Подьячий Разбойного приказа (СИ) - Костин Константин Александрович. Страница 15
Все это я успел за то время, пока отпрыгивал в противоположный конец комнаты. Выхватил нож и развернулся.
Никто на меня не нападал.
За моей спиной вообще никого не было.
Никого.
Потом «куча тряпья» на лавке кашлянула и пошевелилась.
Я, осторожно направляя нож, подошел поближе. Да… Снимаю колпак, Алексей Ерофеевич. Ты свою жизнь незадешево продал.
Человек, закутанный в какие-то тряпки, был бледен, как покойник, и еле дышал. Кажется, его грудь была криво перемотана тряпками, пропитанными кровью.
— Приказный… — прошептал человек.
Я встал рядом с ним и, не церемонясь, перевернул его левую руку ладонью вверх. Вот он — тот самый шрам на пальцах. Сергей Заморский. Попался. Я перевернул руку вора ладонью вниз, тот не сопротивлялся.
Оп-па. Неожиданно.
Холопское клеймо.
С другой стороны — ничего неожиданного. Так-то какая разница — опытный волшебник. Любой боярин захочет такой экспонат в свою коллекцию, на всякий случай. Мало ли, вдруг что-то от конкурента понадобится стащить. Между боярскими родами войны никогда не прекращаются, только иногда они громкие, как тот случай в Мангазее, когда весь род вырезали, а чаще всего — тихие, когда друг другу пакости подстраиваются, чтобы твой враг ослабел, а ты — усилился. В таких раскладах ловкий вор ой как пригодится. Заодно и понятно, как это человек, которому голову шесть лет назад отрубили, лежит тут передо мной, пусть чуть, но — живой. Уж боярину-то не составит труда заморочить голову толпе так, чтобы они увидели казнь, прямо как настоящую.
— Приказный… — прошептал Заморский, — Помоги мне…
— Я исцелять не умею, — произнес я.
— И я… не умею… Такие Слова выучил… а Исцеляющее уже не смог… Дурак был… молодой…
— Так чем тебе помочь, Заморский?
— Узнал… Молодой, да ранний… Тот тоже ловок… был…
Рука указала на мертвого дьяка.
— Это мой начальник был. И учитель.
— Был… Отомстил он за себя… Недолго мне осталось…
Рука, еще секунду назад вялая и дрожащая, вдруг вцепилась в мое запястье:
— Помоги мне, приказный! Мне уже не жить, дочке моей помоги!
— Да чем я ей помогу? — я попытался отцепить вора, но тот ухватился крепко, до боли.
— Деньги… Есть у меня… Добыл… Украл… Собирал… Думал, перестану красть, с Анфисушкой жить будем… дочку растить… Поклянись…
— Не буду я клясться, — я, наконец, оторвался от вора.
Клятва здесь — это не просто так. Там, где есть Слова, изменяющую реальность, каждая клятва — тоже Слово. Вот так поклянешься, не подумав, а потом знать не будешь, как снять с себя эту клятву. А уж клятва умирающему — и вовсе не шутка.
— Клясться не буду, но чем смогу — помогу.
— Половину… Половину ей отдай, вторую… вторую себе… Тайник у меня… В Сокольниках…
На правом берегу Яузы, стоял летний царский дворец, там же, в лесу, прятался Соколиный двор. Туда Заморский категорически отговаривал меня соваться, мол, мне царские тайны ни к чему. С этим я был совершенно согласен, доходили слухи, что те, кто в Соколиный лес сунется — назад, что характерно, не возвращаются. Да и не надо мне туда, на тот берег.
Клад Сергея Заморского — на левом берегу.
Идешь вдоль берега, пока не выходишь туда, где Яуза делает крутой изгиб. Если сомневаешься, что это именно тот изгиб — мало ли как там речка изгибается — то от него за соснами видны крыши царского дворца. Вышел к изгибу — повернулся к нему спиной. Увидишь среди деревьев холм. Иди к холму. Обойди его вокруг и поднимайся к вершине. На полпути — лежит камень. Серый такой, не большой, не маленький. Берешься за край, переворачиваешь его… Смотришь на жирных червяков, плюешь и идешь дальше по своим делам.
Потому что клады просто так не кладут и не поднимают.
Говорят, некоторые клады прячут на «сорок голов человеческих», это я еще в той жизни слышал. Правда, тогда непонятно было, на кой класть деньги так, что без сорока лишних человек, которых надо прирезать, и копеечки не возьмешь. Как оказалось уже в этом мире «на сорок голов человеческих» означает, что взять клад сможет только тот, у кого на счету сорок человеческих жизней. Обычно такой заклад делают разбойники, которые именно столько народу перебили и они-то возьмут клад без проблем. А если ты пацифист и убил только тридцать девять человек — вместо клада увидишь только пустое место.
И это — еще гуманный вариант.
Клад можно положить и так, что вместе с ним, в качестве стража сокровищ, будет закопан… ну, если повезет, то пес. Может и человек оказаться. А то и не один. И вот если ты сдуру полезешь за таким кладом, со своими вялыми тридцатью девятью — придет тебя карачун. Нет, покойники не поднимутся, нет у нас на Руси ни зомби, ни упырей, ни вурдалаков.
А вот бесы есть. Создания из-за Грани.
Которые при таком раскладе вселяться в оставленного стража и любого неосторожного кладоискателя порвут на кусочки. В самом буквальном и некрасивом смысле этого слова.
Но клад Заморского — более лайтовый вариант. Не надо быть ни страшным душегубом, ни экзорцистом. Откидываешь камень, смотришь на червяков — и кладешь сверху связку головок лука. Семь штук. Земля расплывается и ты видишь крышку с рукояткой. Поднимаешь крышку, забираешь все, что найдешь, половину отдаешь свистулечнице Анфисе — и свободен.
Ах, да — если мало будет, то можешь в Бирюлевский лес отправиться. Сейчас там только Соловей разбойничает — в смысле, разбойничал, пока со мной не познакомился, хе-хе — а вот сто лет назад там обитала такая шайка, про которую до сих пор легенд ходят. Некоторые такие легенды и клад Черного Константина упоминают. Мол, все награбленное главарь где-то в лесу у деревеньки Бирюлево спрятал. Мест возможного нахождения называют… больше, чем деревьев в том самом лесу. Никто точного места не знает. Никто, кроме Сергея Заморского. А теперь и меня.
На берегу ручья лежит огромный камень. Лежит и лежит, вроде есть не просит, с места все равно не сдвинешь. Никто и не пробует. Но, если подойти к этому камню и ткнуть в него подковой с ноги рыжей лошади — тот откинется, как крыша люка, и откроется вход в пещеру. Вот там сокровищ… Клад Заморского по сравнению с ним — горстка копеек. На тех же условиях — половину себе, половину Анфисе.
— Но сначала… — вор уже не шептал, а хрипел, — Первый клад… Анфисе… Половину… Срочно надо… ей…
— Хорошо. Сделаю.
Я не собирался обманывать. Обманывать вообще нехорошо. Тем более — мертвых. А Заморский — считай, что покойник. Последние секунды живет.
— А венец…
Я замер.
— Какой еще венец?!
— Тот… что у купца… взял…
— Ты его не отдал?
— Не… отдал… Дашков… охотился… не… успел… отдай… Морозову… золотом… осыплет… с золота… есть… будешь…
Твою воровскую мать… несомненно, достойную женщину. Этот полумертвый гад только что втравил меня в разборки между боярскими родами такого уровня, после которых шансов выжить меньше, чем у мухи, попавшей между молотом и наковальней. С одной стороны — князь Дашков, мой, между прочим, начальник, с другой — бояре Морозовы, царские фавориты, пусть такого слова здесь и не знают. Отдашь Дашкову — Морозовы обидятся, отдашь Морозовым — Дашков разозлится. Оставишь эту дрянь валяться в Сокольниках — оба недовольны будут, им этот венец, похоже, позарез нужен, что тем, что другим. И землю они рыть будут на метр вглубь, пока не выйду на всех, кто хотя бы случайно коснулся этой гребаной короны! На меня — в том числе!
Заморскому хорошо — сейчас умрет и никаких проблем, а мне что делать?
Убил бы Зубака — «подарок дочке, подарок дочке…». За девчоночью цацку бояре не грызутся. Кстати, а что это все же такое?
— Что это за венец такой, что всем нужен?
— Ве… нец… что… на… хх…
Голос Заморского окончательно сошел на тихий сип. Я наклонился ближе к нему и услышал окончание. Лучше бы не слышал!
— Ис… точник…
На этом самый ловкий вор Руси умер.