Кусочек жизни. Рассказы, мемуары - Лохвицкая Надежда Александровна "Тэффи". Страница 58

— Таня, голубчик, так ведь вашей квартирной хозяйке ворон ничего носить не станет.

— Почему? Зачем отчаиваться? Нужно совершенствоваться, углублять духовную свою жизнь, тогда и вороны с удовольствием… Только ведь мы меньше всего об этом думаем. Вот была я недавно в банке. Видела банкиров. Ужас. Загородились решетками, чтобы их не обокрали. Сидит каждый у своего окошечка и трясется над деньгами. Разве они думают о чем-нибудь возвышенном? Это даже и предположить невозможно. Думают об каких-нибудь перчатках да об вареньях. Ну да что об этом говорить! Вы, наверное, в душе только насмехаетесь: вот, мол, сидит дура и всех учит. Я и сама знаю, что дура, да что же поделаешь. Вот на меня вчера чиновник в префектуре накинулся, что я свою очередь пропустила. Я ему прямо сказала, что у меня душа не тем была занята. Разве можно всю эту суетность запомнить, когда в душе такая бездна неразрешимых вопросов!

— Ну, и что же чиновник?

— Чиновник? Сделал, конечно, вид, что ничего не понял, но, наверное, зерно заронилось.

И вот опять Таня Соколова. Те же красные веки и засморканный носик, но губы сжаты твердо, брови сдвинуты, выражение лица волевое.

— Кончено!

— Что, Таня, кончено? Не пугайте!

— Что кончено? Безвольное нытье и блуждание за облаками. Нужно встать на землю двумя ногами. Нужно работать, трудиться в поте лица, есть свой кусок хлеба — хотя у меня вообще редко бывает испарина. Довольно быть дурой. Мне теперь открыли глаза на новую жизнь. Можно быть полезной людям не только одними разговорами, хотя, конечно… будить душу… Но довольно об этом. Надо заниматься делом. И поверьте, что я не такая дурочка, как кажусь на первый взгляд. Я отлично понимаю, что такое коммерческая выгода. Конечно, до сих пор я мало этим занималась, но практическая сметка — это дело врожденное, этому научить нельзя ни за что и искоренить в человеке тоже нельзя. Есть такие бестолковые, что ни за что его ничему не научишь. А другой с полуслова схватывает свою пользу. Я, например, сразу вижу, если где нажива. Вот вы, кажется, смеетесь? Это отчасти даже оскорбительно. Впрочем, откуда же вам меня знать? То есть, в деловом отношении. Я и сама-то себя не знала. А вот мадам Бурси так прямо даже удивилась, как я скоро все схватываю. Зачем же, говорит, вы так глупо до сих пор жили, если вы все так толково понимаете и впоследствии сможете принести пользу ближним. Мадам Бурси прямо даже ахнула.

— А что это за Бурси?

— Мадам Бурси? Вы разве не знаете? Она говорит, что ее в эмиграции каждая собака знает. Ох, простите, как-то нехорошо вышло. У меня всегда как-то так не то получается… Мадам Бурси русская, недавно за француза вышла. Глубокого ума человек и самого разно-стороннего опыта. Я петли на чулках подымала. Наша консьержка меня и рекомендовала кое-кому. Вот приношу я Бурси чулки, а она и говорит вскользь: «Совсем забыла, как вареники делают». А я и говорю: «Да очень просто — так и так». И все ей и рассказала. Она обрадовалась: «Вы, спрашивает, может быть, и польский борщ умеете?» Я говорю: «Да, умею». Она еще больше обрадовалась: «Приходите, говорит, сегодня вечером приготовим вместе обед. Я хочу своего мужа француза удивить русским вкусом».

Ну что ж, я с удовольствием. Все ей приготовила, она страшно довольна, француз тоже. Даже пригласили с собой отобедать. Ну, да уж это было бы неделикатно с моей стороны.

Ну, она такая милая, пригласила еще приходить, пирог спечь.

Как подумаешь — какую роль играет в жизни случай! Ведь не заговори она тогда о варениках, ничего бы не было, а теперь вся судьба моя перевернется. Почему? А вот почему: стряпня моя понравилась, и, по-видимому, мадам Бурси почувствовала во мне настоящего человека, и предлагает она мне следующее: открыть с ней вместе пансион на берегу моря в купальный сезон. Небольшой, комнат на двенадцать. Она, значит, дает свой опыт, а я труд — буду готовить и убирать комнаты, ну а в свободную минуту починять белье и садик прибирать — садик небольшой.

— Я не совсем понимаю, какой она такой опыт дает?

