Сочинения барона Брамбеуса - Сенковский Осип Иванович. Страница 11

Но как бы то ни было, несмотря даже на дурное общество, жизнь книг в библиотеке для чтения вообще чрезвычайно весела и приятна. Вы видите нас безмолвно стоящими на полках и думаете, что мы лишены всякого чувства и понятия?.. Ничего не бывало! У нас столько же ума, те же склонности и страсти, кик и у наших сочинителей. Мы стоим смирно, как гробовые камни, только о присутствии людей, но когда все уйдут, как скоро потушат кенкеты, у нас тотчас начинается шум, крик, суматоха — настоящая республика. Мы говорим все вместе; поем, пляшем, прыгаем с полки на полку, делаем визиты и сплетни, пересмеиваем сочинителей, пересмеиваем читателей, пересмеиваем всех и друг друга, несем вздор и рассуждаем, злословим и хохочем. Старые Риторики спорят до слез с молодыми Предисловиями о классицизме и романтизме, о преимуществах сора греческого пред грязью французскою. Романы прошлого века вздыхают и плачут; Романы нашего века зевают и кусаются; Поэмы парят под потолком, падают и дерутся с своими Рецензиями; Алгебры бранятся с Снотолкователями, Законы противоречат одни другому, Истории врут без памяти, Психологии морочат, Руководства надувают, Грамматики скоблят русский язык ножами, как кожевники шкуру; Логики беснуются, Лечебники важно советуют им всем пустить себе кровь и принять слабительное. На середине залы составляются иногда книжные танцы: «Степенная Книга» с «Ядром Российской Истории» открывают бал, за ними тотчас пускаются «Дворянин-Философ» с прекрасною «Телемахидою», «Хаджи-Баба» с «Дочерью Купца Желобова» и многие другие пары [61]. «Мысли о происхождении миров» вальсируют с «Мыслями о существе Басни», «Словарь Акаемии» пляшет в присядку с «Опытом о Русских Спряжениях», «Музыкальная Грамматика» играет им на волынке, а «Северная Пчела», сидя на полке, рассуждает о музыке. Есть даже проказницы, особенно из воспитанниц романтической школы, которые тихонько слезают с полок, притворяются домовыми и мертвецами и кружат около шкафов, чтоб пугать Физики, Математики и Философии: те хотя на словах и не верят ни в домовых, ни в чертей, но при виде призраков так и прячутся со страха за Собрания Граммат и другие толстые сочинения. Мы, старушки, помираем со смеху и по временам читаем младшим проповедь, стараясь обуздывать наклонность их к шалостям. Но лишь только заскрипят двери или послышится голос приказчиков, мы все мигом разбегаемся по своим местам и стоим чинно, смирно, неподвижно, как девушки в пансионе, когда войдет незнакомый мужчина.

Так проводим мы ночи. Днем мы молчим и делаем свои наблюдения над посетителями, читателями, покупателями, авторами, журналистами, зеваками — над всем, что делается и говорится в магазине. Замечания свои пересказываем мы друг другу ночью, и они составляют для нас новый, неисчерпаемый источник потехи. Ну, право, есть чем позабавиться!.. Настает утро, жилище наше наполняется народом: толпятся господа и слуги, мужчины и женщины, статские и военные, старые и молодые, грамотные, полуграмотные, безграмотные, с билетами, без билетов, с деньгами и без денег. Раздается общий говор, здание гремит смешанными голосами: вопросы, ответы, требования, рассуждения, остроты и плоскости сыплются на нас перекрестною картечью, прорезывают воздух во всех направлениях, пересекаются, минуются, сталкиваются, отталкиваются, откликаются невпопад; потом сливаются все вместе и образуют в зале густой, неразглядный туман звука.

— Любезнейший, дай мне Свод Законов: мне нужно подцепить законец к моему делу, — Тьфу пропасть!.. какая глупая статья в сегодняшний нумер... — Моя барышня приказала спросить у вас «Гирланду» [62]... — А я нахожу, что она очень мила... — Вы говорите об этой статье?.. — Извольте, сударь; вот вам «Два Ивана» [63]. — Нет, я смотрю на горничн... — Тотчас, тотчас, сударыня... — Господа, потише!.. — Как же эту «Гирланду» пришить к платью?.. — Она отворачивается!.. — Проказники!.. ха, ха, ха!..

