Петербургские нравы - Сенковский Осип Иванович. Страница 7

Нельзя представить себе ничего изумительнее зрелища, являемого вскрытою частицею Помпеи. Воображение путешественника, уединенно блуждающего по этим огромным, пустым древним улицам, комнатам, коридорам и магазинам, среди этого мертвого, пережженного общества, между современниками давно минувшего века и давно погибшего народа, воспламеняется, горит, кружится, хочет проникнуть далее, поражается ужасом и приходит в остолбенение. Кажется, будто волшебная сила, отторгнув вас от настоящего быта и нынешних понятий, отбросила за шестнадцать столетий назад; будто судьба в припадке досады на людей мощною рукою поймала на самом злодеянии целое человеческое общество, которое, наделав глупостей и написав себе похвальное слово под названием истории, хотело укрыться от взоров потомства; и что та же судьба теперь показывает его людям с коварным удовольствием, насмехаясь над установленным для них и для их дел порядком. В половине XIX столетия видите вы наяву собственными глазами все, что делалось в Помпее в минуту нечаянного ее погребения, видите занятия жителей, видите их забавы, почти слышите их разговоры и чуть-чуть не смеетесь их шуткам. Здесь кузнец работает молотом, там сапожник спешит сшить башмаки к сроку, инде кухарка рыдает над горшочком свернувшихся сливок; докладчики врут, судьи дремлют, подъячие зубами натягивают законы, взяточники покупают домы на чужое имя, мошенники бродят по карманам, сочинители крадут из книг и списывают живьем друг друга, горничные бегают с ножными записками, барыни колотят слуг по щекам, слуги злословят своих господ, обольстители вздыхают под окошками, мужья волочатся толпами за латинскою актрисою, кучера ругаются, любовники ссорятся, продавцы надувают, супруги изменяют, студенты чертят углем по стенам не слишком геометрические фигуры. Надобно побывать в Помпее, чтоб иметь понятие о том, что происходило в классической древности!.. Ужас!..

Но я заболтался о Помпее и забыл совершенно, что у нас дело идет о картах. Мы, кажется, хотели исчислить, какая была бы плотность, толщина или высота их, если б их свалить в одну кучу. Как вы полагаете?.. да это была бы гора не ниже знаменитой Чимборассо [18]! Но слушайте со вниманием, что я скажу. Предположим, что какая-нибудь волшебная сила одним поворотом своего жезла собрала б в груду все находящиеся в России карты, не исключая даже и оставшихся от прежних лет понтерок. Предположим также — ведь предположения стоят теперь так дешево! — что какой-нибудь ужасный переворот в природе поглотил бы эту груду карт и зарыл их глубоко в землю — например, между Петербургом и Царским Селом... Вдруг, когда жители роскошной столицы севера в прекрасный весенний день спокойно гуляют по Невскому проспекту, вежливо кланяются друг другу, щеголяют, смеются, несут вздор, заглядывают под розовые шляпки, посматривают в окна модисткам, дуются, ползают, занимают деньги, разносят сплетни, прячутся от кредиторов, сочиняют стишки, подписывают бумаги и подкапываются один под другого — вдруг, говорю, воздух затмевается, завывает бурный ветер, под тротуаром раздаются подземные удары, и Пулкова гора, — просим прощении!.. приличнейшей горы нет в наших странах, — и Пулкова гора начинает колебаться в своих основаниях. Все мы в изумлении, со страхом, с любопытством пучим глаза, разеваем рты, надеваем очки, уставляем зрительные трубки, глядим, чему тут быть... а тут вершина Пулковой горы расселась, на ней образовалось жерло, и из него вылетел вверх огромный столб густой грязной материи, с воем, с треском, с громом. Достигнув известной высоты, этот столб начинает расстилаться в воздухе, разливается по всему небесному своду в виде черной тучи, которую ветер несет прямо на город, и мы дрожим в испуге. Наконец, эта туча видимо опускается, видимо летит на нас. Увы!.. пришел же нам конец!!.

И угадайте, что это значит...

