Джонатан Стрендж и мистер Норрелл - Кларк Сюзанна. Страница 7

— Не хотел бы разочаровывать вас, сэр, — сказал мистер Сегундус, — но я не вижу мистера Норрелла.

Впрочем, кто-то тут был.

Кто-то стоял на снегу прямо перед церковью. Кто-то темный, сомнительного вида, с интересом глядящий на мистера Сегундуса и доктора Фокскасла. Спутанные волосы черным водопадом ниспадали на плечи, волевое лицо с длинным и узким носом казалось узловатым, словно древесный корень, и хотя кожа была очень бледной, лицо выглядело темным, то ли из-за черных глаз, то ли из-за длинных сальных волос. Через мгновение этот человек приблизился к двум волшебникам, отвесил небрежный поклон и, коротко извинившись, предположил, что они здесь по одному делу. Он представился Джоном Чилдермасом, представителем мистера Норрелла в некоторых вопросах (хоть и не уточнил, в каких).

— По-моему, — задумчиво произнес мистер Сегундус, — мне знакомо ваше лицо. Полагаю, мы где-то виделись?

Что-то промелькнуло на темном лице Чилдермаса и тут же исчезло; усмехнулся он или нахмурился, мистер Сегундус не разобрал.

— Я бываю в Йорке по делам мистера Норрелла, сэр. Возможно, вы видели меня в книжной лавке?

— Нет, — отвечал мистер Сегундус. — Я видел вас… я могу вас представить… где? Ой! Сейчас вспомню!

Чилдермас поднял бровь, как будто хотел сказать, что сильно в этом сомневается.

— Разумеется, мистер Норрелл и сам приедет? — спросил доктор Фокскасл.

Чилдермас отвечал, что мистер Норрелл не приедет, ибо не видит в этом никакой нужды.

— А! — вскричал доктор Фокскасл, — так он признал свое поражение? Ну, ну, ну. Бедный джентльмен. Полагаю, он чувствует себя очень глупо. Что ж, сама попытка достойна всяческой хвалы. Мы решительно не в претензии. — От радости, что волшебства не будет, доктор Фокскасл преисполнился несвойственным ему великодушием.

Чилдермас все так же вежливо отвечал, что доктор Фокскасл неверно понял его слова. Мистер Норрелл непременно будет колдовать; он будет колдовать в аббатстве, а результаты будут видны в Йорке.

— Джентльмены, — сказал Чилдермас доктору Фокскаслу, — не любят без надобности покидать уютную гостиную. Полагаю, сэр, если бы вы могли увидеть все из своего уютного кресла, то не стояли бы здесь в холоде и сырости.

Доктор Фокскасл сердито втянул воздух и бросил на Джона Чилдермаса взгляд, означавший, что тот ведет себя очень дерзко.

Чилдермас ничуть не смутился; скорее, возмущение доктора Фокскасла его позабавило.

— Пора, господа. Прошу войти в церковь. У меня есть основания думать, что вы бы не хотели пропустить самое интересное.

Через двадцать минут джентльмены из Йоркского общества уже входили в собор через дверь южного трансепта. Некоторые оглядывались, перед тем как войти внутрь, словно прощаясь с миром на случай, если не смогут снова его увидеть.

3

Йоркские камни

Февраль 1807

Старая церковь среди зимы всегда выглядит неуютно; холод сотен зим словно впитался в ее камни и сочится наружу. В промозглой сумрачной пустоте собора члены Йоркского общества вынуждены были стоять и ждать чего-то неожиданного — без гарантии того, что неожиданность окажется приятной.

Мистер Хонифут силился выдавить ободряющую улыбку, но для столь жизнерадостного джентльмена улыбка выходила довольно кривой.

