Пора волков - Клавель Бернар. Страница 28
– С одним человеком, который нам поможет. Иди назад да прикрой парусину поплотней!
Они захватили лопату, и Матье разгреб снег в том месте, где был устроен небольшой очаг.
– Надо бы свежих еловых веток, – сказал Матье, – они дымят, зато тепла дают много.
Мужчина взял в фургоне кривой нож, срезал одну из нижних веток и стряхнул с нее снег. Потом он обстругал ее, Матье зажег от фонаря солому, и огонь, подхваченный ветром, скоро занялся между камнями, где таяли остатки снега. Ель горела, потрескивая. В двойном свете фонаря и очага неслись хлопья снега.
– Знаешь, – сказал парень, – чума – мне с ней тоже довелось столкнуться… Когда мой шурин заорал на тебя, я признаваться не стал, но мне довелось с ней столкнуться.
Он умолк, подыскивая слова. Лицо его, еще сохранившее что-то детское, светилось добротой и дружелюбием. Чувствовалось: он рад, что не один сидит у костра. Но так как он замолчал, Матье спросил:
– Где ж ты ее видал?
– В Доле. Я был там, когда она сызнова началась. В середине августа. Один из первых больных свалился как раз в той семье, куда я приезжал за мебелью, чтоб везти ее в Фушран.
– Ну и что?
– Ну я смылся, никому не сказавши. Город-то еще не был закрыт. Вернулся домой и там тоже ничего не сказал. А не то отослали бы меня в бараки… Так что сам понимаешь, мне тебя особо бояться нечего.
Матье не знал, что тут сказать. Он разворошил огонь мокрой веткой, и та, словно растревоженное животное, жалобно зашипела, лишь только Матье вытащил ее из углей.
– И знаешь, – сказал парень, – тут еще важно то, что ты – возчик… Мы ведь могли б встретиться где-нибудь в пути или на постоялом дворе. Правда, я никогда особливо далеко не ездил. Так только, по нашей округе, дня на два, не больше. – Он на мгновение задумался, потом покачал головой. – Да, нам бы лекаря сюда. Который согласился бы сюда добраться… Ты здешние места знаешь, может, найдешь кого?
– Все деревни в Валь-де-Мьеже пустые, – подумав, ответил Матье, – или сгорели. Никого тут не найдешь. Разве что в Нозруа удалось бы разыскать лекаря, да это не близко.
– А ты бы пошел?
– Засветло пошел бы. А сейчас – никак нельзя. Только к утру снегу наметет уйму, и лошади твои и одной-то повозки не потянут.
– Надо бы чтоб лекарь или цирюльник сюда пришел.
Матье усмехнулся.
– Об этом и не мечтай.
– Надо. У меня найдется, чем заплатить.
Вода в кастрюле запела, и парень бросил туда пригоршню еловых иголок.
– Больше нечего нам ему дать. Нет у нас ничего.
Они присели у огня, прикрывая его. Лица их горели, а спины обдувала метель.
– А ежели он уже преставился, вот страсть-то, – произнес парень.
В лице его и голосе чувствовалась бесконечная усталость. Поглядев на него с минуту, Матье спокойно сказал:
– Как чуток рассветет, я сразу пойду. Ежели лекаря не будет, найду цирюльника или лекарство какое.
17
В переднем фургоне фонарь выхватил из темноты молодую женщину, сидевшую на сундуке рядом с больным, который лежал на соломе, накрытый толстой пуховой периной.
– Что это за человек? – с беспокойством спросила женщина.
– Сейчас объясню. Он может нам помочь. Хорошо знает здешние места. И как рассветет, пойдет в Нозруа.
– Бедный мой Жоаннес не протянет до утра, – вздохнула она.
Ее бледное лицо обрамлял голубой шерстяной платок, из-под которого выбивалось несколько темных прядей. Карие глаза блестели, точно налитые слезами, но она не плакала, и Матье подумал, что у нее, верно, жар. Она казалась хрупкой. Под бесформенным платьем из серо-бежевой шерсти с высоким белым воротничком, который выделялся ярким пятном в тусклой полутьме, угадывалось тонкое стройное тело. Позади нее Матье разглядел на соломе прижавшихся друг к другу детишек. На секунду Матье вспомнил жену, но видение тут же исчезло.
Парень приподнял голову больного, и женщина попыталась его напоить, но тщетно. Он громко хрипел. Хрип, бульканье и клокотанье мокроты доносились из самой глубины груди.