— Барин просит отпустить ему Хромоногию. — Что такое?.. Хромоногию?.. Покажи записку. — А, Иван Тимофеевич!.. Вы уже ротмистр? — Да, уже полтора года... — Не Хромоногию, братец, а хронологию!.. — Для нас это все равно. — Что вы здесь поделываете? — Покупаю книги... Есть у вас Диэтика? — Да наша публика... — Еду покупать хомуты. — Все читает!.. Ей лишь бы книги. А мне лишь бы продать свою рукоп... — Вот Диэтика, которую вы спрашивали. — Это о сохранении души?.. А нет ли другой, о сохранении лошадей?.. — Извините, сударыня: все экземпляры «Онегина» разобраны. — Так дайте мне « Угнетенную Невинность» или «Поросенок в мешке» [64]. — Прощайте!..

— Ну, что? Сколько распродано экземпляров моей книги? — Ни одного, сударь. — Наша публика ничего но читает!.. — Скоро ли выйдет его роман из печати?.. — Еще не написан. — Зачем же публикуют?..

— Так и быть! куплю «Дурацкий Колпак» [65].

— Нет ли чего-нибудь почувствительнее? Моя хозяйка любит плакать... — Это сочинитель?.. Позвольте мне взглянуть на него; мне никогда не случалось видеть сочинителя. — Таки порядочно напива... — Странная фигура!.. — Надо купить «Коран Виста»: говорят, ученая книга. Как, прекратилось издание?.. Кто ж мне возвратит деньги за эти журналы?.. — «Отгадай, не скажу» или «Любопытные загадки», в Москве и Санкт-Петербург... — Прошу мне дать «Два Плута»!..

— Вы давно из деревни? — Только вчера приехал и опять уезжаю. — Вот, сударь, ваши книги. — Прикажите свесить их, любезный! Сколько за пуд?.. — Мы книг не продаем пудами. — А у нас на пуды их покупают!..

— Нет ли у вас «Поездки Греча к Булгарину» [66]?.. — Вы хотите сказать в Германию?.. — А мне какая до того нужда, куда они ездят... лишь бы остро писали!..

— Кто спрашивал «Великолепный Вздор»?

— Я требую «Историю Русского Народа» [67]...

— Вот, живешь потихоньку и заехали сюда купить, на всякий случай, «Логику для Дворян» Мочульского. — Да!.. теперь у нас выборы. — Одолжите же мне «Добродетельную Преступницу», для моей жены!.. — А мне — «Искусство брать взятки» [68]... — Кто это такой?.. — Сбираюсь, сударь, ехать в губернию: благосклонное дворянство избрало меня... — Итак, до свидания!

— Вот, брат, купил для своих детей «Детские Досуги», изданные при помощи литераторов» [69]. Должна быть хорошая книга: ее расхвалили в журналах. Посмотри, как теперь дети здраво рассуждают:

Кого ударишь, извинися;

Вперед не бей. —

Напьешься, поскорей проспися;

Вперед не пей, —

Точно, нравственность подвигается. — Не взять ли еще «Похвалу Пуншу»?..

Читали ли им книгу «О счастии дураков»?.. — Почтеннейший, дайте мне статейку для альманаха. — Так что ж, что книга глупа, когда она хорошо продается? — Пожалуйста, дайте статейку!.. — Мне сказывали, батюшка, будто в вашей лавке продается искусство обучать детей грамоте в самоскорейшем времени?.. — Что делать! надул!.. — Он мастер своего дола. — Языка не знают, а переводят! — Извольте; угодно ли «Два Способа обучать детей и взрослых чтению в сорок часов»? — Молчите... донесет!.. В сорок часов, батюшка?.. Это долго. Нет ли такого способа, чтоб обучить их всему в одни сутки?.. Хочется поскорее отдать их в канцелярию. — И это водится в литературе...

И так далее, и так далее.

Я представила вам только легкий, неясный, беглый, начертанный зигзагами рисунок тех разнородных толков, которыми беспрестанно оглашаются своды нашей словесности. Разбирайте его, ежели угодно. Но если вы желаете составить себе точнейшее об них понятие, то советую вам забраться в шкаф и посидеть с нами на полке двое или трое суток: вы услышите еще не такие вещи!.. Но пора кончить. Вот уже гасят кенкеты. Прощайте, любезный хозяин!