Внезапно зазвучали колокола, и хотя это всего лишь часы на колокольне святого Михаила отбивали половину, под сводами собора казалось, будто звон несется издалека. Звук был нерадостный. Члены Йоркского общества очень хорошо знали, что колокола связаны с магией, и в особенности с магией эльфов; знали и то, что перезвон серебряных колокольчиков нередко слышался в тот миг, когда англичанку или англичанина, отмеченных редкостными достоинствами либо красотой, похищали в волшебную страну, откуда те никогда больше не возвращались. Даже Король-ворон, хоть и был не эльф, не дух, а человек, имел прискорбное обыкновение похищать людей для своего замка в Иных Краях. [8] Разумеется, владей вы или я силой, способной похитить любого, кто нам приглянулся, и удерживать его при себе целую вечность, мы бы, вероятно, выбрали кого-нибудь поинтереснее членов Ученого общества Йоркских волшебников, однако эта утешительная мысль не пришла в голову собравшимся джентльменам. Некоторые из них начали задаваться вопросом, насколько письмо доктора Фокскасла раздосадовало мистера Норрелла, и многим сделалось не на шутку страшно.

Когда звуки колоколов смолкли, из тьмы над головами послышался голос. Волшебники напрягли слух. Многие были до того взвинчены, что вообразили, будто им, как в сказке, делают наставление — вероятно, излагают таинственные запреты. Такие наставления и запреты, как известно из сказок, необычны, но легко исполнимы — по крайней мере, на первый взгляд. Как правило, они звучат примерно так: «Не ешь последнюю засахаренную сливу из синей банки в дальнем углу буфета» или «Не бей жену кленовым прутом». Впрочем, в сказках обстоятельства всегда складываются против героя, он непременно делает именно то, чего делать не должен, и навлекает на себя страшную кару.

Волшебникам мнилось, будто голос предвещает им грядущую участь, только не ясно было, на каком языке. Раз мистер Сегундус вроде бы различил слово «злодеяние» и раз — «interficere», что на латыни означает «убивать». Голос вещал невнятно — он не походил на человеческий и еще усиливал опасения волшебников, что сейчас появятся эльфы. Резкий и скрипучий, напоминал звук трущихся друг о друга камней, — и все же это явно была речь. Джентльмены со страхом вглядывались в сумрак, однако видели лишь смутную каменную фигурку на одной из колонн. Постепенно они привыкли к странному голосу и начали различать все больше и больше слов; староанглийский мешался с латынью, как будто говорящий не чувствовал разницы между этими языками.

К счастью, волшебникам, привыкшим к невнятице старинных трактатов, разобраться в сумбурной мешанине не стоило ни малейшего труда. В переводе на простой и ясный язык это звучало бы так: «Давным-давно, — говорил голос, — пять или более столетий назад, на закате зимнего дня в церковь вошли юноша и девушка с волосами, увитыми плющом. Никого не было внутри, кроме камней. Никто не видел, как он ее задушил, кроме камней. Он оставил ее мертвой на камнях, и никто этого не видел, кроме камней. Он не понес расплаты за грех, ибо не было других свидетелей, кроме камней. Годы шли: всякий раз, как тот человек входил в церковь и занимал место среди молящихся, камни вопили, что это он убил девушку с волосами, увитыми плющом, но никто нас не слышал. Однако еще не поздно! Мы знаем, где он погребен! В углу южного трансепта! Быстрее! Быстрее! Несите кирки! Несите лопаты! Выломайте плиты! Выкопайте его кости! Раздробите их лопатами! Разбейте его череп о колонну! Пусть камни свершат свою месть! Еще не поздно! Не поздно!»

Не успели волшебники переварить услышанное, как раздался другой каменный голос. Он доносился из алтаря и говорил на английском, но на каком-то странном, со множеством древних забытых слов. Голос жаловался на солдат, что вошли в церковь и разбили несколько окон. Через сто лет они вернулись и сломали ограду клироса, изуродовали статуи, забрали пожертвования. Как-то они точили наконечники стрел о край купели, через три столетия палили из ружей в главном приделе. Голос словно не понимал, что, хотя каменная церковь может стоять тысячелетия, люди не могут жить так долго. «Им любо лишь разрушение! — кричал он. — Да будет их уделом погибель!» Подобно первому, говорящий, судя по всему, провел в церкви бессчетные годы и, надо полагать, слышал множество проповедей и молитв, однако лучшие из христианских добродетелей — милость, любовь, кротость — остались ему неведомы.

А тем временем первый голос все оплакивал мертвую девушку с волосами, увитыми плющом, и два скрипучих каменных голоса сливались в немелодичный дуэт.

Отважный мистер Торп в одиночку заглянул в алтарь, чтобы понять, кто говорит.