братья три Сарыкамыш остались, а я Турция, у баши. Потом служить его сын — военный.

Мужчина вздохнул.

— Муса-эфенди бил хороший эфенди. Когда армян сталь резать, увез Арен Германия. Он учился военный, я учился машина править…

— В девяносто пятом, что ли, увез?

Армянин нехотя кивнул.

— И там учился на шофера? Ты был водителем у эфенди?

Он снова кивнул.

— А потом?

— Через два год он вернулась. Теперь Муса-эфенди большой начальник — каймакам [7], у Иззек-паши служить…

У ротмистра засосало под ложечкой.

— У командующего третьей армии? — осторожно переспросил он.

— Да. У начальника армия. А назад месяц Муса-баши говорить: "Плохой время наступает, Арен! Думаю, скоро-скоро уйдет Иззек-паша, а с ним и Муса-баши. Некому будет защищать тебя. Подумай на этом!" Я не зналь, что думать. А потом узнать, почему Муса-баши говорить так. Не знаю, какая причин, Муса приказал вести Иззек-паша с германец полковник в дивизия. Говорили германски язык — не знал, что я понимай германски. Только я слышать, как паша сказать: "Приехать Энвер-паша, я буду снять с начальника. Твой, германца, план хороший, но не для зима! Высокий гора, снег, пушка тяжелый таскать, солдат голый — два корпуса обойти русских через Ид и Ольт трудно! Я буду говорить об этом Энвер-паша — а он меня убирать!"

Армянин помолчал, словно размышляя, что еще можно добавить, но ничего не придумал и лишь выдохнул:

— Так все бил, господин начальника!

— Так все и было? — задумчиво произнес ротмистр. — Значит, шофером подвозил Гассана Иззек-пашу с германским полковником и слышал их разговор об обходе русских через Ид и Ольты… Так?

— Так. Вы мне верить?

— А о сроках операции говорили?

— О сроках? — не понял армянин. — Ты спрашивать время? Нет, время не говорить…

— Ну а с чего ты решил бежать к нам?

— Не к вам… — пробурчал перебежчик. — Я уже говорить тому офицер: бежать к своим! Папа, мама умерли — теперь бежать к братья! Как слышать, что Иззек-паша уйти, понял — Муса-баши с ним уйти, Арен один останется и фронт отправлен! Энвер-паша не любит армян. Он готов их резать! Лучше бежать к русским, к своим братья!

— Значит, братья здесь, в Сарыкамыше?

Армянин мотнул головой:

— Нет, деревня! Русские "Верхний Сарыкамыш" называть…

— А зовут как братьев?

— Ашот, Вазген и Давид…

Алексей Николаевич открыл папку, вложил чистый лист бумаги и карандашом из стоявшего рядом пенала быстро записал имена.

— Все трое младшие?

Мужчина тряхнул черной копной волос:

— Я самый старый. Ашот имеет кин [8].

— Жену, что ли?

Тот кивнул.

— Что ж, проверим… А пока ответь мне на еще один вопрос: как ты все-таки прошел фронт, да и шел сколько?

Лицо армянина помрачнело.

— Ви мне не верить? Тот офицер тоже не верить… Десять дней шел! До Хоросана ехал на авто Муса-баши. Документ был, никто не остановить. Думаю, хозяин дал уйти — никому не сказать! Потом ночь шел. Слышал, где не стрелять, и шел. Дорогу знать — карта бил. И кушать бил, а одежда плохо. Через перевал идти — холодно бил. Только у Сарыкамыш пограничник остановил, сюда привел…

Он замолчал и несколько раз растерянно моргнул, точно не зная, что еще добавить, и, как и в первый раз, ничего не найдя подходящего, пожал плечами и вопросительно уставился на ротмистра. Но тот молчал.

— Ты меня отпустить? — не выдержал армянин.

Листок тяжело вздохнул.

— Что тебе ответить? И рад бы, братец, да не могу пока… Прав был "тот офицер" — тумана много! Предположим, что был ты шофером у Муса-баши — офицера штаба командующего третьей турецкой армии — это мы еще выясним. И братьев твоих найдем, если они, конечно, существуют…

Щека армянина при упоминании братьев дернулась:

— Что говоришь, господин? Сам думай! Разве я говорить — брат, родня, туда-сюда — если их здесь не бил? Зачем обижаешь?

