Суд - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович. Страница 6

Запад полыхал багрянцем, и в этой расплавленной массе плавала, дрожа, желтоватая крупинка.

– Это Себек, он светит нам, Минхотеп! Редко кто может похвастать, что видел его. Говорят, что людям, увидевшим Себек, открывается правда!

И мы, не сговариваясь, посмотрели туда, где из-под песка появлялись контуры скалы. Мы вместе подумали об одном, и я сказал:

– Статуя?

Ты покачал головой:

– Сфинкс!

Прошло несколько дней, и скала, окруженная копошащимися рабами, черной львицей легла меж изрытых дюн. Ее массивная бесформенная голова с тоскливой ненавистью смотрела на восток. Тогда, Ментах, ты сказал:

– Себек дарит нам Сфинкса, которого еще не видел Кемт. Нужно следовать естественной линии камня. Придется немного поработать, чтобы придать ему совершенную форму. Конечно, если Фалех даст дополнительные средства.

У тебя был практичный ум, Ментах. А я думал о том, что мое искусство должно будет проклясть не только фараона, но и то, что стояло за ним, – вековое невежество и страх, тиранию жрецов и сановников, продажность знати. Должно будет показать жалкую природу властителя, запрещавшего народные празднества, опустошавшего амбары крестьян, назначавшего непосильные налоги – все ради пирамиды. Показать Хафру в его истинном облике. Помнишь, Ментах, как мы обсуждали подробности? Неожиданно ты помрачнел. Минхотеп, сказал ты, нам не дадут довести дело до конца. Подмастерья мигом поймут, какого Сфинкса мы задумали ставить в городе мертвых. Остальное не нужно даже воображать.

– Необходимость – сестра мудрости, – сказал отшельник. – Как сохранить Сфинкса для тех, кто придет после нас? Я вспомнил маску на лице Хафры, о которой рассказывал ты, Минхотеп. Подумал: не закрыть ли и нам лицо Сфинкса алебастровой маской? Умело наложенные слои алебастра придадут статуе кемтские черты и выражение лживого величия. Раскрасить по канонам: лицо коричневой охрой, бороду – синайской чернью, головной платок – синим шессилитом и ракушечной потравой. Такой Сфинкс ни у кого не вызовет подозрений. Но пройдет время. Зной и ветер раскрошат тонкую алебастровую корку. Тогда весь Кемт увидит, какое коварное существо охраняло великие пирамиды. Но жрецы уже не смогут отдать приказ распилить Сфинкса на плиты. Время обожествит в их глазах кощунственную вольность царских строителей…

Отшельник вскочил на ноги и, порывшись в темном углу пещеры, вернулся со свитком папируса.

Ментах бережно расправил папирус, и Хатор увидел чертежи и рисунки львиного Сфинкса.

– Таким мы высекли Сфинкса спустя шесть лет, – сказал Ментах. – Смотрите, юноши… Рука вашего учителя изобразила Сфинкса в алебастровой маске. Какое благородство на лице владыки двух стран! Вспомните «Книгу Меоиг» и сверьте пропорции. Они не нарушены.

Ментах передвинул изображение и открыл новый рисунок. Хатор вскрикнул от изумления. Черты Сфинкса неузнаваемо изменились. Это был не Хафра – отец Кемта, верный защитник народа, это был другой Хафра, правду о котором Хатор узнал сейчас.

– Сфинкс без маски, – сказал отшельник. – Таким он должен был стать тысячу лун спустя. Вглядитесь в лицо фараона. Какое безволие, подлость, какая жестокость… А улыбка? Разве не смеется Хафра над легковерием народа?

– Прости, господин, – Хатор дотронулся пальцем до рисунка. – Никто никогда не говорил нам, что близ пирамиды Великого Дома стоит Сфинкс.

– Время обогнало наши стремления, – сказал Минхотеп. – Скала поддавалась с большим трудом. Пришлось вырубить в ней многочисленные уступы, замуровать щели, чтобы придать камню монолитность. Шесть лет… Наконец рабы сняли леса, и Сфинкс стал виден на много хетов вокруг. Величие его подавляло всех, даже тех, кто недавно обтачивал бронзовым скребком когти льва. Слухи быстрее ветра неслись через пустыню и гнали в город мертвых тысячи любопытных.

