Нет моей вины (СИ) - Брэйн Даниэль. Страница 15

— Леня, Ленечка, сынок, — шептала проснувшаяся Кира, захлебываясь уже настоящими слезами, — Ленечка, как же так? Как же так?

Ей было страшно.

Она полежала в кровати, успокаиваясь. Уже давно рассвело, и в квартире опять было тихо, Леня ушел. Может быть, на работу, а может, просто шатался по городу. Или был еще где-то, Кира теперь понимала, что все равно потеряла сына.

«Дорогая вышла цена у этой любви», — подумала она. На одной чаше весов стоял сын, на другой — мужчина, которому она очень нравилась. И каждый из них держал в руке: Леня — записку, Валентин — пистолет. Кира представила себе это так четко, что испугалась еще сильнее.

Она вскочила, бросилась в комнату Лени. Но там было все как всегда, ничего необычного. Даже носок валялся на кровати, как часто бывало: Леня не находил к нему пару, а убирать было лень.

Кира сунула носок обратно в шкаф, присела на кровать. У Лени в комнате висело большое зеркало. Странным это было только на первый взгляд, объяснялось все довольно просто: в зеркале отражался монитор, и Леня мог смотреть передачи, валяясь на кровати, в наушниках. То, что изображение оказывалось тоже зеркальным, его не смущало.

Кира смотрела в это зеркало, и то, что она видела, можно было назвать озарением или видением, или наитием, или еще тысячей слов. И это наитие было не лучше кошмарного сна, но оно ей казалось единственно правильным.

В ванной она долго мылась, приводила себя в порядок. Жутко стесняясь, извела два лезвия, побрила ноги, несколько раз порезалась, вода окрасилась красным. Откопала какую-то старую маску, нанесла ее на лицо, надеясь, что срок годности не истек еще в прошлом веке. Высушила волосы, закрутила в пучок, пошла разбирать гардероб и поймала себя на мысли, что за эти два дня озадачивалась подбором одежды больше, чем за все прошедшие годы с тех пор, как ходила на школьный выпускной.

Половина вещей ей была мала, половину уже было стыдно носить даже на даче. Редкие блузки, имевшие вроде пристойный вид, при примерке оказались ужасной рыночной поделкой. Юбка не сходилась, джинсы, отданные кем-то лет семь назад, не налезли даже до колен. Кира выбрала платье, в котором приходилось втягивать живот, и туфли на каблуках таких беспощадных, что она не представляла себе, как сделает хотя бы шаг.

И осанка королевы уже не давалась. Кира, не позавтракав, не выпив кофе, сунула деньги и паспорт в дешевую пафосную сумочку, хоть как-то сочетавшуюся с платьем, и вышла из квартиры.

Настасья Сергеевна бдила у приоткрытой двери.

Если бы Кира была одета иначе, она рванулась бы к этой мерзкой старухе, наверное, схватила бы ее за шею и пару раз ударила головой о косяк. Бабка, словно учуяв опасность, пробормотала что-то и сразу захлопнула дверь.

Кира спускалась вниз, стараясь не споткнуться на лестнице. На первый этаж она доковыляла только минут через пять.

Идти было недалеко. Дешевая парикмахерская возле дома уже открылась, и верткая девочка, хозяйка, она же мастер, сидела на крыльце со смартфоном в руке.

— Здравствуйте, — сказала ей Кира, — я к вам.

Девочка улыбнулась.

— Стрижка, маникюр, бровки?

Кира вспомнила, сколько у нее оставалось денег. Немного. Но на то, что она задумала, ей должно было хватить.

Она прошла в кресло у маникюрного столика.

— Давайте все, — милостиво позволила она и снова ощутила себя всемогущей.

Кира смотрела, как превращаются ее руки из неухоженных, грубых в руки настоящей, без преуменьшения, леди. Девочка была очень толковой. Она обработала ногти, сама посоветовала лак — актуального оттенка, идеально гармонирующего с цветом платья. Пока Кира сушила шеллак, сделала педикюр.

Потом Кире пришлось пережить несколько неприятных минут: ей выщипывали брови. От этой пытки хотелось кричать, чихать и вырваться, но Кира терпела. Окрашенные брови и ресницы непривычно смотрелись на лице.

