Хозяйка Меллина (Госпожа замка Меллин) - Холт Виктория. Страница 52

— Я ведь его очень люблю, несмотря на все его легкомыслие. А теперь вот я потеряла обоих братьев.

— Зайдите в дом, — сказала я.

— Коннан еще не приехал?

— Нет. Я не думаю, что он может приехать раньше полуночи или даже завтрашнего утра. Так вы не хотите зайти?

— С удовольствием. Вы знаете, я как раз надеялась застать вас одну. Я очень хочу взглянуть на этот «глазок прокаженных» в часовне. Я не стала говорить об этом при Питере, потому что он всегда подсмеивался над моей страстью к старым домам.

— Если хотите, мы прямо сейчас пойдем в часовню.

— Да, пожалуйста. Знаете, у меня есть теория, что в часовне есть потайная дверь, ведущая в другое крыло дома. Представляете, как здорово будет, если мы с вами найдем ее и потом покажем Коннану?

— Да, идемте скорей, вы меня заинтриговали.

Когда мы проходили через холл, я взглянула наверх, потому что у меня возникло ощущение, что за нами наблюдают. Мне показалось, что я заметила какое-то движение в потайном отверстии, ведущем из солярия, но не была уверена, что оно мне не почудилось, поэтому ничего не сказала Селестине.

Пройдя через дверь в другом конце холла, мы спустились по каменным ступеням и вошли в часовню. Там стоял запах сырости и плесени.

— Пахнет так, как будто здесь сто лет никого не было, — сказала я, и мой голос гулко отозвался в тишине.

Селестина не ответила. Она зажгла одну из алтарных свечей, и на стене часовни появились наши тени.

— Пойдем в потайную комнату, откуда смотрит «глазок прокаженных». Вот через эту дверь, — сказала Селестина. — Там внутри есть еще одна дверь, ведущая во внутренний двор. Через нее прокаженные входили в потайную комнату и через глазок следили за службой в часовне.

Она высоко подняла свечу, и я увидела, что мы находимся в маленькой комнате без окон, если не считать глазка, выходящего в часовню.

Селестина подошла к стене и принялась ее ощупывать, нажимая пальцами на выступы.

Вдруг она обернулась и улыбнулась мне.

— Я всегда считала, что где-то здесь должна быть потайная дверь, ведущая в убежище священника — то есть туда, где прятался живущий в доме священник, когда являлись люди королевы. Насколько я знаю, один из ТреМеллинов, живущих в то время, был католиком. Я могу поклясться, где-то здесь есть убежище священника. Коннан будет в восторге, если мы найдем его. Он ведь так любит свой дом… Если я найду это убежище, оно будет моим свадебным подарком Коннану. В конце концов, что можно подарить человеку, у которого все есть?

Она замолчала, продолжая ощупывать стену, и вдруг прошептала:

— Постойте, кажется, здесь что-то есть…

Я подошла к ней и вздрогнула от неожиданности, потому что часть стены вдруг ушла вглубь, обнаружив узкий проход.

Селестина повернулась ко мне, и я увидела, что она не похожа на себя — ее глаза сияли от возбуждения, на лбу выступил пот. Она заглянула в потайную дверь, собираясь войти в нее, но вдруг отступила, пропуская меня вперед.

— Вы должны войти первой — ведь теперь это ваш дом.

Мне передалось ее возбуждение. Я знала, как обрадуется нашему открытию Коннан.

Я сделала шаг в темноту, и мне в ноздри ударил незнакомый едкий запах.

— Посмотрите, что там. Только осторожно, там могут быть ступени, — сказала Селестина за моей спиной. Она подняла свечу, и я действительно увидела две крутые ступеньки, ведущие вниз. Я осторожно спустилась по ним, и в этот момент позади меня закрылась дверь.

— Селестина! — в ужасе закричала я. Ответа не было. — Откройте дверь!

Мой голос бился, не находя выхода в этом каменном мешке, и я вдруг поняла, что попала в ловушку, поставленную мне Селестиной.

Вокруг меня была полная темнота, пронизанная холодной сыростью и непонятным едким запахом. Меня обуял ужас, который невозможно передать словами.

Я вдруг осознала страшную правду, которую так долго, по своей наивной слепоте, не могла или не желала увидеть. Я приняла версию, которая казалась очевидной и наиболее вероятной, шаг за шагом приближаясь к ловушке, поставленной Селестиной, которая и была тем человеком, который хотел избавиться от меня.