Мы с нетерпением ждали Хафру, чье имя было дважды высечено на подножии Сфинкса. В полдень мы с тобой, Ментах, вместе с начальником стражи и мастерами встречали Царя царей. Хафра говорил с нами приветливо, изволил слегка наклонить голову. Но тут я увидел Хирама, который что-то шептал верховному жрецу. Жрец приблизился к фараону и сказал несколько слов. В это время Хирам с группой мастеров начали набираться на плечо Сфинкса. Хирам первым ударил киркой по лицу Сфинкса. Алебастр посыпался. Кирки все глубже вгрызались в хрупкое покрытие, и второй лик фараона начал медленно выступать из камня. Статуя ожила, линия подбородка и скул закруглилась, глаза расширились, брови взметнулись вверх, рот, строгая линия которого ранее дышала отрешенностью от всего земного, расплылся в улыбке, хищно вздернулись ноздри широкого носа. Хафра, подавшись вперед, визгливо прокричал:

– Не вижу! Я ничего не вижу!

И он действительно больше не увидел Сфинкса, потому что за одну ночь рабы засыпали Сфинкса. Землю на том месте, где была голова нубийца, рабы утоптали… Сам я не видел, мне рассказал обо всем начальник дворцовой стражи, когда я ожидал в темнице решения Хафры. Мне грозила смерть, но Царь царей проявил милосердие… Я остался один. Тебя, Ментах, не было со мной ни тогда, ни после, когда объявили приговор, и меня сослали на соляные копи Каграта.

– Я бежал, – коротко сказал отшельник. И, поскольку Минхотеп молчал, продолжал: Хирам с мастерами полоз на плечо Сфинкса. Я понял, что наши дни сочтены, и сделал тебе знак, Минхотеп. Ты не видел. Тогда я побежал. Никто не замечал меня. Все смотрели на меняющееся лицо Сфинкса.

Я ушел в пустыню. Бродил по ней, как шакал, в поисках пищи и воды. Несколько месяцев спустя вернулся в Меннефер. Узнал, что бывший царский скульптор Минхотеп сослан куда-то по решению суда жрецов. Из отдельных фраз, намеков, случайных слов я понял, что произошло в городе мертвых. Там было в тот день больше ста тысяч человек. Рабы, крестьяне, воины, жрецы. Почти все они погибли. Рабы – в Ливийской пустыне, куда их погнали, как стадо. Крестьян забили насмерть, сгноили в каменоломнях Турры. Такой была цена царского спокойствия. Хватали всех в слепом стремлении уничтожить любого, кто видел.

Я ушел из Меннефера. Скитался. В каждой деревне рассказывал легенды о фараоне, об искусстве, о Сфинксе. Рассказывал о тебе, Минхотеп. Некоторые верили. Большинство – нет. Крепким было убеждение в непогрешимости фараона. Но все же, все же…

Шли годы. Я ослаб. Не мог больше скитаться. Но и жить с людьми не хотел. Подчиняться тому, кого осмеял? Пришел сюда. Лишь за пищей и водой хожу на запад, к Яро.

Я сделал, что мог, Минхотеп. Пойди в любое селение Дельты или Верхнего Кемта. Везде ты сможешь услышать передаваемую шепотом легенду, как фараон пошел против воли Озириса, запретил празднества, унижал крестьян, осквернил землю города мертвых. И как Озирис велел показать всем лик того человека, которого называют Великим Домом. Ничье имя не будет названо. Никто не скажет о Сфинксе. Но все намеки будут понятны для каждого, кто захочет понять.

Единственная мысль терзала меня. Я думал, что предал тебя, Минхотеп. Был уверен, что ты погиб. И вот – ты жив! Сегодня, Минхотеп, я стал счастливым…

Ментах опустился на колени перед скульптором и провел ладонью по его лбу. Хатор не смог сдержать рыдания. Отшельник встал, дотронулся рукой до груди юноши:

– Ты знаешь теперь историю своего учителя. Назови его святотатцем.

– Нет! – Хатор отпрянул, но тут же, будто очнувшись, опустился на земляной пол пещеры и тихо добавил: – Не знаю.

– Хороший ответ, юноша, – одобрил Ментах. – Я тоже не знаю, хотя с той поры прошло много лет. Мы нарушили каноны – это грех. Мы ненавидели Царя царей – это грех. Но каноны придуманы жрецами. А Царь царей – тиран. Подумай, могли ли мы поступить иначе?

– Не знаю, – повторил Хптор.

– А твой друг и брат знает, – сказал Ментах.

Только теперь Хатор увидел, что Сетеба нет в пещере.

– Бежал, – сказал Ментах, – и это хорошо. Было бы хуже, если бы он предал нас уже в Меннефере. – Помолчав, отшельник добавил: – Ты понял теперь, почему твой учитель идет в столицу?