Король крыс - Клавелл Джеймс. Страница 32

– Может быть, это и к лучшему. Я не считаю тебя очень добрым или очень внимательным.

– А каким я по-твоему должен быть? Что плохого в том, что муж добивается своей жены?

– Прекрати орать. Господи, нас услышат соседи.

– Пусть слышат, ей-богу! – Он двинулся к ней, но она захлопнула перед ним дверь в ванную.

Когда она снова вошла в комнату, она была холодной и благоухающей. На ней был бюстгальтер, нижняя юбка, трусики и чулки на узеньком поясе. Она взяла вечернее платье и начала натягивать его.

– Трина, – начал он.

– Нет.

Он стоял рядом с ней, колени его дрожали.

– Извини меня, что я... я кричал.

– Не важно.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее в плечи, но она отодвинулась.

– Я вижу, ты опять пил, – сказала она, морща нос.

Тогда он взорвался.

– Я выпил всего лишь одну рюмку, будь ты проклята, – заорал он, сорвал с нее платье, бюстгальтер и швырнул ее на кровать. Он срывал с нее одежду до тех пор, пока она не оказалась раздетой догола, не считая обрывков чулок, которые остались на ее ногах. И все это время она лежала не шевелясь, глядя на него в упор.

– О, боже, Трина, я люблю тебя, – беспомощно прохрипел он, отходя от нее и ненавидя себя за то, что он сделал и что чуть было не сделал.

Трина подобрала обрывки своей одежды. Как будто бы во сне он смотрел, как она вернулась к зеркалу, села перед ним и начала поправлять косметику и снова и снова мурлыкать один и тот же мотив.

Потом он хлопнул дверью и уехал в часть, а на следующий день попытался позвонить ей. Ответа не было. В Лондон он вернуться не успел, хотя отчаянно просил разрешения, их часть перевели в Гринок для посадки на корабль, и каждый день, и каждую свободную минуту он звонил ей, но ответа не было, как не было ответа на его неистовые телеграммы, а потом побережье Шотландии растаяло в ночной мгле, и остался только корабль и море, и он мог только плакать.

Грей вздрогнул под малайским солнцем. Девять тысяч миль разлуки. «Трина не виновата, – подумал он, слабея от отвращения к самому себе. – Это не ее вина, а моя. Я был слишком настойчив в своих домогательствах. Возможно, я безумен. Возможно, мне надо показаться врачу. Возможно, я излишне сексуален. Все из-за меня, не из-за нее. О Трина, моя любовь».

– С вами все в порядке. Грей? – спросил полковник Джоунс.

– О, да, сэр, спасибо, – Грей пришел в себя и понял, что стоит у склада снабжения, устало привалившись к стене. – Это был... это был просто легкий приступ лихорадки.

– Вы не слишком хорошо выглядите. Присядьте на минутку.

– Все в порядке, спасибо. Я только принесу воды.

Грей отошел к крану, снял рубашку и сунул голову под струю воды. «Дурак чертов, позволил себе так расслабиться!» – подумал он. Но, несмотря на его решение, мысли его неумолимо возвращались к Трине. «Сегодня, сегодня я позволю себе думать о ней, – пообещал он себе. – Сегодня ночью и каждую ночь. К черту попытки выжить без еды. Без надежды. Я хочу умереть. Как я хочу умереть».

Потом он увидел Питера Марлоу, бредущего вверх по склону холма. В руках он держал американский котелок и нес его очень бережно.

– Марлоу! – Грей встал перед ним.

– Какого черта вам нужно?

– Что там?

– Еда.

– Контрабанда есть?

– Перестаньте ко мне цепляться. Грей.

– Я не цепляюсь к вам. Суди о человеке по его друзьям.

– Отстаньте от меня.

– Боюсь не могу, старина. Это моя работа. Я хотел бы взглянуть. Прошу вас, покажите.

Питер Марлоу заколебался. Грей имел право на обыск и имел право отвести его к полковнику Смедли-Тейлору, если он нарушит лагерный порядок. А в его кармане было двадцать таблеток хинина. Никто не должен иметь личные запасы лекарств. Если их найдут, придется рассказать, где он их взял, а потом Кингу придется сказать, где он раздобыл их. Маку они в любом случае нужны сейчас. Поэтому он открыл котелок.

Варево из консервов и бобов обдало Грея неземным ароматом. Его желудок вывернулся наизнанку, но он попытался скрыть голод. Он аккуратно наклонил котелок, чтобы увидеть дно. Там не было ничего, не считая мяса из консервов и божественных бобов.