Наступил черед стрижки.

— Что будем делать? — спросила девочка, плотоядно щелкая ножницами.

Кира решила довериться ей.

— Что-нибудь на ваш вкус, — сказала она, — под это платье. Обаятельное, соблазнительное и очень женственное… и модное.

И, пока девочка отстригала ее длинные, мышиные волосы, Кира старалась в зеркало не смотреть. Она только кивнула, когда девочка показала ей краску, потом сидела тоскливые полчаса, закрыв глаза и представляя, что же она увидит, когда все будет кончено.

Посмотреть на себя она отважилась только тогда, когда ей нанесли макияж и озвучили сумму. Четыре с лишним тысячи, вообще не цена по меркам этого жадного города, но у Киры оставалась всего лишь одна купюра в пять тысяч рублей.

А из зеркала на нее смотрела незнакомая женщина с узнаваемыми чертами лица.

Нет, ее не накрасили, как Ким Кардашьян на фотосессии, напротив, макияж был почти незаметен, волосы приобрели только нежный, неяркий золотистый оттенок, но Кира себя с трудом узнавала. И стрижка почти не видна — только голове было легче.

Трудно было снова стать королевой не только в зеркале, а в жизни, как в два последних дня…

Кира расплатилась, вышла на улицу. Облака повисли на небе так низко, что, казалось, задевали верхушки деревьев. Но ветер был теплый, дождь не накрапывал, и Кира пошла к остановке, высоко поднимая ноги и старательно обходя глубокие лужи, оставшиеся со вчерашнего вечера.

Глава пятнадцатая

В парке было тихо и сыро. Деревья шелестели чуть слышно, чирикала какая-то мелкая птаха в кустах, и ее не пугали появившиеся люди.

Шли тихо. Подследственный, два конвоира, понятые — две девушки, так неосторожно бегавшие в этом парке.

Неосторожно не потому, что их успел догнать участковый, который и попросил, вежливо, но непреклонно, быть понятыми, а затем сходил с ними за паспортами. Потому, что несколько дней назад в этом парке нашли мертвую шестнадцатилетнюю девушку.

Никто из жителей об этом, наверное, до сих пор не узнал. В парке бегали только спортсмены, гуляли собачники, но первых не интересовало ничего, кроме процента жира, а вторых — только четвероногие друзья. Один такой собачник труп и обнаружил, но группу дождался с трудом и убежал на работу. Район был новый, знакомых у всех мало. Участковый радовался, что нашел хотя бы понятых.

Шли оператор с камерой, криминалист, непонятно зачем притащившийся с утра пораньше к машине, адвокат, сонная женщина средних лет, и по лицу ее было видно, что она готова удавить подзащитного. Но позволить себе отправлять на назначение помощников могли только те, кто этих помощников имел. У этой женщины была только она сама — хмурая, со сжатыми губами. Валентин понимал, что она не станет придираться к процедуре, хотя могла бы начать уже с того, что погода не соответствует той, которая была во время убийства… Адвокат присутствует, потому что иначе не может и, как только начнется эксперимент, отвернется перекурить.

Следственный эксперимент был перестраховкой, чтобы подследственный не вздумал менять показания. Взяли его спустя несколько часов, он засветился на камерах, экспертизу сделали моментально, без очереди, улик было хоть отбавляй. Но каждое движение — на камеру, каждое слово — под протокол. Ни прокурор, ни судья, ни шеф не хотели затягивать следствие ни на одном из этапов и не хотели давать журналистам ни шанса раздуть на нем тиражи.

Валентин не очень беспокоился о следующих двух часах, куда сильнее его занимала предстоящая очная ставка. Два ублюдка, убившие женщину просто так. Сами они, конечно же, так не считали: выпивку не купила, и плевать, что половина второго ночи и в городе спиртное не продают, закусь как чертям в аду разогрела. Поэтому сначала ей в лицо полетела шкворчащая яичница, а затем, когда, до крови прокусив губы, женщина бросилась бежать — без крика, без жалоб, терпя невыносимую боль, — и столкнула со стола последние пятьдесят грамм, ее ударили по голове раскаленной сковородкой. Но умерла она не от этого: падая, ударилась виском о кухонный стол.