Джонатан Стрендж и мистер Норрелл - Кларк Сюзанна. Страница 22
Та ничуть не испугалась, но явно удивилась; она повернула ладонь так, чтобы увидела мать.
У нее недоставало мизинца на левой руке.
9
Леди Поул
Октябрь 1807
Как было замечено (дамой бесконечно более умной, нежели автор этих строк), мир благорасположен к тем, кто женится или умирает в юные лета [16+]. Вообразите же интерес к мисс Уинтертаун! Ни одной юной леди еще не удавалось умереть во вторник, воскреснуть в ночь на среду и выйти замуж в четверг; некоторые даже считали, что для одной недели это многовато.
Все желали видеть счастливицу. Большинство знало только, что при переходе из нашего мира в иной и обратно она лишилась мизинца. Всех занимало: изменилась ли она в чем-то еще? Об этом слухи умалчивали.
В среду (наутро после счастливого оживления) все главные участники событий, как сговорившись, хранили молчание; визитеры, прибывшие на Брансвик-сквер, узнали только, что мисс Уинтертаун и ее матушка отдыхают. На Ганновер-сквер прислуга давала такой же ответ: мистер Норрелл очень утомился и не может никого принять. Что же до сэра Уолтера Поула, то его местопребывание выяснить не могли (хоть и подозревали, что он у миссис Уинтертаун на Брансвик-сквер). Если бы не мистер Дролайт и мистер Ласселлз (всеобщие благодетели!), город так и прозябал бы в мучительном неведении. Без устали разъезжали они по Лондону и успели за одно утро посетить бесчисленное множество гостиных. Невозможно сказать, сколько приглашений на обед получил мистер Дролайт в тот день; счастье еще, что он никогда не был усердным едоком, а то не миновать бы ему расстройства пищеварения. Пятьдесят или более раз он описывал, как после воскрешения мисс Уинтертаун рыдал вместе с ее матушкой, как сэр Уолтер Поул пожал ему руку со словами самой искренней признательности; как он умолял сэра Уолтера не благодарить его, и как миссис Уинтертаун настояла, чтобы их с мистером Ласселлзом отвезли домой в ее собственной карете.
Сэр Уолтер Поул вышел от миссис Уинтертаун около семи часов утра, отправился к себе и лег спать, однако около полудня (как и предполагали лондонцы) вернулся на Брансвик-сквер. К этому времени миссис Уинтертаун уже поняла, что ее дочь — в некотором роде знаменитость. Помимо визитных карточек, которые посетители оставляли в прихожей, каждый час приносили множество писем с поздравлениями, в том числе от людей, о которых миссис Уинтертаун никогда не слышала. «Дражайшая сударыня, — писал один из них, — желаю Вам поскорее стряхнуть уныние, навеянное мрачной сенью».
То, что незнакомые люди считают себя вправе высказываться по столь личным вопросам, как смерть и воскрешение, и выражают свое любопытство и догадки в письмах к ее дочери, вызвало крайнее неудовольствие миссис Уинтертаун. У нее накопилось немало возмущенных слов по поводу этих дурно воспитанных особ, и сэр Уолтер, прибыв на Брансвик-сквер, вынужден был выслушать их все.
— Мой совет, мэм, — сказал он, — больше о них не думать. Мы, политики, знаем, что лучшее средство против наглецов — достоинство и молчание.
— Ах, сэр Уолтер! — воскликнула его будущая теща. — Отрадно видеть, что наши мнения так часто совпадают! Достоинство и молчание. Да, да! Чем меньше мы будем говорить о страданиях бедной Эммы, тем лучше. С завтрашнего дня я намерена никогда их больше не упоминать.
— Я бы не стал заходить так далеко, — промолвил сэр Уолтер, — поскольку мы не должны забывать про мистера Норрелла. В его лице мы всегда будем иметь живое напоминание о случившемся. Боюсь, нам часто придется его видеть — после услуги, которую он нам оказал, мы обязаны проявлять к нему всяческое внимание. — Он помолчал и добавил, дернувшись некрасивым лицом: — По счастью, мистер Норрелл любезно дал понять, в какой форме я могу вернуть ему долг.
Сэр Уолтер имел в виду разговор, который произошел в пятом часу утра, когда мистер Норрелл поймал сэра Уолтера на лестнице и долго излагал ему свои планы победить французов при помощи волшебства.
Миссис Уинтертаун ответила, что, разумеется, рада будет окружить мистера Норрелла особым вниманием; пусть все видят, как высоко она его ставит. Помимо его исключительных магических способностей — которые, сказала миссис Уинтертаун, совершенно необязательно упоминать в этом доме, — он милейший пожилой джентльмен.
