Кукла вуду (СИ) - Сакрытина Мария. Страница 2

От этой мысли становится чуть-чуть теплее.

Вику успокаивают, на этом урок заканчивается. Следующей парой идёт история, там я встречаю и Иру, и Никиту. Сестра как обычно в окружении свиты верных подружек, мечтающих её подсидеть. Идеальная иллюстрация королевы школы, просто слизана из американских подростковых фильмов. Меня всегда удивляло: зачем это Ире? Она же не настолько глупа.

Никита поедает Ирку взглядом и уж точно не слушает об экономических реформах Хрущёва. Я сижу в чате нашего потока, пролистываю сто пятьсот непрочитанных сообщений – не то чтобы мне было скучно, просто я эту тему вдоль и поперёк уже изучил, и ничего нового учитель пока не рассказал. Ничего интересного нет и в чате: там со смаком обсуждают предстоящий тест по русскому и сегодняшнюю итоговую по алгебре. Много пишут об Ирке – здесь она на коне, русский ей, как мне обществознание или история: пятёрка обеспечена.

Потом – середина второго урока, от экономических реформ мы переходим к внешней политике, и это я слушаю с большим интересом, – а в чате всплывает: “Правда, что Фетисов всё ещё без пары на зимний бал?”

Я кусаю губу и буквально чувствую на себе взгляды всего класса. Чёрт, забыл! Надо было давно кого-нибудь выбрать, чтобы отвязались.

“Всех нормальных уже забрали, так что Фетисов в пролёте” - отвечает другое сообщение. И сразу же появляется следующее: “Ха, а я? Я свободна! Антон, возьми меня, я вся твоя”.

Начинается… И как-то сразу выходит, что большинство девочек с потока свободны и очень хотят напроситься ко мне в пару. Господи, да зачем? Спустя минут пять в чат приходит Ирка и предлагает аукцион: она согласна отдать мою руку, отрубленную, если нужно, за скромное вознаграждение. Размер скромности моей сестры впечатляет, но и тут находятся желающие. И даже второй после сестры знаток русского Саша Колесникова предлагает мне свой решёный тест, “или я встречусь тебе в тёмном переулке, берегись, Фетисов”.

Я закрываю чат и вызываюсь к доске – наш историк любит показательные диспуты с учениками и обычно просит выйти пятерых добровольцев, которым потом добавит бонусные баллы к финальной оценке. Помогает, если не смог набрать нужное количество на итоговом тесте, поэтому диспуты у нас любят, хоть историк остёр на язык и может так пропесочить, что самооценка скатится ниже плинтуса. Его любимая фраза: “Нужно уметь проигрывать”.

Никита тоже тут, наконец-то оторвался от “Ириши”. Толкает меня локтем, пока историк готовит доску.

- Ты чего пару-то к балу не выбрал?

- Забыл, - тоже шёпотом отвечаю я. - А ты с кем идёшь?

Он опускает взгляд, и я понимаю, что Ирка снова его продинамила. Вот стерва! Её пассия даже не из этой школы, могла бы… Могла бы хоть сюда его не тащить!

- Брось, - говорю я, глядя, как сестра хихикает с подругами. – Она ещё одумается.

Никита грустно улыбается. Кажется, он готов пребывать во френдзоне вечно, лишь бы быть рядом с Иришей. Надеюсь, это не заразно.

Историк, наконец, заканчивает с доской, и проектор транслирует запись известного заседания ООН, где Хрущёв стучит ботинком по трибуне и грозится показать кузькину мать. А я с головой ухожу в задание и не вспоминаю о бале и не найденной к нему паре до обеденного перерыва. Вот тогда меня накрывает – кажется, вся женская часть нашего потока решила перекусить мной.

Они занимают мой любимый столик, они приносят для меня поднос с едой, они говорят все разом и строят глазки – все по-разному, и я понимаю Таню: на них сейчас можно ставить любой социальный эксперимент, согласятся не раздумывая. А можно записать результаты наблюдения, и этого хватит на итоговую работу по психологии.

Чего я не понимаю, так это почему я? Да, у меня папа – директор ФСБ, а дед – французский граф. И что? У нас в школе через одного все такие. Я ничем не отличаюсь – в учёбе я середняк, по жизни не лидер, не выделяюсь. Серьёзно, они правда только на внешность клюют? Вон, Никита тоже не занят, а он у нас звезда, почему никто не набивается в пару ему?

Короче, отвалите от меня, дайте спокойно поесть!

