Король крыс - Клавелл Джеймс. Страница 6

Но, хотя выдавали только суп и рис, у человека в лагере мог оказаться кусок кокосового ореха, половина банана, или кусок сардины, или ниточка консервированного мяса, или даже целое яйцо, которое можно перемешать с рисом. Яйцо было роскошью. Раз в неделю, если лагерные куры неслись согласно плану, яйцо выдавали каждому пленному. Это был великий день. Немногим пленным давали по яйцу каждый день, но никто в лагере не хотел оказаться среди этих избранных.

– Эй, парни, послушайте! – Капитан Спенс стоял в центре хижины, но его голос можно было слышать и снаружи. Он был дежурным офицером на этой неделе, начальником хижины, маленький загорелый человек с характерными чертами лица. Он подождал, пока все вошли в хижину.

– Нам надо дать дополнительно десятерых парней в бригаду для работы в лесу, завтра. – Он проверил свой список и стал выкликать имена, потом поднял голову.

– Марлоу? – Ответа не последовало. – Кто-нибудь знает, где Марлоу?

– Думаю, что он со своей группой, – отозвался Эварт.

– Передайте ему, что на завтра он записан в бригаду, работающую на аэродроме.

– Ладно.

Спенс закашлялся. Сегодня его особенно мучила астма; когда приступ кашля прошел, он продолжил:

– Комендант лагеря сегодня утром опять встречался с японским генералом. Он просил увеличить пайки и выдать лекарства. – Спенс прокашлялся и продолжил ровным голосом в наступившей мгновенно тишине:

– Он получил обычный отказ. Порция риса остается равной четырем унциям на человека в день.

Спенс выглянул наружу и проверил, находятся ли оба наблюдателя на своих местах. Он понизил голос, и все окружающие слушали в напряженном ожидании.

– Союзнические силы находятся примерно в шестидесяти милях от Мандалая [5], по-прежнему активно наступая. Они обратили япошек в бегство. Союзники по-прежнему наступают в Бельгии, но погода очень плохая. Снежные бури. На Восточном фронте та же погода, но русские рвутся, как будто за ними гонятся черти, и ожидается, что Краков будет взят через несколько дней. У янки в Маниле дела идут хорошо. Они находятся около... – тут он замешкался, стараясь вспомнить название, – мне кажется, около реки Агно на Лусоне [6]. Это все новости. Но они хорошие.

Спенс был рад, что на этом его роль закончилась. Он заучивал информацию наизусть ежедневно на собраниях ответственных за хижины, и всякий раз, когда вставал, чтобы повторить ее публично, его прошибал холодный пот, а в желудке сосало. В один прекрасный момент осведомитель мог передать врагу, что он – один из тех пленных, которые передают новости, а Спенс знал, что он недостаточно стоек, чтобы хранить молчание. Или когда-нибудь японцы могут услышать, как он выступает перед пленными, и тогда, тогда...

– Это все, парни. – Спенс отошел к своей койке, чувствуя приступ тошноты. Он снял брюки и вышел из хижины с полотенцем, перекинутым через руку.

Солнце палило нещадно. До дождя оставалось еще часа два. Спенс перешел через асфальтированную дорогу и встал в очередь к душу. Ему всегда надо было принимать душ после передачи новостей, потому что от него начинало остро вонять потом.

– Все в порядке, приятель? – спросил Тинкер.

Кинг посмотрел на свои ногти. Они были хорошо обработаны. После прикладывания горячих и холодных полотенец кожа на его лице стала упругой и остро пахла лосьоном.

– Отлично, – сказал он, расплачиваясь с Тинкером. – Благодарю, Тинк.

Кинг встал, надел шляпу, кивнул Тинкеру и полковнику, который терпеливо дожидался очереди постричься. Оба человека, не отрываясь, смотрели ему вслед.

Кинг быстро шагал по тропинке, мимо скопления хижин, направляясь к себе домой. Он испытывал приятное чувство голода.

