Подьячий Разбойного приказа (СИ) - Костин Константин Александрович. Страница 44
Мда. Когда ты говоришь с Богом — это молитва, а когда Бог с тобой — это шизофрения. Это в нашем мире. А здесь, в мире волшебных Слов, бояр-менталистов и тварей из-за Грани… Кто знает? Наверное, только тот самый Бог и в курсе.
— Не хотел, — согласился я, — Но подвез же.
— Куда ты, отрок, с четырьмя девицами путешествуешь?
— В Ростов, — ответил я.
Вроде бы, я стряхнул боярскую погоню со следа, но, говорят, когда заяц перестает путать след — он попадает на зуб лисе. Отговорка «в Тулу» здесь не прокатит, не то направление, но и называть каждому встречному конечную точку наших странствий я тоже не собираюсь.
Кстати: я всю жизнь думал, что Ростов — на юге. Оказывается, нет — к северо-востоку от Москвы. Хотя мне, если честно, всегда казалось, что на северо-востоке — только Мытищи, а за ними — сразу тундра… что? У меня по географии четверка была!
— И снова обманываешь ты меня, отрок, — спокойно проговорил монах, — Но есть у тебя на то причины, да и не меня ты обмануть тщишься, так что грех твой невелик.
Вот… блин. Да этот отец Рентген меня насквозь видит! Не зря, не зря чернокафтанных не любят!
— А то, что нечистого даже в мыслях не поминаешь — это хорошо.
Монах коротко взглянул на меня и улыбнулся:
— Не бойся, отрок. Твои тайны — твоими и останутся, а мне их знанием пользоваться и вовсе причин нет.
— Откуда вы, отец, такой прозорливый? — буркнул я, наполовину и впрямь желая узнать, откуда такое счастье мне на голову свалилось. А на другую половину — просто озвучив эмоции.
— Из Буянского монастыря.
Вот это номер!
Монастыри на Руси — не просто собрание бездельников, которые целыми днями молятся и больше ничего не делают. Даже если не обращать внимания на то, что монахи, как минимум, сами себя обеспечивают всем необходимым для жизни — каждый монастырь имеет и свою специализацию. Есть монастыри, что служат чем-то вроде дома престарелых или месса содержания инвалидов — есть даже монастырь, где собраны одни слепые — есть те, где, наоборот, детей-сирот собирают. Есть монастыри, которые я бы даже назвал исследовательскими, и изучают там не вещи типа «Сколько чертей можно уместить на кончике иглы?», а вещи, вполне научные и даже практичные — от истории, и библиотекам этих монастырей позавидовала бы даже Ленинка, до травяных бальзамов. В конце концов, на Руси сотни монастырей, есть чем заняться.
Но Буянский даже среди них выделяется.
Находится он, натурально, на острове Буяне. Не том, который сказочный и на котором дуб с золотой цепурой и кот со сказками. Самый обычный остров, где-то на Дону. Ну, был бы обычный, не стой на нем монастырь. Монастырь, монахи которого решили, что их цель — нести в этот мир добро, кое они видят в искоренении зла. Любого, от тех же сил из-за Грани, до лихоимства. Понятное дело, что людей с такими повадками любят в народе и не особенно-то — в вершинах власти. Поэтому монахов Буянского монастыря не выпускают в мир прежде, чем они научатся защищать себя. Мол, если ты сам себя защитить не можешь — как ты будешь защищать остальных? Так что монах Буянского монастыря — армия из одного человека, и умение раскидать отряд разбойников одним посохом, а то и без него — далеко-далеко не главное из их способностей.
— А сейчас куда идете? — спросил я про себя, снова кляня тот момент, когда не рассмотрел цвет кафтана.
В нашем Приказе, как и в любой госструктуре на Руси, монахов Буянского монастыря не любили. При мне они до Приказа не добирались, но мне хватило рассказов. Очень уж тонка грань между мздоимством — собиранием денег с приходящих за то, что ты им поможешь, и лихоимством — вымоганием этих самых денег. Тонка и далеко не факт, что твое понимание совпадет с пониманием буянского монаха.
— В Сергиев Посад.
