ЭТНОС. Часть третья — "Стигма" (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич. Страница 11

Граф Морикарский торжественно выступил перед своими людьми с балкона замка, донеся до всех месседж «Не дождётесь», и в него даже никто не выстрелил.

Длань была дискредитирована, но не сдалась. Отчаявшись поразить графа Морикарского в тушку, они решили целить в его кошелёк. Примерно половина контракторов, получивших торговые концессии через Длань, устроили бойкот графских предприятий. По стране прокатилась судорога сбоя поставок, вызвавшая остановку ряда ключевых производств и волну недовольства. К этом мы были готовы, по новому графскому указу (подтверждённому Императрицей), концессии отзываются по упрощённой процедуре и выдаются далее на конкурсной основе. Не доставил вовремя, привёз не туда и не то, завысил цену? Нафиг с пляжа. Следующий! В новые контракты «госзакупок» уже включён пункт о личной ответственности, где подписант, сорвавший поставку, не только лишается контракта и денег, но и может получить изрядную порцию физического труда на свежем воздухе. Параллельно я начал сворачивать коммерческую вольницу, восстанавливая по мере сил и возможностей систему госпоставок. По крайней мере, там, где дело касается снабжения армии. Получалось средненько: собирая башкой все грабли, изобретая велосипеды и запрягая коней не тем концом не к той телеге… Но методом проб и ошибок что-то постепенно стало налаживаться. Или мне так казалось?

* * *

— Я не слишком зарвался, Кать? — глажу жену по огромному животу, который уже очень скоро нас кем-то порадует. — Не многовато на себя беру для консорта?

Мотаясь на бронепоезде по стране, граф Морикарский действовал совершенно волюнтаристски — карал и миловал, приказывал и велел, распоряжался людьми и ресурсами, устраивал внесудебные расправы и награждал своей рукой. И ошибался, ошибался, ошибался… До чёрта ошибался. Чаще, чем поступал правильно. Потом опять карал и миловал, ликвидируя последствия ошибок и плодя новые. В свете поползли шепотки, что граф метит в Императоры, а Катрин от беременности раскисла и не удерживает вожжи. Разумеется, до неё эти слухи заботливо доносят «доброжелатели», надеющиеся хоть так подрезать крылышки излишне ретивому мне.

— Я доверяю тебе, мой муж и паладин. Потому что если не верить тебе, то кому же? Мне грустно, что мы снова редко видимся, но я понимаю, что такое долг правителя. Спасибо, что взял на себя все разъезды, боюсь, мне они пока не по силам.

— Больше всего на свете я хотел бы быть с тобой. Так и гладил бы тебя по пузу целыми днями. О, смотри, пинается!

— Чувствует отцовскую руку, — улыбается моя любовь. — Уже скоро он родится.

— Он или она, — уточняю я.

— Он. Это мальчик, я чувствую.

— Мальчик так мальчик. Наследник престола нам не лишний.

— Ты снова уедешь? Мне докладывали, что Багратия готовится к весеннему наступлению…

— Пусть хоть обнаступается, — отмахиваюсь я. — Но роды у тебя приму я.

— Мне будет неловко, — вздыхает она. — Муж не должен видеть такое.

— Твой муж особенный.

— Я знаю, но…

— Ты, конечно, Императрица и твоё слово — закон, но в этом случае позволь мне настоять на своём. Я ни за что не доверю тебя местным коновалам.

— Как граф ты в моей власти, но как жена — я в твоей, — неохотно соглашается моя любовь.

* * *

Катрин угадала, и мальчика мы назвали Андрием. Идея была Катрин, а я не протестовал — имя как имя. Буду звать Андрейкой.

Роды принимали вдвоём с Нагмой, обеспечив максимум возможной медицинской паранойи, но ничего не понадобилась — Катя родила легко, ребёнок вылез здоровенький, заорал на весь дворец.

Нагма в восторге, готова таскать братика круглые сутки, всевозможных нянечек и кормилиц, положенных ему по статусу, решительно вышвырнула прочь.

