Доброе дело (СИ) - Казьмин Михаил Иванович. Страница 4

Глава 2. Работа над ошибками

Пока Борис Григорьевич получал честно заслуженный орден и отмечал в кругу сослуживцев столь знаменательное в своей жизни событие, я, дабы не терять зря времени со своими учебно-научными делами, отправился в университет.

— Чем порадуете, Михаил Адрианович? — поинтересовался я у профессора Маевского после взаимных приветствий.

— Порадую, Алексей Филиппович, порадую, — с хитроватой улыбкой ответствовал профессор, явно пребывая в благостном состоянии духа. — В будущий четверг состоится заседание учёного совета, где будет рассмотрен вопрос о вашей диссертации. Как я понимаю, сама диссертация у вас в целом готова?

— Осталось переписать набело, — подтвердил я.

— Не затягивайте с этим, Алексей Филиппович, — посоветовал Маевский. — Я буду просить учёный совет назначить день публичной защиты вашей диссертации. Тем более, год со дня принятия тезисов учёным советом уже прошёл, практическая основа вашего труда сомнений у совета не вызвала и получила его одобрение, пора теперь завершать дело к общему удовлетворению. Должен вам сказать, — профессор доверительно понизил голос, — Мюнхенский Людвиго-Максимилиановский университет заслуженно считается лучшим в мире по преподаванию артефакторики, и мои коллеги с радостью ухватились за возможность хотя бы как-то превзойти в том вашу альма-матер.

— Что же, Михаил Адрианович, примите мою искреннюю благодарность за помощь и участие, сегодня же отдам диссертацию в переписку, — слова профессора я понял как намёк на будущую успешную защиту. — Кстати, как успехи у Ивана Лапина?

Да, Ваня теперь учится в университете, убедил я его, что без системного высшего образования выше мастера он не поднимется, а парень уже вошёл во вкус, быть хоть каким-то, да начальством ему понравилось. Понятно, сейчас, оставив на время учёбы место мастера на нашем Александровском заводе, он слегка просел в доходах, но именно что слегка — я ему устроил покупку некоторого количества паёв и подсказал, какие прикупить казённые ценные бумаги, так что не так уж ему сейчас и трудно. Он, кстати, успел уже жениться и молодые супруги сейчас ждали ребёнка, а тут ещё переезд в Москву и наём жилья по ценам повыше, чем в Александрове… Но ничего, Ваня молодец, не ропщет, гранит науки грызёт с должным старанием и видимыми успехами. Вот и Маевский его похвалил, что тоже меня порадовало — не ошибся я в Лапине, стало быть…

Вообще, университет я покинул в прекраснейшем расположении духа, однако же по пути домой оно, по мере осмысления истинного положения дел, связанных с моими учебными и научными затеями, постоянно ухудшалось, и дома я предался размышлениям, уже далеко не столь благостным. Да, анализировать причины своих неудач — дело, безусловно, необходимое, а если анализ проведён правильно, то ещё и полезное, но при всём при том столь же безусловно и неприятное. Тем не менее, заниматься пришлось именно этим — разбираться, почему провалилась моя затея с созданием системы обучения артефакторов.

На первый взгляд, вроде бы никакого провала не наблюдалось, более того, имелись явные и неоспоримые успехи — профессор Маевский, а чуть позже и профессор Долотов успешно обучили по моей методе каждый почти по полтора десятка человек, из двадцати семи обученных у двадцати шести поднялся по итогам испытания разряд одарённости, а у единственного оставшегося и без того разряд был третьим, то есть для простого артефактора очень даже высоким. Господа профессора дали самые благоприятные отзывы для учёного совета, про почти решённый вопрос с допуском диссертации к публичной защите Маевский мне уже сказал, и как я понял, если не произойдёт чего-то совсем уж из ряда вон выходящего, то защита будет успешной. Но, увы, всё это смотрелось не более чем утешительным призом, потому что с коммерческой стороны дела обстояли, мягко говоря, неудовлетворительно.