— Опыт? Как не понимаете? В таком деле самое главное — это опыт. Без опыта абсолютно ничего не сделаешь, шагу не ступишь. Это дело сложное — пансион. Это надо массу знания, умения, всяких расчетов. Одна я ни за что ничего бы не смогла. А она золотой человек. У нее уже два пансиона было. Оба прогорели. Она на этом деле собаку съела. С ней можно быть спокойной. Не пропадешь. Дело будет страшно выгодное, только не знаю, где я денег найду.

— Каких денег? Вы ведь будете жалованье получать?

— Ну, конечно. Четыреста франков на всем готовом. Это мне и во сне не снилось. А деньги нужны, чтобы вступить в долю. Вы, конечно, этого не понимаете, дело строго коммерческое, на здоровых началах. Я должна внести свою долю — две тысячи. Я уже сказала, что это для меня трудно, но она такая милая. «Я, говорит, готова идти вам навстречу — внесите только полторы тысячи».

— А она сколько вносит?

— Как — сколько? Она ничего. Она вносит свой опыт.

— А вы вносите труд, так зачем же еще с вас деньги?

— А чтобы обеспечить мое жалованье. Это она мне сама объяснила.

— Как-то я плохо понимаю. Выходит, будто вы сами себе жалованье будете платить из собственных денег.

— Конечно, это вам трудно понять. Это — торговый оборот.

— Что же, вы будете чаевые получать?

— Да, она что-то упомянула, да я ей сказала, что лучше сделать надпись, что просят на чай не давать. Во-первых, это благороднее, потому что все-таки несколько оскорбительно для интеллигентной женщины, а потом и для постояльцев интереснее. Мадам Бурси очень ухватилась за эту мысль и сразу пошла мне навстречу… Это, говорит, отличная идея, и вы ничего не потеряете, потому что я буду ставить прямо в счет десять процентов за услуги. Она даже благодарила меня за идею. Она очень благородный человек.

— Ну-ну! А как же вы будете делить доходы?

— А это она мне все объяснила. Так как нас трое — она, я и ее муж, то мы и будем все делить на три части. Две части пойдут ее мужу. Это, конечно, вполне естественно — он мужчина, он француз, мы должны быть благодарны этой великой нации за гостеприимство. Наконец, в случае каких-нибудь формальностей с полицией или какой-нибудь скандал с жильцами — это все уж он берет на себя. Дело, действительно, сложное и деликатное. Ну-с, так вот — две части ему. Третья часть, конечно, самой мадам Бурси. Ее опыт, ее идея, это уж все бесспорно. Ну, а остальное все мое.

— Позвольте! Я не совсем понимаю — что же «остальное», если весь доход делится на три части и все три части забирают себе господа Бурси? Он за то, что мужчина, а она за то, что два раза прогорала?

Таня забегала глазами, точно ее уличили в краже.

— Конечно, если так рассуждать… Это дело коммерческое, мадам Бурси сама идет мне навстречу и находит, что это очень и очень выгодное предприятие и, если я буду стараться и хорошо работать, то пансион приобретет хорошее реноме… Мне трудно вам объяснить, вы человек не коммерческий, но у меня есть чутье, что мне пора, наконец, пробиться в люди и почувствовать почву под ногами. Мне даже обещали старые друзья раздобыть денег. Я, конечно, их не посвящаю в детали, это в делах только вредит. Нет, уже вы меня не расстраивайте. Я в это дело верю.

Опять Таня Соколова. Щеки обвисли, серая, даже волосы поредели.

— Вы были правы. Отчасти, конечно. Я сама виновата. Хотя, в сущности, они чудесные люди, только испорченные цивилизацией. Я готовила, убирала. Я даже делала подлости — я им весь огород расчистила, чтобы им стыдно стало, что они всю работу на меня свалили. Я даже, ни слова не говоря, взяла на себя стирку кухонных полотенец. По ночам стирала, чтобы их устыдить. Конечно, это с моей стороны подлость. Я весь дом на себе воротила. И ни одного гроша жалования мне не заплатили. Попросила глицерину купить — руки потрескались, так она говорит: «Вы не уясняете себе коммерческого балансу, вы рубите сук, на котором сидите». И не купила. Я так под конец извелась, что слегла. А ей и это ничего. Ни гроша, ни гроша я с нее не получила. Встретила ее недавно. «Здравствуйте, говорит, Татьяна Ивановна. Отдохнули? Давайте на будущий год опять вместе работать». Она, верно, думала, что я ей отвечу дерзостью, а я нарочно: