Сёгун - Клавелл Джеймс. Страница 10

– На борту все хорошо заперто. Об этом не стоит беспокоиться.

– Мне не хотелось бы остаться без моих ключей. Это нервирует меня. Черт побери, я мог бы прямо сейчас выпить бренди. Даже флакон зля.

– Святой Боже! Самири изрубил его на куски, да? – сказал Сонк, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Ради Бога, заткнись. Не самири, а самурай. Ты можешь заставить человека выйти из себя, – сказал Джинсель.

– Я надеюсь, этот негодяй священник не появится здесь, – сказал Винк.

– Мы в безопасности во власти нашего доброго Бога. – Ван-Некк все еще пытался придать уверенность своему голосу. – Когда дайме появится, нас выпустят. Мы получим назад наши корабль и оружие. Вот увидите. Мы продадим все наши товары и вернемся в Голландию богатыми и невредимыми. Мы будем первыми голландцами, которые обошли вокруг земного шара. Католики попадут в ад, и это будет их конец.

– Нет, не то, – сказал Винк. – От папистов у меня идут мурашки по коже. Я не могу удержаться от этого. Это и еще мысль о конкистадорах. Вы думаете, их здесь много появится, кормчий?

– Я не знаю, думаю, что да. Я бы хотел иметь здесь всю нашу эскадру.

– Бедняги, – сказал Винк, – по крайней мере мы живы.

Маетсуккер сказал:

– Может быть, они вернулись домой. Может быть, они повернули обратно в Магеллановом проливе, когда мы потерялись во время шторма.

– Надеюсь, ты прав, – сказал Блэксорн. – Но я думаю, что корабли и экипажи погибли.

Джинсель вздрогнул:

– По крайней мере мы живы.

– Если здесь паписты и эти варвары с их ужасными нравами, я бы не дал за наши жизни и п… ду старой проститутки.

– Будь проклят тот день, когда я уехал из Голландии, – сказал Пьетерсун. – Черт бы побрал этот грог! Если бы я не был пьянее уличной шлюхи, я бы лежал со своей старушкой в Амстердаме.

– Будь проклят ты сам, Пьетерсун. Но не проклинай ликер. Это напиток жизни!

– Мы по уши в дерьме, и оно поднимается все выше, – Винк закатил глаза. – Да, очень быстро.

– Я никогда не думал, что мы доберемся до богатых земель, – сказал Маетсуккер. Он был похож на хорька, несмотря на отсутствие зубов. – Никогда. Меньше всего в Японии. Вшивые отвратительные паписты! Мы никогда не выберемся отсюда живыми. Я хочу, чтобы у нас было оружие. Что за гнилая земля! Я ничего не имею в виду, кормчий, – сказал он быстро, когда Блэксорн поглядел на него. – Просто не везет, и все.

Позже слуги принесли опять еду. Всегда одно и то же: овощи, вареные и сырые, с небольшим количеством уксуса, рыбный суп и пшеничная или ячневая каша. Они все отказались от маленьких кусочков сырой рыбы и попросили мяса и ликера. Но их не поняли. Позже, перед заходом солнца, Блэксорн ушел. Он устал от страхов, ненависти и ругани. Он сказал, что вернется после рассвета.

Лавки на тесных улицах были полны. Он нашел свою улицу и ворота своего дома. Пятна крови на земле были затерты, и тело исчезло. «Как будто мне все это приснилось», – подумал он. Садовые ворота открылись, прежде чем он успел прикоснуться к ним.

Старый садовник, все еще в набедренной повязке, хотя на ветру и было холодно, поклонился и улыбнулся: «Кон-банва».

– Хэлло, – сказал Блэксорн, не думая. Он поднялся по ступеням и остановился, вспомнив о своих башмаках. Сняв их, он прошел босиком на веранду, вошел в коридор, но не смог найти свою комнату.

– Онна, – позвал он. Появилась старуха: «Хай?»

– Где Онна?

Старая женщина нахмурилась и показала на себя:

– Онна!

– О, ради Бога! – сказал Блэксорн возбужденно. – Где моя комната? Где Онна? – Он отодвинул другую решетчатую дверь. На полу вокруг низкого столиха сидели за ужином четыре японца. Он узнал одного из них, седоволосого деревенского старосту, который был со священником. Они все поклонились. – О, извините, – сказал он и закрыл дверь.

– Онна! – позвал он.

Старуха подумала с минуту, потом поманила его к себе. Он прошел за ней в другой коридор. Она открыла дверь. Он по распятию узнал свою комнату… Стеганые одеяла уже были аккуратно разложены.

– Спасибо, – сказал он, успокоившись. – Теперь сходи за Онной.

Старая женщина ушла. Он сел; голова и тело болели. Он хотел посидеть на стуле и раздумывал, где они их держат. Как попасть на борт судна? Как достать оружие? Должен быть какой-то выход. Снова послышались шаги, и теперь появились три женщины: старуха, молодая круглолицая девушка и женщина средних лет.

Старая женщина указала на молодую, которая казалась несколько испуганной.

– Онна.

– Нет, – раздраженный Блэксорн встал и показал пальцем на женщину средних лет. – Вот Онна, Боже мой! Ты не знаешь своего имени? Онна! Я голоден. Могу ли я поесть?

Он потер живот, изооражая голод. Женщины поглядели друг на друга. Потом женщина средних лет пожала плечами, сказала что-то рассмешившее всех, подошла к постели и начала раздеваться. Две другие сидели на корточках, широко открыв глаза и чего-то ожидая.

Блэксорн пришел в смятение:

– Что ты собираешься делать?

– Исимасе! – сказала она, снимая пояс и распахивая кимоно. Ее груди были плоские и сухие, а живот огромен.

Было совершенно ясно, что она собиралась лечь с ним в постель. Он закачал головой и сказал, чтобы она оделась, и они все начали тараторить и жестикулировать, а женщина очень рассердилась. Она вышла из своей длинной нижней юбки и, голая, пыталась залезть обратно в постель.

Как только в коридоре появился хозяин, их болтовня прекратилась, и они стали кланяться.

– Нан дза? Нан дза? – спросил он. Старая женщина объяснила, в чем дело.

– Вы хотите эту женщину? – спросил он недоверчиво по-португальски с сильным акцентом, который едва можно было понять, указывая на обнаженную женщину.

– Нет. Нет, конечно, нет. Я только хотел, чтобы Онна дала мне чего-нибудь поесть. – Блэксорн нетерпеливо указал на нее. – Онна!

– Онна означает «женщина», – японец указал на всех трех. – Онна – онна – онна. Вы хотите онну?

Блэксорн устало покачал головой.

– Нет, нет, спасибо. Я ошибся. Извините. А как ее зовут?

– Да?

– Как ее имя?

– А! Ее имя Хаку. Хаку, – сказал он.

– Хаку?

– Да. Хаку!

– Извини, Хаку-сан. Я думал, онна – твое имя. Мужчина объяснил ситуацию Хаку, и она была не очень обрадована. Но он сказал еще что-то, все поглядели на Блэксорна и захихикали, прикрываясь ладонью, а потом ушли, Хаку вышла голая, неся кимоно на руке, с огромным чувством достоинства.

– Спасибо, – сказал Блэксорн, взбешенный собственной глупостью,

– Это мой дом. Мое имя – Мура.

– Мура-сан. Мое – Блэксорн.

– Извините?

– Мое имя – Блэксорн.

– А! Берр-ракк-фон, – Мура несколько раз попытался произнести его, но не смог. Наконец он встал и снова начал рассматривать колосса перед собой. Это был первый варвар, которого он когда-либо видел, не считая отца Себастьяна и другого священника, много лет назад. «Но во всяком случае, – думал он, – священники темноволосые, темноглазые и нормального роста. Но этот человек высокий, с золотистыми волосами и бородой, с голубыми глазами и таинственной бледностью кожи там, где она была закрыта, и краснотой там, где на нее светило солнце. Удивительно! Я думал, все мужчины черноволосые и с темными глазами. Мы все такие. Китайцы такие, а разве китайцы – не весь мир, за исключением земли южных португальских варваров? Удивительно. И почему отец Себастио так ненавидит этого человека? Потому что он поклонник Сатаны? Я бы так не думал, так как отец Себастио мог придумать дьявола, если бы захотел. О, я никогда не видел доброго отца таким сердитым. Никогда. Удивительно! Так голубые глаза и золотистые волосы – метка Сатаны?»

Мура поглядел на Блэксорна и вспомнил, как он пытался допросить его на борту корабля и потом, когда этот капитан упал без сознания, он решил перенести его в свой дом: он ведь командир и должен находиться под специальным присмотром. Они положили его на одеяла и раздели, скорее всего просто из любопытства.