Уф. Недалеко. Скоро избавимся от этого настораживающего гражданина. Кто его знает, что там ему еще Бог расскажет…
— А твой путь дальше пойдет, — вдруг продолжил отец Агафон и его взгляд затуманился и потемнел, как будто он глядел куда-то далеко, за край горизонта, — Много преград будет на твоем пути, много трудностей, но и награды будут из тех, что не каждому выпадут…
Это он, что, о том, что я могу найти Источник?
— …будут у тебя и друзья верные, и враги настоящие, и любовь тебя ждет, причем ближе, чем ты думаешь. Поднимешься ты туда, куда никто не поднимался, столкнешься с противником, с которым еще никто не сталкивался…
Монах замолчал.
— А… а потом? — спросил я, чувствуя, как волосы шевелятся даже там, где не растут. На пятках, например. А вы бы не напряглись, получив такое масштабное пророчество от буянского монаха?
— А потом вы все умрете, — буднично ответил добрый отец Агафон.
— Как?!
— Ну, по-разному. А ты что, вечно жить собирался?
Тьфу ты. Юморист чернокафтанный и юмор у тебя цвета кафтана.
Монах снова посмотрел на меня, порылся в своей суме и протянул мне крохотный стеклянный пузырек, в котором перекатывалась буквально капля жидкости.
— Что это?
— Подарок от меня. Когда понадобится — откроешь.
— А когда понадобится?
Он серьезно посмотрел на меня:
— Ты поймешь.
Я уже подошел было к двери нашей комнаты, которую мы сняли на постоялом дворе, но остановился.
Сергиев Посад, собственно, не был Сергиевым Посадом, то есть, городом, как в наше время. Это было кольцо поселений вокруг Троице-Сергиевского монастыря, образованное слившимися воедино селами, официально — разными. Но в народе эта конструкция уже носила название Сергиева Посада.
В отличие от Буянского монастыря, Троице-Сергиевский монастырь умел соблюдать баланс, поэтому был одинаково любим и уважаем и простым народом и властями, вплоть до царя, неоднократно здесь бывавшего (благо, Москвы недалеко). Авторитетом он обладал прямо как… хотя я даже не знаю в нашем двадцать первом веке организации, настолько же уважаемой. Заработав нехилый моральный капитал, монахи Троице-Сергиевского монастыря умело перевели его в капитал материальный, став самым богатым монастырем на Руси. Собственные лесопилки, собственные огороды, собственные сады, но особенно славен он своей рыбой.
Вокруг Посада — огромная система прудов, где выращиваются все виды озерной и речной рыбы, какие только обитали на Руси. От осетров и белуги до линей и ершей. Кроме угрей, которые отказывались размножаться и почему-то — обычных серебристых карасей, только золотые.
Так что, погуляв по здешнему рынку, я отхватил знатного леща, в смысле — купил копченого, здоровенного, как поднос и прямо-таки смотревшего на меня своими копчеными глазами и шепчущего «Купи меня, Викентий, я тебе еще пригожусь… Если пива возьмешь».
И вот с этим подарком я пришел на постоялый двор, подошел к двери комнаты, где заселились мои девчонки — я выбил себе отдельную комнатку, во избежание — и что я слышу оттуда? Подозрительную возню, скрип кровати и какие-то вздохи и стоны!
Интересно, чем они там занима… нет, явно не ЭТИМ! И нет, мне неинтересно, занимаются ли ЭТИМ девочки на Руси… вернее, теперь уже интересно, но вопрос несвоеременен.
Плюнув, я попросту толкнул дверь.
Настя и Клава, прижав Аглашку к кровати, безжалостно ее щекотали. Та от смеха уже даже сопротивляться не могла.
— Ну и что это вы тут устроили?
Настя оглянулась и сдула упавшую на глаза прядь:
— Хотим, чтобы она нам свой хвост показала, а она отказывается.
Аа, понятно… Стоп!
— Какой еще хвост?!
— Ну смотри, — Настя села на кровати, как скромная девочка, — У тебя есть природная ведьма — это я, есть боярышня — это Клава, есть обычный человек — это тетя Анфия. Значит, на долю Аглашки остается обычная ведьма. У каждой обычной ведьмы есть хвост. А она отказывается его показывать!