Чернильные стрелы (СИ) - Березняк Андрей. Страница 11

А через несколько минут мы выехали из леса. Он закончился неожиданно, ровной стеной, уступая место полям. В голову влезли идиотские строчки: «Колосится роза чайная, как бокал вина». В смысле, тут колосилась пшеница. Или ячмень. Или рожь. На мой совсем не ботанический взгляд – некая зерновая культура. В закатном уже солнце посевы пылали золотом. Ах да, в песне было «золотится», а не «колосится», что, впрочем, звучит не менее нелепо.

Поля бескрайними не были, в километре от нас виднелись понатыканные домики деревни. Очевидно, Панари и «легализовал» меня на телеге при приближении к населенному пункту. Что это означает, Олег Сергеевич? Сейчас соображу, погодите. Время близится к ночи, по курсу – жилье, я на козлах со строгим наказом прикинуться немым. Значит, Олег Сергеевич, будем тут ночевать. Браво, Олег Сергеевич! Да что Вы, Олег Сергеевич, полно-те Вам… Нет-нет, Олег Сергеевич, я восхищен Вашей догад…

Мой внутренний монолог был грубо прерван тычком локтем в ребра. Панари еще раз показал на рот и грозно повторил, мол, «ти клошара». Я воздел очи к небу: что ж это первый встречный считает меня дебилом-то? Возница по своей привычке хмыкнул, и все равно несколько раз, пока мы подъезжали к деревне, подозрительно на меня покосился. Не доверяет, собака лесная.

Деревня моему глазу была совсем непривычной. Это не отдельные домики посреди дворов, как если бы я оказался в Средней полосе России. И не маленький европейский город. Тут что-то среднее: на центральную улицу выходят фасады длинных каменных домов и высокие, сложенные из булыжников заборы. Но сквозь решетчатые ворота виднеется обычный крестьянский двор: с огородом и курятником. Домов немного совсем – на одну улицу, тянущуюся километр максимум. Зато в центре стены расступались, образовывая подобие площади с двумя выходами. Панари свернул к правому зданию, в котором уверенно определялась трактир-гостиница.

* * *

Мастер Коста был в смятении. Давно он не испытывал настолько противоречивых чувств.

Например, Панари поймал себя на мысли, что испытывает некоторое удовлетворение от того, что помог незнакомому человеку. Для него, кто втайне даже гордился своей мизантропией, это было совсем уж удивительно. Но этот странный бродяга с чужим именем – Олег – почему-то располагал к себе. Еще мастер остался в восторге от двух вещей, которые нашлись у этого Олега. «Часы» и «офон».

Изначально Панари был уверен, что оба предмета представляют собой классические артефакты, в изготовлении которых секретов, оно конечно, много, но ничего необычного нет. Сам Коста в изготовлении магических вещей был слаб – природные способности у него почти отсутствовали. Умение работать одновременно с мертвой материей и магией давалось далеко не каждому. Даже хорошие волшебники в большинстве своем пасовали при изготовлении простейшего «вечного» фонаря.

Мастер умел заклинать металл, о чем свидетельствовал хотя бы его стреломет, но до вершин искусства ему было далеко. Свои пределы Панари знал и понимал, что его уровень – самый что ни на есть базовый. Поэтому он и стал мастером-механиком, а не заклинателем или мастером-артефактором – специалистом редким и дорогим.

И уж что Панари умел, так это определять, есть ли магия в предмете. И если наложенное заклинание было не слишком сложным, то мог даже разобраться в принципе действия артефакта.

Но в вещах бродяги не было ни искорки магической энергии.

При этом они работали.

С «часы» ведь дело как было: изначально Панари восхитился тонкостью работы неизвестного ремесленника, и только присмотревшись он понял, что это изящный механизм, повторить который мастер не взялся бы ни за какую плату. Да и никто из знакомых не рискнул бы связать себя договором на изготовление такого чуда. Тем не менее «часы» существовал, работал, значит, кем-то был смастерен. Кем? В том-то и вопрос. А Олег, как назло, человеческую речь не понимал ни на волосок.