Вы наверное думаете, что Пулкова гора превратилась в огнедышающую гору; что мы должны претерпеть землетрясение; что этот столб грязной материи, расстилающийся по небу, есть облако вулканической золы?.. Угадали! — только это не огнедышащая, а картодышащая гора, картотрясение карточной Везувии, извергающей погребенные в недрах земли между нашим городом и Царским Селом прошлогодние плоды.

Да, милостивые государи! Этот столб, эта туча составлены исключительно из старых, помятых карт, из отставных, изломанных на всех углах понтерок. Вместо подземного пепла сыплются на город, вертясь и мелькая в воздухе, тузы, тройки, семерки, козыри, десятки, бубны, дамы, пятерки, валеты; гора сильнее и сильнее пыхтит картами, они валятся на землю толстыми слоями и в несколько часов засыпают всю столицу, с домами, крышами и башнями. Наконец, Пулкова гора, изрыгнув из своих недр последнюю двойку, закрывает свое жерло, воздух проясняется, и все приходит в прежнее состояние. Но Петербурга не стало на свете: он испытал судьбу Помпеи, он исчез с лица земли, погребен под орудиями любимой своей забавы — превратился в город подземный или, лучше сказать, подкарточный!

По моему исчислению, если б когда-нибудь случилось в природе подобное явление, Петербург был бы засыпан прошлогодними картами по самый корабль, вертящийся на адмиралтейском шпиле, с одной стороны от Пулковой горы до харчевни, что на парголовской дороге, а с другой от Охты до самого моря. Но как это исчисление чрезвычайно трудно и я не уверен в его безошибочности, хотя мучился целых две недели, то покорнейше прошу всякого поверить его у себя дома.

Но вы скажеьте, что предположение это странно, смешно, несбыточно?.. Я совершенно согласен с вами: это только арифметическая поэзия, романтизм счетной доски, мечтание сердца, дышащего цифирью и бостоном, исчерченного мелом виста, кружащегося в омуте плюсов и минусов... За всем тем, это полезное упражнение.

Ну, а если б это предположение сбылось какими-нибудь судьбами, если б Пулкова гора в самом дело превратились в понтерочный Везувий, тогда что?..

Как, что? — Тогда с Петербургом сделалось бы то же, что теперь с Помпеей. Ветры нанесли бы песку и земли на эту карточную пустыню, она скоро заросла бы крапивою, и спустя два или три столетии никто даже не знал бы, был ли здесь когда-либо какой город или нет. Скромная проселочная дорога смиренно проходила б над нынешним Невским проспектом, некогда шумным, красивым, блистательным. Над редакциею «Северной пчелы» кто-нибудь построил бы деревянную штофную лавку [19], и какой-нибудь целовальник продавал бы в ней беспристрастному потомству пенник и сивуху.

По прошествии десяти, пятнадцати или двадцати столетий начали бы копать землю и вдруг открыли бы вторую Помпею. Представьте же себе изумление, радость, восторг педантов и антиквариев этой отдаленной будущности! По химии доказано, что люди и вещи, погребенные в картах, не гниют и не истлевают точно так же, как и в вулканическом пепле... Посему преемники наши на земном поприще столько же удивлялись бы нашим орудиям, утвари, одежде, обычаям и образу жизни, сколько мы удивляемся предметам, открываемым в Помпее; так же именно писали б они об нас бесчисленные томы рассуждений и комментариев, как теперь пишут наши современники о сухих перегорелых помпейских римлянах. На Черной Речке соорудили б великолепный музей, по образцу неаполитанского, для хранения петербургских древностей, и беспристрастное потомство, сложив назад руки и разинув рот, важно расхаживало бы по расчищенным улицам Гороховой, Мещанской, Офицерской, Садовой; считало бы по пальцам винные погреба, кондитерские и табачные лавки и любовалось на торчащих из карт будочников. Здесь выдернуло б оно из понтерок окаменелого подъячего, исправляющего ножичком подлинность старых документов; в другом месте открыло б блюстителя правосудия, прячущего взятку под свод законов; в третьем нашло бы знаменитого ученого, смиренно сидящего в богатой передней; далее поймали б верного супруга, преследующего вечерком девушек из модного магазина; далее супругу, мстящую мужу за свою обиду; далее бедного столоначальника, запивающего дела пуншем, и прочая, и прочая.