— Я и говорю — предположим, и их мы найдем, братьев… — спокойно возразил жандарм. — А вот как проверить, что ты лично возил самого Гассана Иззека, да при этом он вел при тебе разговоры с немецким полковником? О приезде в армию Энвер-паши, о его планах двумя корпусами обойти основные силы русских и выйти в тыл Кавказкой армии… Как это все проверить? Может, ты специально подослан, чтобы русские раздробили силы и ослабили основной фронт? Может, ты вообще немецкий шпион? А что? В Германии учился, язык знаешь, и к тому же не турок, христианин, меньше подозрений у русских? Может, потому тебя и не задержали турки, что ты лазутчик? А? Чем докажешь, что это не так?

Армянин задохнулся.

— Я… я… Как ви такое говорить? Как я мог бить немецкий шпион? Да, ви… хр…

От вдруг нахлынувших слез мужчина захрипел.

— Ну-ну, успокойся! — всполошился ротмистр. — На вот, выпей-ка воды…

Листок отчего-то ухватился за наполненный подполковником стакан с водой и, поднявшись, протянул его допрашиваемому. Тот поднес, было, стакан к губам, но опустил его и, смахнув слезы рукавом, дрожащим голосом произнес:

— Я говорить правду! И я могу сделать доказание! Листок вновь опустился на стул.

— Вот как? Что ж, попробуй…

— Я это никому еще не говорить… Знаешь, что ответить германский полковник Иззек-паша? Он сказать, не бойся, Гассан, — план Энвер-паша хороший, и победа будет скоро! Об этом в Сарыкамыш заботится наш агент с Анной. У него очень трудный задание, но он очень большой разведчик!

— С Анной? — насторожился ротмистр. — Какой Анной?

— Не знаю… Так он сказать! Теперь ты веришь? Если я шпион, разве я сказать о другом шпион?

— А что сразу не сказал?

— Боялся! Хотел, чтоб быстро отпустил…

Голос армянина сорвался, и он залпом опустошил стакан.

Что произошло потом, Листок понял не сразу. Мужчина все еще держал стакан у рта, когда неожиданно замер, точно прислушиваясь к собственным ощущениям, и вдруг закатил глаза; потом выпавший из руки стакан со звоном раскололся на тысячи осколков, и, внезапно навалившись всей грудью, перебежчик уткнулся лбом в крышку стола.

С минуту Листок обалдело смотрел на неподвижную шевелюру армянина.

— Акопян? — позвал он.

Мужчина не шевельнулся.

Ротмистр поднялся, прошел к нему; осторожно ткнул пальцем в плечо. Армянин не реагировал. Пощупал артерию на шее — пульс отсутствовал.

"Но это невозможно!" — с ужасом пронеслось в мозгу ротмистра.

Он прошел к вешалке, вынул из кармана офицерские перчатки и вновь прошел к уткнувшемуся в стол мужчине; осторожно приподнял за сальные волосы голову и заглянул в лицо — перебежчик был мертв.

3. 25 ноября 1914 г. По горячим следам

Листок быстро прошел к двери.

— Караульный!

— Здесь, Вашсокбродь!

— Кто заходил в канцелярию кроме меня и господина подполковника?

— Никто, Вашсокбродь! Вы одни и были…

— К дежурному офицеру — бегом! — неожиданно сорвался ротмистр. — Пусть вызывает лекаря с носилками! Немедля! Хорошего лекаря! Чего рот раззявил! Бегом!! А самого ко мне!

Когда караульный, путаясь в полах шинели, затопал по длинному пустому коридору, Листок захлопнул дверь и невольно взглянул на уткнувшегося в стол армянина.

"Подарочек!.. — невесело подумал ротмистр. — Что же с тобой стряслось? Не выдержало армянское сердце, или…"

Взгляд его упал на осколки, блестевшие под стулом покойника. Приблизившись, подобрал, не снимая перчаток, самый крупный из них, бывший некогда основанием стакана, и осторожно поднес к носу. Потянуло горьким миндалем.

"Вот тебе и "Взвейтесь, соколы, орлами!" Да тебя же, братец, отравили — натуральный цианид!"