Я была парализована страхом. Несколько секунд я стояла, не двигаясь, затем поднялась по ступеням и начала колотить кулаками в стену.

— Выпустите меня! Выпустите меня! — кричала я, понимая, что кричать бессмысленно, потому что мой голос не выйдет за пределы потайной комнаты, отделяющей склеп, в котором я находилась, от часовни. Да и в саму часовню редко кто заходил…

Селестина, конечно же, незаметно вышла из дома, и никто даже не знает, что она приходила, ведь кроме меня ее никто не видел — все слуги давно разошлись по своим комнатам…

От ужаса я не знала, что мне делать, да и что я могла сделать, будучи запертой в этом каменном мешке?

У меня подкашивались ноги, в голове путались мысли, и мне казалось, что силы оставляют меня. Я знала, что в этом темном, сыром и холодном склепе долго прожить невозможно. От отчаяния я продолжала стучать в стену, царапать ее ногтями, пока не разодрала руки в кровь. К этому времени глаза мои привыкли к темноте, и я, перестав стучать, оглядела комнату, в надежде найти другой выход, и тут я наконец увидела, что я там не одна.

До меня в этот каменный склеп вошел еще кое-кто. То, что осталось от Элис, лежало на полу недалеко от ступеней. Наконец-то я нашла ее…

* * *

— Элис, — закричала я, — Элис, это ты? Значит, все это время ты была здесь, в доме?

Я закрыла лицо руками, не в силах смотреть на то, что было передо мной. Теперь я поняла, что за запах стоял там — запах смерти, запах тлена и разложения.

Сколько она прожила, после того, как за ней закрылась дверь, думала я. Сколько я смогу прожить здесь и от чего умру — от жажды, от голода, от удушья?

Я, должно быть, потеряла сознание и долгое время пролежала в обмороке, потому что, приходя в себя, я будто слышала рядом с собой чей-то голос, который, конечно, не мог принадлежать никому, кроме меня самой. Собственно, я до конца так и не пришла в себя, потому что я толком даже не знаю, кто я — Элис или Марта Ли. Наши истории были чем-то похожи: про Элис говорили, что она сбежала с Джеффри, про меня скажут, что я убежала с Питером в Австралию. И в том и в другом случае все было прекрасно рассчитано по времени. «Но почему? — спрашивала я себя, — почему?»

Теперь мне было ясно, чью тень я видела сквозь занавеси в спальне Элис… Она знала о существовании ежедневника, который я обнаружила в кармане амазонки Элис, и искала его, понимая, что в нем могут быть записи, которые разоблачат ее.

И конечно же, она на самом деле вовсе не любила Элвиан, а просто притворялась для отвода глаз. Она неспособна любить, кого бы то ни было, поэтому она просто использовала Элвиан, как использовала других и как собиралась использовать Коннана.

Ее единственной любовью был дом, я представила себе, как она глядела в сторону Маунт Меллина из своего окна по ту сторону бухты, мечтая о нем так же страстно, как мужчина мечтает о женщине, или женщина о мужчине.

— Элис, — прошептала я, — мы с тобой ее жертвы…

Мне чудилось, что Элис отвечает мне, рассказывая о том дне, когда Джеффри сел на поезд, идущий в Лондон, а Селестина пришла к ней и сказала о своем открытии в часовне. Я видела, как Элис — хрупкая, беззащитная Элис, — радостно улыбаясь, входит в свою гробницу, не зная, что никогда из нее не выйдет…

* * *

Не знаю, сколько времени я пролежала так, то разговаривая сама с собой, то погружаясь в забытье, когда вдруг я ощутила сквозь закрытые веки свет и почувствовала, что меня подняли и куда-то несут.

— Значит, я уже умерла, Элис? — сказала я, не в силах открыть глаза.

— Любимая моя, все в порядке, все хорошо, — ответил мне голос, который я сразу узнала. Это был его голос, голос Коннана.

— Значит, когда умрешь, тоже видишь сны? — продолжала я свой разговор с Элис.

— Боже мой, родная моя, милая, — шептал мне на ухо все тот же голос. И скоро я почувствовала, что меня положили на что-то мягкое, и мне снова стало тепло, и уже больше не было этого удушливого запаха, бьющего в ноздри.