Хижина американцев стояла отдельно от других, достаточно близко к стенам. Поэтому во второй половине дня она была в тени. Кроме того, рядом проходила тропинка, которая являлась центральной жизненной артерией лагеря, да и забор из колючей проволоки был довольно близко. Все было сделано правильно. Капитан Браф из ВВС США, старший по чину американский офицер, настоял на том, чтобы американские рядовые жили в одной хижине. Большинство американских офицеров предпочло бы находиться вместе с рядовыми: им было трудно жить среди иностранцев, но этого им не позволили. Японцы приказали офицерам жить отдельно от рядовых. Военнопленные других национальностей находили это трудно переносимым, причем австралийцы страдали от этого меньше, чем англичане.

Кинг думал о бриллианте. Эту сделку будет непросто провернуть, а провернуть ее необходимо. Подойдя к хижине, он заметил молодого человека, сидящего на корточках и быстро говорящего по-малайски с каким-то туземцем. Кожа его была сильно загорелой, под ней были отчетливо видны мускулы. Широкие плечи. Узкие бедра. На теле человека был только саронг, но человек к такой одежде привык. Черты его лица были резкими, и хотя он был тощ по меркам Чанги, его движения были изящны, а сам он был весел.

Малаец – крохотный, черно-коричневый, – напряженно слушал ритмичную речь молодого человека, потом рассмеялся, показав зубы, испорченные употреблением бетеля, и ответил, подчеркивая мелодичную речь движениями руки. Человек присоединился к его смеху и прервал его потоком слов, не обращая внимания на пристальный взгляд Кинга.

Кинг мог уловить только отдельные слова, потому что его знание малайского было плохим, и ему приходилось обходиться смесью малайского, японского и пиджин-инглиш [7]. Он прислушивался к раскатистому смеху, зная, что здесь это редкая вещь. Когда человек смеется, можно заметить, что он смеется от души. Это случалось очень редко и казалось абсурдным.

Кинг в задумчивости вошел в хижину. Ее обитатели коротко взглянули на него и добродушно приветствовали. Он ответил так же коротко. Но они понимали друг друга.

Дино дремал на своей койке. Он был аккуратным невысоким человеком с темной кожей и темными волосами, преждевременно тронутыми сединой, и скрытными светлыми глазами. Кинг почувствовал на себе его взгляд, кивнул и увидел улыбку Дино. Но глаза Дино не улыбались.

Сидящий в дальнем углу хижины Курт оторвался от штанов, которые пытался залатать, и сплюнул на пол. Это был низкорослый мужчина зловещего вида, с желто-коричневыми зубами, похожий на крысу: он всегда плевал на пол, и никто не любил его, потому что он никогда не мылся. Почти в центре хижины Байрон Джонс III и Миллер были заняты бесконечной партией в шахматы. Оба были голыми. Когда торговое судно Миллера было торпедировано два года тому назад, он весил двести восемьдесят восемь фунтов. Рост его был равен шести футам семи дюймам. Сейчас он тянул только на сто тридцать три фунта, и складки кожи на его животе свисали как щит над его половыми органами. Голубые глаза Миллера вспыхнули, когда он потянулся и взял коня. Байрон Джонс III быстро убрал коня, и теперь Миллер увидел, что его ладья находится под угрозой.

– Твоя песенка спета, Миллер, – сказал Джонс, почесывая болячки на ногах, образующиеся при работе в джунглях.

– Пошел к черту!

– Военные моряки всегда в чем-нибудь обходят торговых, – рассмеялся Джонс.

– Однако вы, ублюдки, сами себя утопили. Да еще линейный корабль!

– Да, – согласился задумчиво Джонс, теребя глазную повязку и вспоминая о гибели своего корабля «Хьюстон» – о гибели своих приятелей и о потере глаза.

Кинг прошел по всей хижине. Макс по-прежнему сидел рядом с его койкой, к которой цепью был прикреплен большой черный ящик.

– Все в порядке. Макс, – сказал Кинг. – Спасибо. Ты свободен?

– Конечно.

У Макса было сильно потасканное лицо. Он был родом из Нью-Йорка, жил в Вест-Сайде и жизни учился на улицах с младенчества. У него были карие беспокойные глаза.

Привычным жестом Кинг вынул жестянку и дал Максу щепотку необработанного табака.