— Конечно, — кивнул сэр Уолтер. — Однако сейчас наша главная забота — чтобы мисс Уинтертаун не переутомилась. Именно об этом я и хотел с вами поговорить. Не знаю, как вам, но мне кажется, что разумно было бы отложить свадьбу на неделю-другую.
Миссис Уинтертаун не могла одобрить такой план; все приготовления к свадебному обеду уже сделаны. Супы, заливное, вареное мясо, соленая осетрина — неужто дать всему этому испортиться, а через неделю готовить снова? Сэр Уолтер не мог ничего ответить по поводу домашнего хозяйства и предложил спросить мисс Уинтертаун, чувствует ли она в себе силы для завтрашней церемонии.
Они встали с кресел в холодной гостиной, поднялись к мисс Уинтертаун на второй этаж и задали ей этот вопрос.
— О, — воскликнула она, — я чувствую себя как нельзя лучше! Спасибо. Я уже выходила погулять. Я редко гуляю, однако сегодня дом показался мне тюрьмой. Меня неудержимо тянуло на улицу.
Сэр Уолтер встревожился.
— Было ли это разумно? — обратился он к миссис Уинтертаун. — Стоило ли это делать?
Миссис Уинтертаун открыла было рот, но дочь ее со смехом воскликнула:
— О! Мама ничего не знала, уверяю вас. Когда я вышла, она спала. Со мной пошла Барнард. И я обошла Брансвик-сквер двадцать раз. Двадцать! Ну может ли что-нибудь быть смешнее? Мне так хотелось двигаться! Я бы побежала, если бы это было возможно… — Она рассмеялась. — Я хотела идти дальше, но Барнард не позволила. Она все боялась, что я упаду в обморок, поэтому не разрешала отходить далеко от дома.
Мать и жених в изумлении вытаращили глаза. Длиннее речи сэр Уолтер никогда от невесты не слышал. Мисс Уинтертаун сидела очень прямо, глаза ее сверкали, щеки разрумянились — воплощение здоровья и красоты. Она говорила так быстро и с таким выражением, выглядела настолько веселой и оживленной, как будто мистер Норрелл не только вернул ее к жизни, но и добавил ей сил вдвое или втрое супротив прежнего.
Это было очень странно.
— Конечно, — сказал сэр Уолтер, — если вы в силах совершать моцион, то никто не должен вам препятствовать — ничто лучше моциона не поможет вам сохранить здоровье. Однако, возможно, вам пока не следует выходить из дома, никого не предупредив. Вам нужен кто-то понадежнее, чем Барнард. С завтрашнего дня я буду сам сопровождать вас на прогулках.
— Вам будет некогда, сэр Уолтер, — напомнила девушка. — Вы заняты государственными делами.
— Да, но…
— О! Я знаю, что вы будете постоянно в делах, и мне не следует рассчитывать на ваше время.
Она с таким бодрым самоотречением принимала грядущее невнимание мужа, что он хотел было возразить, однако справедливость ее слов заставила его закрыть рот. С первой встречи на водах в доме леди Уинзелл он был глубоко потрясен ее красотой и сразу преисполнился желанием не только жениться на ней как можно скорее, но поближе свести знакомство — поскольку начал подозревать, что, помимо меркантильного интереса, она может стать ему прекрасной женой. Сэр Уолтер рассчитывал, что часа или чуть больше хватит, дабы заложить основы гармонии и взаимопонимания, которые составляют основу счастливого брака, и надеялся, что такие встречи вскоре докажут совпадение их вкусов и увлечений. Некоторые ее слова подогревали его надежды. И будучи мужчиной — умным мужчиной сорока двух лет, — он, естественно, накопил множество сведений и мнений, которыми охотно бы поделился с очаровательной девятнадцатилетней особой и которые, он полагал, смогут ее заинтересовать. Однако, учитывая его занятость и ее слабое здоровье, им ни разу не удалось поговорить по душам. А теперь она сказала, что так, по ее мнению, будет и после свадьбы — сказала без всякой горечи. Ее словно даже позабавило, что он самообольщается на сей счет.
16+
Мир благорасположен к тем, кто женится или умирает в юные лета — Джейн Остен, «Эмма», часть 2, глава 4: «Натура человеческая столь благораположена к тем, кто находится в чрезвычайных обстоятельствах, что обо всяком, кто заключает в молодые лета семейный союз или умирает, непременно сказано будет доброе слово» (пер. М. Кан).