Дневники экзорцистки. Злыдни (СИ) - Тезий Фэн. Страница 8

— Ой нет, не знаю, — замотала головой хозяйка. — Владелица жилплощади только обмолвилась, что два последних года квартира была нежилой.

Мы вышли из подъезда. Яркий солнечный свет на мгновенье ослепил, заставив прищуриться, но тут же перед нами возникла массивная тень, перегородившая дорогу. Оказалось, что тень отбрасывает уже знакомая нам управляющая домом Тамара Егоровна собственной персоной. В этот раз защитница правопорядка была настроена ещё более недружелюбно.

— Это вопиющее безобразие! — пронзительно взревела она. — Не ожидала от вас, Ирина, такого хулиганского правонарушительства! Теперь понятно, в кого Юля такая! Швыряете с девятого этажа двухлитровые банки с водой и религиозные брошюры — это можно квалифицировать, как покушение на жизненное здоровье граждан! Вот Евгения Иннокентьевича чуть до смерти не зашибли молитвами!

В поле зрения тут же возник худосочный мужичок и продемонстрировал мокрые пятна на мятых брюках.

— Я этого так не оставлю! — продолжала бушевать управдом, — И участковому пожалуюсь, и хозяйке квартиры! Пусть выселяют из нашего дома! Надоело слушать ваши скандалы!

Ирина побледнела и попыталась отступить к подъезду, но сзади стояла Клара. Я заметила, как бабушка нахмурила брови, и поняла, что сейчас начнётся скандал. Бабуля у меня не любит прилюдно выяснять отношения, но хамов она просто не переваривает.

Повинуясь интуиции, я выступила вперёд и встала между Ириной и Тамарой Егоровной. Грозная женщина меня вовсе не пугала. В двенадцать лет я плохо придерживалась субординации. Конечно, соблюдала элементарные правила вежливости и уважения к старшим, но никогда не лебезила и не считала их умнее. Несмотря на показную воинственность Тамара Егоровна казалась мне женщиной неглупой и в чём-то даже справедливой, хоть и чрезмерно импульсивной.

— Если вы выгоните из дома тётю Ирину, то всем будет только хуже! — громко заявила я, глядя снизу на двойной подбородок управдома. — Вы же знаете, что квартира проклята, и в ней опять поселится какой-нибудь висельник Виталик или сумасшедший Никольский! Сколько ни старайтесь, но там всегда будут происходить ужасные вещи!

Тамара выпучила глаза и принялась хватать ртом воздух, словно рыба, выброшенная из воды. Похоже, что я случайно задела самую болезненную для неё тему. Евгений Иннокентьевич, как верный паж, тут же стал обмахивать «потерпевшую» в две руки книжечкой и иконой. Между прочим, это были наша икона и наш молитвенник.

— Зачем вы упоминаете такие ужасные моменты в истории нашего дома? — с укором проговорил он. — Вдруг кто-то из жильцов услышит, начнётся паника! У Тамары Егоровны больное сердце. Она рискует своим здоровьем и даже жизнью ради покоя и порядка в нашем доме, а вы кричите про висельника… Его, кстати, Володей звали, а не Виталиком.

— Но квартира же проклята! — перебила я его невежливо. — Вы же знаете это и всё равно обвиняете Ирину!

Тамара схватилась за сердце. Воздух с шипением выходил из её лёгких, как из воздушного шара. Её надутые щёки стали опадать, лицо быстро теряло краски, приобретая бледность. Женщина пошатнулась, и Евгений Иннокентьевич попытался поддержать несчастную, но у него плохо получалось. Бабушка решительно оттеснила мужичка в сторону, и сама подхватила Тамару под локоть.

— Её нужно куда-то усадить, — Клара крутила головой в поисках подходящего места.

— Давайте на детскую площадку, — распорядился Евгений. — Там лавочка широкая.

Он больше мешался и суетился, чем помогал, и Ирине пришлось подхватить «сдувшуюся» Тамару под другой локоть. Вместе с бабушкой они довели побледневшую женщину до деревянной лавочки и усадили. На площадке, как ни странно, никого больше не было. Возможно, виной всему было то, что находилась она на солнцепёке, и в этот час тут было слишком жарко, а может быть обитатели дома просто боялись попасть на глаза придирчивому управдому.

— Я пойду принесу вам воды, — глядя на то, как тяжело дышит Тамара, предложила Ирина.

— Я сам сбегаю, — возразил Евгений. — Так быстрее получится. Я на первом этаже живу.

Он тут же юркнул за кусты, оставив иконку и молитвенник на лавочке.

— Может скорую вызвать? — забеспокоилась бабушка.