Самое поганое — не удавалось набирать сколько-нибудь значительное количество учеников. За неполные три месяца кое-как нашли четырнадцать человек Маевскому и тринадцать Долотову, и то можно было считать выдающейся удачей. Почему так? А как иначе-то, если реклама тут не работает?! Как, спросите, не работает, почему не работает? Да потому что аудитория вроде как и есть, но нет никаких способов массированного на неё воздействия. Можно, разумеется, давать объявления в газеты, но те люди, которые приходили ко мне учиться, газет почти не читают. Газеты у нас средством массовой (именно массовой!) информации не являются, постоянно их читает исключительно образованная публика, да и то не вся. Расклеивать объявления? А где, скажите на милость? В жилых кварталах, где преобладают доходные дома для небогатых жильцов? Можно, конечно, но кто, опять же, будет их читать? С утра всем не до того, на работу спешат, а вечерами, возвращаясь по домам, еле переставляют ноги, мечтая поесть да поскорее завалиться спать… Ну да, выходные ещё есть с праздниками, но что-то мне кажется, что и по выходным дням тамошним обитателям будет не до чтения бумажек на стенах, а по праздникам так уж точно.

Добавим ко всему сказанному и универсальную отмазку политических неудачников из моей прошлой жизни — народ, мол, не тот. Ну уж какой есть, знаете ли, другого не имеем… В сознании здешних простых людей образование — дело сугубо казённое. Нет, частные учебные заведения имеются и у нас, но они существуют отдельно от простого народа. Сами же понимаете, обычному мещанину, что просто с народной школой за плечами, что ещё и со вторым-третьим разрядом одарённости, учиться танцам или фехтованию никакой надобности нет. А казённые учебные заведения подавляющему большинству народа знакомы исключительно в виде народных школ, плюс ещё гимназий, куда выходцу из простонародья попасть пусть и сложно, но в принципе возможно, как это было с Ваней Лапиным, да университетов. Теперь вот ещё ремесленные училища начинают открывать. Да, есть наряду с казёнными и церковные учебные заведения, но они по большей части кадры для самой церкви и готовят, а по меньшей обучают девиц из простого народа грамоте, счёту, домоводству и уходу за больными.

Это у нас то, что касается факторов, так сказать, объективных, существующих и действующих вне зависимости от моего к ним отношения. Но если бы всё ими одними ограничивалось… Ведь никуда не девался и фактор субъективный — моя собственная оценка перспектив этой хитрой затеи. Тут следовало признать, что с оценкой этой я, мягко говоря, изрядно ошибся, а если говорить без околичностей, то попросту сел в лужу. С полной очевидностью я теперь понимал, что мои прежние несомненные успехи в прогрессорстве вскружили мне голову, что и привело к столь неудачной посадке — я и собственные-то возможности переоценил, а уж условия для их применения оценил совершенно неправильно.

Из всего перечисленного с крайне неприятной, но от того не менее логичной неумолимостью следовало, что моя затея имеет, конечно, блестящие перспективы, вот только доживу ли я до их осуществления или нет, остаётся неизвестным. В будущем же, более-менее обозримом, я пока что видел два выхода из положения, в которое я столь неосмотрительно забрался, и оба они никак меня не устраивали.

Первый выход, самый простой, состоял в том, чтобы диссертацию всё-таки защитить, а учебный проект по-тихому свернуть и как бы забыть. И какая тогда будет истинная цена той диссертации, если придётся похоронить саму её основу?

Выход второй, столь сильного отторжения у меня не вызывавший, всё равно оставался не особо желательным. Можно было обучать артефакторов по заказам заинтересованных предприятий, число коих постепенно расширять, используя как прямое обращение к потенциальным заказчикам, так и свои собственные потихонечку нарабатываемые связи. Вот только и по этому пути мне идти ну никак не хотелось. Мало того, что с этаким образом действий я превратился бы в обычного наёмного специалиста, что считал для себя невместным, так ещё и заказы эти частыми быть не обещали, а потому много я на них не заработаю.