Наш дом – СССР - Мишин Виктор Сергеевич. Страница 23

— А я не пойду на завод, я буду одежду шить! — Точно, она и техникум закончит на швею, будет здорово шить и вязать. — Смотрите, в какой одежке мы ходим, я лучше сошью!

— Вот, правильно. Запомни это, Лариса, никогда не забывай. Обещаешь? — я так посмотрел на нее, что девочка буквально застыла. Такое бывает, когда увидишь незнакомого человека, но внезапно осознаешь, что откуда-то его знаешь.

— Обещаю… — тихо прошептала она. — А вы кто?

— Твой ангел-хранитель, — так же тихо прошептал я.

— А как вас зовут?

— Саша… — Вот интересно, как она теперь назовет своего первенца?

— Я запомню.

— Брат у тебя из армии пришел уже? — перевел я разговор.

— Да, — встряхнулась девочка, словно скидывая оцепенение, — только в этом месяце.

— Скажи ему, что вино — это дрянь! Много людей умирает от вина. Пусть дальше спортом занимается, а про вино даже думать пусть забудет. Поняла?

— Поняла, — вновь кивнула девочка Лариса. — А откуда вы знаете, что он спортом занимается и что в армии был?

— Ты забыла? Я — ангел-хранитель, я все знаю.

— А расскажите что-нибудь еще? — буквально засияла девочка. Да уж, ко мне бы в детстве кто-нибудь вот так подошел и рассказал, что делать…

— Маме передай, чтобы за здоровьем следила, а папе, что, если будет и дальше вино пить, за ним демон придет.

И ведь придет. В восемьдесят втором. Только не демон, а «белочка». Повесится мужик всего в пятьдесят два года. Жена его, моя бабушка, будет в это время в больнице лежать, после операции, а он горевать будет в одиночестве и пить. И допьется.

— Если ты все знаешь, то как маму зовут? — испытующе посмотрела Лариса.

— Эх, девочка, — усмехнулся я, — я же сказал, я все знаю. У тебя завтра день рождения, правильно? — я улыбался во весь рот.

— Ой, — она даже испугалась, — правильно. Мне одиннадцать лет исполнится.

— Вот-вот. А маме твоей сорок лет в этом году. Если точнее, двадцать пятого декабря. А зовут ее — Юлей, а папу — Славой. Брат твой, Вова, в марте двадцать лет отметил, правда, еще в армии был тогда.

— Вы не ангел-хранитель, вы какой-то волшебник! — Она хлопала длинными черными ресницами и улыбалась в восхищении.

— Называй, как хочешь. Давай в игру сыграем, — я вдруг подумал, что мог бы немного помочь родной семье, а почему нет?

— В какую? — заинтересовалась Лара.

— Смотри, видишь ту березу? — я указал на стоявшую за домом березку, она и во времена моего детства будет стоять, правда, будет большой и старой.

— Да.

— Там дупло есть, если что-нибудь подставить под ноги, то дотянешься. Когда тебе что-то нужно будет, дома что-то случится, напиши записку и положи туда, а я помогу.

— А что случится? — насторожилась Лариса.

— Да так, мало ли чего, девочка, жизнь сложная штука. А пока вот, держи! — я достал маленькую шоколадку, привезенную еще из столицы. Прихватил с собой сегодня просто машинально, будто знал заранее, что пригодится.

— Спасибо, но мама запрещает брать у чужих людей конфеты, — она так деловито сунула руки за спину, словно боялась, что они сами, без ее желания возьмут шоколад. Смешная какая.

— А я — не чужой. Забыла?

— Я боюсь, мама ругать станет, она у меня строгая.

— Я знаю, что строгая. А ты ей расскажи обо мне, она тебе сначала не поверит, но ты расскажи о сметане, она и поверит.

Это была реальная история, о которой не знает сейчас, наверное, никто. Раньше жители деревень сдавали государству буквально всё, всё, что производили. И вот собрал прадедушка сметану, наутро отвезти хотел, а сестра бабушки, маленькая еще была, глупая, взяла, да и съела целую банку. Прадед так ругался, что моя бабушка, его дочь, испугалась за сестру — отец хотел ее побить — и взяла вину на себя. Отец всыпал ей тогда ремнем, но позже, узнав все, просил прощения. Раньше люди были жестче, не сюсюкались с детьми, как мы в будущем, да и условия-то какие были! Прадед воевал на Первой мировой, попал в плен и долго был в рабах у немцев, рассказывал дочерям, это мне бабушка потом говорила, что работал на мельнице у немца, но потом сбежать смог. Я думаю, вынеся тяжелое бремя войны, плена, настоящего рабства, отец и был у нее очень жестоким человеком, жизнь другая была.