— Нет… таблетки… в кармане… — произнесла посиневшими губами Тамара и попыталась поднять правую руку.

Я быстро залезла в её карман, достала маленький белый цилиндр, открыла пробку и вытряхнула на ладонь крохотную таблетку. Женщина медленно взяла её, отправила в рот и прикрыла глаза.

— Простите, — тихо сказала я, — не надо было мне говорить о проклятье, расстроила вас…

Тамара вяло махнула рукой.

— Сама виновата. Давно пора уходить с этой нервной должности. Я когда-нибудь умру прямо на этой площадке.

— Ну что вы в самом деле! — расстроилась Клара. — Просто не нужно принимать всё слишком близко к сердцу.

— Если не буду принимать, то весь дом развалится, — слабо возразила Тамара, открывая глаза. — Управдом — это те самые три слона и черепаха, на которых держится мир и порядок в доме.

— Но вы же всего лишь один слон… вернее, одна… Нельзя же брать решение всех проблем только на себя, — посочувствовала Ирина. — Вам надо беречь нервы, стараться меньше переживать.

— Как же не нервничать, когда в тебя с девятого этажа банки летят? — резонно возразила Тамара и, увидев, что Ирина собирается оправдываться, перебила её: — Знаю, что ты не виновата. С квартирой у вас и правда что-то сверхъестественное творится. Я в этом доме с детства обитаю — почитай старожил уже, всё знаю.

Она поудобнее уселась на лавочке, достала из кармана носовой платок, промокнула, выступившую на лбу, испарину и начала рассказ:

— Первоначально в той злополучной квартире мужчина жил. Его все боялись. Он надзирателем в тюрьме работал, людей ненавидел, всех преступниками считал. Видимо, на почве работы свихнулся. Это называется — профдеформацией. У него и жена сначала была, и сын с дочкой. Только супруга потом сбежала. И девочку забрала. А сын с отцом-тюремщиком остался.

Соседи часто жаловались, что папаша на мальчика постоянно кричит, а порой и бьёт его. Только куда же жаловаться пойдёшь на такого изверга, если он сам в милиции служит. А мать тоже «хороша» — ребёнка с негодяем оставила и больше не показывалась.

Мальчик рос угрюмым, во дворе с детьми не играл, ни с кем не дружил. Всё на какие-то тренировки ходил, на соревнования ездил. Видно, хотел спортсменом известным стать. Не вышло. Как повзрослел — выпивать начал. Папаша его надзиратель потом умер, и парень совсем опустился — у пивного ларька медали свои, что на соревнованиях получал, обменивал на спиртное. Сестра его Танюша, что с матерью когда-то сбежала, часто навещала брата. Лечить его от алкоголизма пыталась, умоляла пить бросить — не помогло. Так и скончался подающий надежды спортсмен от некачественной водки.

Таня в наследство эту жилплощадь получила и стала сдавать внаём. Только у всех, кто квартиру снимал, жизнь ломалась. Первой там женщина поселилась с матерью- старушкой и двумя детками-погодками. Как въехали в трёшку, так и начали болеть все. Скорая постоянно к ним приезжала. Пару лет эта семейка промучилась, а потом благополучно сбежала.

После них в квартире новый жилец появился. Молодой композитор. Один он жил в трёх комнатах. Мог себе это позволить. Его песни хорошо раскупались, даже на радио звучали. Но, как только он в проклятом жилище обитать стал, так и музыка сочиняться перестала. Не то, чтобы совсем не сочинялась, что-то он всё же писал, но никто больше песни покупать не хотел. Говорили, ерунда у него теперь получается, не то что раньше.

Помню, смешной он такой был, худой, длинный, вечно лохматый какой-то, погружённый в мысли свои. Выйдет вечером, сядет вот тут на лавочку, напевает что-то себе под нос, руками дирижирует. Потом вскакивает и домой бежит, видимо, чтобы новую песню записать. Мы его Володенькой звали… Повесился он, несчастный. Прямо в зале на крюке люстры…

Последним жильцом был врач Борис Никольский. Хороший доктор, стоматолог. И жена у него имелась Анжелика. Интеллигентная такая вся, из хорошей семьи… Когда у них крики начались и скандалы, Лика долго не выдержала, к родителям сбежала. А Борис… у него видения стали случаться. Он в подъезд выбегал в одних трусах, хватал соседей за руки, рассказывал какие-то дикие истории: как будто к нему приходят зелёные лохматые существа и просят им зубы удалить потому, что, видите ли, шестьдесят зубов во рту — это слишком много. В конце концов Никольского забрали в психушку. Оттуда он уже не вернулся. Таня долго квартиру никому не сдавала, но, похоже, нужда всё же заставила… Теперь вот вы там оказались…