– Где вы взяли его?

– Мне его дали.

– Это он дал его вам?

– Да.

– Куда вы его несете?

– В госпиталь.

– Для кого?

– Для одного американца.

– С каких это пор капитан, награжденный крестом «За летные заслуги», состоит на побегушках у капрала?

– Идите к дьяволу!

– Может быть, я и пойду. Но перед тем как я это сделаю, я хочу увидеть, как вы получите то, что вам обоим причитается.

«Спокойнее, – сказал себе Питер Марлоу, – спокойнее. Если ты стукнешь Грея, ты действительно влипнешь».

– Вы кончили задавать вопросы. Грей?

– На этот момент да. Но помните... – Грей сделал шаг к капитану, запах еды мучил его. – Вы и ваш чертов плут-дружок в черном списке. Я не забыл про зажигалку.

– Я не знаю, о чем вы говорите. Я не нарушаю приказов.

– Нет, вы сделаете это, Марлоу. Если вы продали вашу душу, придется когда-нибудь заплатить за это.

– Вы не в своем уме!

– Он мошенник, лгун и вор...

– Он мой друг, Грей. Он не мошенник, не вор...

– Но он лжец.

– Все мы лжецы. Даже вы. Вы отрицали существование приемника. Вам пришлось соврать, чтобы выжить. Вам многое пришлось сделать...

– Как, например, поцеловать капрала в задницу, чтобы получить жратву?

Вена на лбу Питера Марлоу вздулась как тонкая темная змейка. Но голос остался мягким, а злость была подобна меду.

– Мне следовало бы врезать вам. Грей. Но это так невоспитанно драться с низшим сословием. Несправедливо, вы же понимаете.

– Ей-богу, Марлоу, – начал было Грей, но язык не повиновался, а ярость перехватила горло.

Питер Марлоу всмотрелся в глаза Грея и понял, что победил. Минуту он упивался унижением Грея, потом злость прошла, он обошел Грея и двинулся вверх по склону. Нет нужды продолжать битву, если ты победил. Это дурной тон.

«Клянусь Господом нашим, – судорожно выругался Грей, – я заставлю заплатить тебя за это. Я заставлю тебя на коленях просить у меня прощение. И я не прощу тебя. Никогда!»

Мак принял шесть таблеток и подмигнул, когда Питер Марлоу помог ему слегка привстать, чтобы выпить воды. Он сделал глоток и откинулся обратно.

– Бог да благословит тебя, Питер, – прошептал он. – Это поможет. Благослови тебя Бог, парень. – Он провалился в сон, лицо его горело, тоска мучила, мозг метался в кошмарах. Он видел, как его жена и сын плавают в морских глубинах, поедаемые рыбами и кричащие из глубины. Он увидел и себя, там, в глубине, разрываемого на части акулами, но руки его были недостаточно сильными, а голос недостаточно громким. Акулы отрывали огромные куски его плоти, и всегда оставалась плоть, которую можно было оторвать. А у акул были голоса и их смех был смехом демонов, но рядом караулили ангелы, которые кричали ему: торопись, торопись. Мак, торопись, или будет слишком поздно. Потом акулы пропали, остались желтые люди со штыками и золотыми зубами, острыми как иголки, окружающие его и его семью на дне моря. Их штыки были гигантскими, острыми. «Не их, меня, – пронзительно закричал он. – Меня, убейте меня!» И он смотрел, бессильный, как они убивали его жену и убивали сына, а потом повернулись к нему, а ангелы смотрели и хором шептали: торопись. Мак, торопись. Беги. Беги. Беги прочь, и ты будешь спасен. И он бежал, сам того не желая, бежал прочь от своего сына и от своей жены и от моря, залитого их кровью, спасался бегством сквозь кровь и задыхался. Но он все бежал и бежал, а они преследовали его, акулы с раскосыми глазами и золотыми острыми зубами, вооруженные штыками и винтовками, терзающие его плоть, пока его не загнали. Он боролся и умолял, но они не останавливались. Он был окружен. И Иошима всадил штык глубоко ему в живот. И боль была нестерпимой. Сильнее смертной муки. Иошима выдернул штык; и он почувствовал, как кровь хлещет из него, из рваной дыры, из всех отверстий его тела, из каждой его поры, пока в теле осталась только душа. И тогда наконец его душа вырвалась наружу и смешалась с кровью моря. Огромное, беспредельное облегчение наполнило его, оно было бесконечным, и он был рад, что умер.