«Офон», при всем при этом, потряс мастера гораздо меньше. Наверное потому, что «часы» были похожи именно на механизм, который Панари теоретически мог сделать и сам, если узнает, что это, как работает, и какова технология изготовления. Кое-какие мысли на этот счет уже были. Но светящаяся коробочка не была похожа ни на что. По виду – классически пример высшего артефакта, вещь, которая должна была излучать магию до зуда на коже и волос дыбом. Но нет, «офон» был пуст в этом плане абсолютно. Но светился, издавал звуки и повторял на крышке картинки того, что было с другой стороны коробочки, но в уменьшенном виде. И не просто повторял, а мог еще и сделать миниатюру. Но на работу художника это не было похоже совсем: не масло, не модная акварель, а точная копия окружающего. Олег показал, как двумя пальцами можно приблизить детали на картине. Забавно, особенно посмотреть на себя со стороны, но не более. Как устроен «офон», Панари не представлял даже приблизительно, поэтому отнесся к нему как к диковинке, на практике бесполезной. А раз так, то и голову лишним сеном забивать не следует.

Сейчас важным было то, что от назойливого грастери удалось спрятаться. Искал он Панари или поверил, что встретил всего лишь испуганного торговца – это только Творец знает, но следы отряда витаньери уводили дальше по дороге на Сатро, а мастер со своим спутником потратили почти целый день, петляя вдоль кромки леса и длиннющего оврага, но выехали на тракт, по которому Панари и должен был править в Контрарди. Только в двадцати крепах позади был отворот на Лейно, и тот путь куда как более наезжен. В вольный город много кто едет.

Контрарди же – место особое. И в последнюю очередь высокородный грастери Ройсали будет думать, что какой-то убогий пуйо может иметь там свой интерес. Незачем туда ему.

А раз незачем, то, случись что, и искать его будут либо в Сатро, либо в Лейно.

Грастери Ройсали вызывал у мастера Косты нервный зуд между лопаток.

Ночевать Панари решил в деревне Буткан на берегу маленькой речушки Мезени. Здесь он отдыхал после дня в дороге довольно часто, хотя если бы не встреча с витаньери и тряска по лесной прогалине, то вполне могли бы успеть доехать и до более обжитых мест. В своих поездках мастер предпочитал делать остановку в городке Ронно – симпатичном, зеленом и по-провинциальному милом. Но до него пришлось бы чапать еще часа четыре минимум, а солнце уже почти спряталось в серых холмах на горизонте. И хотя у Панари были фонари – и масляный, и «вечный», но ехать в их свете удовольствие не великое.  Тем более что гостиница в Буткане была чистой и удобной. А больше мест для ночлега до Ронно не было, пришлось бы проситься на постой в чей-нибудь дом, а этого мастер не любил – дороже всегда выходило в итоге.

Безымянная гостиница стояла как и всегда в самом центре деревни, не доезжая моста через Мезени. Панари даже не пришлось править вожжами, кобыла сама побрела к нужным воротам. Понимает, скотина бессловесная, что скоро ее оботрут, накормят, напоят, да еще и спать уложат. Только что колыбельную не споют.

Во дворе как обычно дежурил Большой Рохо. Местный дурачок, как говорили. Хотя мастеру доводилось видеть дурачков настоящих, Большой Рохо же, конечно, был человеком ума невеликого, явно Творец отвернулся, когда его рожали, но слюни изо рта подбирал, голым на людях не бегал. К работе конюха оказался пригоден весьма.

– Рады Вам, мастер Коста!

Здоровался Рохо тоже осознанно, уж Панари узнавал всегда.

– Вы не один?

Мастер посмотрел на своего попутчика и усмехнулся. Тот сидел, разинув рот, с таким видом, что можно было бы еще поспорить, кто тут дурачок. Что тут удивляться, с конюха, кто первых раз его видел, каждый обалдевал.

Большой Рохо полностью оправдывал свое прозвище. Во-первых, он был большим. Нет, не так: скорее огромным. Ростом в два с лишним клото, и чуть ли не в половину того в плечах. Руки как бревна, ноги… Ноги тоже как бревна, только исполинские. Неясно, с кем там его мать согрешила, но второго такого великана, наверное, и не было на свете.