— Сами прокормим! — смеётся дочь. — Катька, сам знаешь, не обделена молочным хозяйством.

По случаю рождения наследника в столице прошли народные гуляния, за казённый счёт накрывали столы и разливали вино. А через две недели я снова отбыл — дороги высохли от весенней распутицы, и ситуация на западном фронте начала накаляться.

Несколько лет «странной войны» изрядно измотали не только Меровию, но и её соперников. «Рутинизация конфликта» называла это Джулиана — когда военные действия перестают быть форсмажором и становятся обыденным фоном жизни. Где-то там, на границах, стреляют, убивают, при удаче двигают фронт вперёд, «планово отходят на заранее подготовленные позиции» при неудаче, вбивают в землю тонны дорогущих снарядов, выстреливают в белый свет прорву отнюдь не бесплатных патронов. Каждый солдат изнашивает сапоги и форму, каждый день получает завтрак, обед и ужин, по праздникам — порцию креплёного вина. А, да, ещё иногда умирает. И чем дальше, тем больше население перестаёт понимать, зачем это всё.

Воевать дорого, но, хуже того, — воевать вредно. Фоновая война приедается и начинает размывать общество. У кого-то погиб муж или отец, а кого-то бесит военный налог. Кто-то наживается на поставках, а кому-то пришёл срок в рекруты. Кто-то готов «зубами грызть проклятых багратийцев», а кто-то в гробу видел все эти «императорские забавы».

Создав мощную прослойку грамотного населения, Мейсер прекрасно понимал, какую потенциальную свинью подкладывает правящему дому, но при скоростном бусте прогресса они не успевали вырасти в очередной «революционный класс» — слишком быстро всё менялось, слишком много было текущих задач, наша «протоинтеллигенция» не имела времени задуматься о том, как её недооценивают и сколько ей недодали. Общество офигевало от мелькающих калейдоскопом перемен и воочию наблюдало, что с каждым шагом открываются новые возможности. Когда группа Мейсера свалила, какое-то время работала инерция, но теперь она кончилась, и народ начал задумываться — а где же все те пряники, которые мы успели себе нагрезить? Неужели их не будет? А им вместо пряников — бесконечная война.

У нас война с Наполеоном породила декабристов, а Первая Мировая — революцию. Кажется, в остальных странах было что-то похожее. Пораженческие и просто антивоенные настроения, недовольство военными расходами, нежелание умирать в непродуктивной войне, работа вражеских агитаторов и внутренних врагов — если это ещё и не «революционная ситуация», то нечто, на неё намекающее. Как там было? «Верхи не могут, низы не хотят»? Не дождётесь. Я ещё кое-что могу, а низы авось подтянутся.

Багратию, с которой мы сцепились в затянувшемся военном клинче, лихорадило не слабее, чем Меровию. У них тоже появились фракции, требующие «послать к чертям этого дармоеда Джериса и закончить уже эту бессмысленную войну». У них тоже устало население и расшаталась экономика. Торговое сословие лоббировало переключения финансирования с армии на колонии, потому что колонии приносят деньги, а армия — чистый убыток. У меня появилась даже надежда если не на мир, то на заморозку конфликта… Но нет, Багратия выбрала другой путь.

Выкрутив руки зависимым от неё Киндуру и Лоэции, багратийцы вынудили их изображать вялые попытки разогреть фронт, но основная ставка, по донесениям наших инсайдеров в верхах, была сделана на решительное наступление.

* * *

— Чота я не понимаю, — чешет натёртую короной лысину король Нарнии. — На что они рассчитывают? У нас куча проблем, факт, но армия слабее не стала, фронт стоит крепко, вкопались так, что дальше некуда, артиллерия в готовности, снарядов худо-бедно накрутили в количестве. Если Багратия бросит всё в один прорыв, мы, может, прогнёмся на пару линий, откатимся на запасные рубежи, но никаких предпосылок к разгрому я в упор не вижу. Для этого им надо иметь перевес двадцать к одному, как минимум. В Багратии просто нет столько солдат, и взять их негде.