– Оставь его, Мари. Оставь, отойди, – сказал парень. – Не то он опять начнет харкать кровью.
– Он уже харкал кровью? – спросил Матье.
Мари посмотрела на него, потом на брата.
– Да… – еле слышно проговорила она сквозь рыдания. – Говорю же вам, он долго не протянет. Надо запрягать… Надо… Пьер, заклинаю тебя, поехали.
Пьер явно растерялся. Лицо его стало встревоженным, и Матье прочел в его взгляде отчаянную мольбу. И тут же услышал голос священника, шептавшего: «Если ты не приходишь человеку на помощь, ты не вправе утверждать, будто любишь господа. Ибо частица Христа, конечно же, есть и в этом человеке. Никогда не забывай того, что он сказал: «Так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали мне».
Матье внимательно посмотрел на брата и сестру и, указав на полотнище парусины, вздымаемое ветром, сказал:
– Можно, конечно, попробовать, да боюсь, снег нас быстро остановит.
– О да! – взмолилась Мари. – Попробуйте, умоляю вас. Я пойду пешком, чтоб облегчить фургон. Буду его толкать.
Матье улыбнулся.
– Не такая уж вы тяжелая, – сказал он, – оставайтесь лучше тут. Я ведь, знаете ли, возчик. Человек привычный. Только бы дорога позволила, уж я-то вас выведу. – Он взглянул на Пьера. – Тебе придется идти со мной и светить.
Они взяли фонарь и вышли, а женщина затянула за ними полотнище парусины, прикрепив его к колышкам. Пурга не унималась, в неверном свете фонаря густеющие хлопья снега почти сплошною массой летели вдоль дороги.
– Так или иначе, – лошадям твоим плохо от этого не будет, – сказал Матье. – Они небось совсем продрогли. И вот что: надо расчистить лопатой хороший кусок дороги, чтоб они пошли резвее.
– Думаешь? Но фургоны не такие уж тяжелые.
– Ясно, но ежели ты сейчас станешь погонять лошадей, они могут и заартачиться. Ты ведь из долины, у тебя нет привычки к такому снегу, и у скотины твоей тоже нет. Послушайся меня, я знаю, что такое снег, и знаю, что бывает от него с лошадьми.
Почувствовав в руках вожжи, Матье словно ожил. Он тут же принял на себя роль старшего и стал командовать. Парень светил, а Матье скоро раскидывал снег лопатой – от работы кровь быстрее побежала по жилам. Он разогрелся, и тепло растеклось по всему телу.
– Давай я тебя сменю, – предложил парень.
– Нет, нет… Мне так хорошо… Ты ведь меня сразу застукал – я только успел в сено зарыться… А перед тем спал прямо на земле… Так что теперь я хоть согреюсь.
Он еще не оправился от волнения, к тому же им двигала неосознанная потребность искупить свою вину, сделать что-то полезное. Он понимал, что чем быстрее они тронутся, тем больше у них шансов выбраться отсюда. Сейчас снег едва доходил им до колен, но слой его рос с каждым мгновеньем, а хлопья становились все крупнее.
– Покуда мы в лесу, – сказал Матье, – с пути мы не собьемся, знаешь, сдается мне, что впотьмах пробираться не стоит. Тут ямы глубокие, под снегом их не видать, как раз и перевернуться можно.
Покидав снег, Матье остановился.
– Надо бы, может, и дальше расчистить, но, думаю, на дорогу я их теперь выведу. А ты пойдешь вперед и будешь светить.
Пьер говорил «да» на все, что предлагал или приказывал Матье. Парень словно свалил с плеч тяжкую ношу ответственности. И пока они запрягали цугом троих лошадей, он сказал Матье:
– Не знаю, чего ради ты за нами пошел. Ежели бы я тебя днем увидал, я б точно подумал, что ты – сам дьявол, а теперь я скорей бы сказал, что ты – господь бог.
– Помолчал бы, – сказал возница. – Не говори о таких вещах, нечего зло кликать, оно и так завсегда тут как тут… Дай-ка мне кнут. И, главным делом, свети получше, чтоб не пришлось останавливаться.
Он щелкнул кнутом и с какой-то неуемной радостью в голосе крикнул:
– Пошли! Но-о!.. Н-но-о, красавицы!
Три лошади легко сдвинули оба фургона, и они покатились по просеке, которую уже начинало снова заметать. Так же, без заминки, вошли лошади в полосу более глубокого снега. Он приглушил стук копыт, но и заставил животных сбавить шаг, как только в него погрузились колеса фургонов.