Вот эту историю я и рассказал своей будущей маме, чтобы она смогла в свою очередь рассказать ее своей.

— Здорово, а мне мама такого не рассказывала. Как же им плохо жилось!

— Да, Лариса, там были другие времена, людям жилось очень тяжело, поэтому и умирали рано. Вот и прошу тебя, я ведь ангел-хранитель, а не Господь Бог. Я могу только предупредить, поняла? Только Боженька может что-то сделать за человека, помочь ему как-то, но я только советом.

— А у всех есть ангелы?

— Есть, Лариса, есть. Только одни люди злые, они не видят нас, не слышат наши советы, а другие добрые, к таким мы и приходим.

— А у меня будут детки?

Ух, вот это ни хрена себе одиннадцатилетний ребенок! Я аж покраснел, кажется, лицо жаром обдало.

— Будут, обязательно будут.

— Хорошо.

— Я много тебе всего рассказал, ты запомнила главное? Думайте о здоровье. Беги давай домой, а то мама, наверное, уже потеряла тебя.

— Она же на заводе, — удивилась Лариса, но скорее тому, что я сам не знаю этого.

— Я знаю, просто так сказал. Нажалуется ей кто-нибудь из соседей, что ты с незнакомым человеком говорила, отругает. Но ты ей все же о сметанке-то расскажи, вдруг поможет, и она не станет ругаться? — усмехнулся я.

Мама… Тьфу, блин. Какая она еще мама? Девчонка! Лариса убежала домой, несколько раз обернувшись посмотреть на меня, наверное, думает, что сейчас на небо улечу…

Встреча с будущей мамой добавила мне сил и эмоций. Конечно, мне хотелось бы рассказать ей совсем другое, но рассказать той маме, из будущего, женщине тридцати пяти лет от роду, мудрой и доброй. Рассказать, что у нее есть внучка, рассказать о том, как мы жили без нее. Как я скучал…

Встрепенувшись, все же хорошего от встречи я приобрел больше, побрел назад к остановке. Пока добирался до дома, пришла идея найти и Катину маму. Она должна была приехать из деревни в шестьдесят четвертом, сейчас ей… Ого, пятнадцать уже, вполне взрослая. Посмотреть со стороны на нее, а потом, как бы случайно, взять на прогулку Катю и показать ей будущую маму. Интересно же! Какая реакция у жены будет? Отец Катерины в этом году должен в армию уйти, но вот когда точно, весной или осенью, увы, не знаю. Придет в семьдесят втором, тогда, скорее всего, и на него поглядим. Что же до моего отца… Мы были с ним в слишком плохих отношениях. Сразу после смерти матери, меньше года тогда прошло, он ушел жить к другой женщине. Может, из-за юношеского восприятия, может, еще по какой-то причине, ревность это или другая хрень, но я злился на него. Знаю, что, возможно, не должен был, но если бы он только поговорил со мной, объяснил, просто почаще бывал у нас… Эх, да все могло бы пойти по-другому. А так я винил его, хоть и не признавался в этом даже себе, а он, вероятно, винил меня в том, что я не поддерживаю отношения. Много было разногласий, много, но я все равно его любил, очень любил. Просто мне его очень не хватало, вот и злился. Так вот об отце. Он через два года поступит учиться в речное училище, приедет из своей деревни и останется здесь навсегда. На четвертом курсе он и познакомится с мамой, где-то в городе, начнут встречаться. Ей будет семнадцать, а ему девятнадцать. В семьдесят девятом они поженятся, а в восьмидесятом явлюсь в этом мир я.

Ух. Вернувшись домой под впечатлениями, сразу не разглядел письма в почтовом ящике. Его принесла вечером жена, вернувшись с работы. К этому времени мы с Аленкой, я забирал ее из сада, уже нагулялись и наелись. Мама наша пришла уставшая и голодная, но письмо заинтересовало и ее. Ведь как ни крути, а писать здесь мне могут немногие. Это письмо и было от одного из таких людей. А точнее, от директора моторного завода, Павла Федоровича. Не имея возможности мне позвонить или встретиться, наш знакомый инженер так же не мог ему в этом помочь, он написал мне письмо, ибо адрес наш у него как раз был, я сам его оставил, когда мы здесь обосновались.