Ничего подобного я, конечно, не говорю. Женщина – существо нежное, и обижать её нельзя, это в меня с детства вбили. И я улыбаюсь девочкам, пытаюсь участвовать в беседе, говорю комплименты. Но больше всего на свете хочу оказаться за дальним столиком столовой, на “галёрке”, где пусто и тихо.

А сразу после обеда начинается мой личный ад – алгебра.

Здесь уместна предыстория. Весь десятый класс, пока к нам в школу не пришёл Дзиев Олег Николаевич, такие, как я, на алгебре жили хорошо. Проще говоря, мы списывали. Стипендиаты давали нам свои домашние, контрольные и за умеренную плату, а иногда и вовсе из энтузиазма делали за нас практические проекты. Я честно даже не вникал, что копирую в тетрадь или в контрольный лист. А зачем? В жизни мне не придётся решать логарифмы и запоминать число “пи” после запятой. А тратить время на ненужный, но обязательный по решению государства предмет – уж увольте.

Но в начале года наш старый преподаватель отправился на пенсию, и ему на замену явился молодой, но перспективный Олег Николаевич.

Первым делом весь поток обсуждал в чате, каково негру – а Олег Николаевич просто идеально чёрен, ещё и одежду предпочитает такого же цвета; не человек, а уголь! - так вот, каково ему носить русское имя? Его родители русские? Нет, оказалось, русская у него только мать, и той давно нет в живых. Олег Николаевич (отчество по русскому дедушке) долго путешествовал по миру, пока не решил снова осесть в Москве. Как он попал к нам в школу – чёрт его знает, но мы сходу окрестили его “Шоколадным зайцем”. И заяц этот оказался весьма жесток.

Он быстро вычислил халтурщиков вроде меня. На первой же его контрольной мы схлопотали двойки – треть потока. Пришлось засесть за учебники (хотя кое-кто устраивал истерики завучу и директору), но это, конечно, не помогло. К концу полугодия я – зачем себе врать? – не освоил и половину материала предыдущего года. И как выкручиваться сейчас – не представляю.

Уроки алгебры Олега Николаевича больше напоминают индивидуальные занятия. Он каждому раздаёт свой список заданий – и решай их хоть до посинения, пока не закончишь. А когда закончишь – дадут ещё. И ещё. Я зверею уже через полчаса, через час хочу тихо выть, через полтора – ругаться в голос. Мой личный рекорд – пять часов алгебры. И дольше бы просидел с этим инквизитором, если бы завуч нас не выгнала (ей мать позвонила, поинтересовалась, почему сын не присутствует на семейном ужине; ибо семейный ужин – это святое).

И вот сижу я теперь, смотрю на листок с заданиями и пока ещё тихо тоскую. Ох, чувствую, установлю сегодня новый рекорд. Интересно, дядя Федя… Фредерик знает телефон школы и догадается меня спасти? Ирка – точно нет, она по торговым центрам закупаться побежит. Отец на работе, а мать только к полуночи приедет, и то если самолёт из Милана не опоздает.

Сумки и телефоны мы оставляем на столе у входа в класс, так что даже занять себя кроме алгебры нечем. А решать смысла нет – я и отдалённо не понимаю, что тут происходит! В смысле, на листке с заданиями.

Надо было выбрать за обедом самую умную по алгебре девчонку и пригласить её на бал – может, тогда она бы как-нибудь мне помогла? Хотя как? Этот цербер заранее знает, что я половину не решу, и точно не примет «не мой» результат.

Да и кто у нас по алгебре шарит? Хм… Ну у кого-то же я раньше списывал?

Время идёт, класс пустеет. Я оглядываюсь, ловлю виноватый взгляд уходящего Никиты: прости, мол, но что я могу? Ну да, цербер бдит, сидит, вон, в углу с кем-то из сильно умных, задачу обсуждает.

Нет, списывать смысла нет – он поймёт и работу не примет. Если списывать, то только так, чтобы ошибиться в тех местах, где я обычно ошибаюсь – то есть, похоже, везде.

Ещё полчаса. Я мусолю листок с заданием. Отпрашиваюсь в туалет – школа уже тихая-тихая, почти пустая. Заодно покупаю в автомате кофе, сразу два. Холодно…

Нарочито медленно возвращаюсь – цербера в классе уже нет, но (я знаю), только попробуй сбежать – и завтра это сидение продолжится. При необходимости даже послезавтра. Знаем, проходили.