Сёгун - Клавелл Джеймс. Страница 2

Сегодня любое путешествие было опасным, так как немногие имеющиеся карты были так же непонятны, как и бесполезны. И совершенно не было способов определения долготы.

– Найди, как определить долготу, и ты станешь самым богатым человеком в мире, – говорил его старый учитель Альбан Карадок. – Королева, благослови ее Господь, даст тебе десять тысяч фунтов и титул герцога, если ты решишь эту задачу. Говноеды португальцы дадут тебе золотой галеон. И безродные испанцы дадут двадцать! Не видя земли, ты заблудишься, парень. Не видя земли, ты всегда будешь теряться, парень, – Карадок сделал паузу и печально покачал головой. – Ты заблудишься, парень, если не…

– Если у тебя нет руттера! – радостно крикнул Блэксорн, зная, что он хорошо выучил свои уроки. Тогда ему было тринадцать, и он уже год был учеником у Альбана Карадока, штурмана и корабельного плотника, заменившего ему потерянного отца. Карадок никогда его не бил и учил секретам судостроения и жизни в море.

Руттер был и корабельным журналом – маленькой книжкой, содержатся детальные наблюдения кормчего, побывавшего здесь раньше. Там записывался курс по магнитному компасу между портами и мысами, места причаливания и проливы. В ней отмечались отмели и глубины, цвет воды и природа морского дна. Там указывалось, как мы попали сюда и как нам отсюда выйти: сколько дней идти каким курсом, характер ветров, когда они дуют и откуда; время штормов и время хороших ветров, где килевать корабль и где брать воду, где друзья и где враги, отмели, рифы, приливы, гавани, в общем, все необходимое для безопасного плавания.

Англичане, голландцы и французы имели описания своих вод, но воды остального мира посещались только капитанами из Португалии и Испании, и эти две страны считали все свои руттеры секретными. Руттеры открывали путь к Новому Свету или объясняли загадки пролива Магеллана и мыса Доброй Надежды – оба открыты португальцами, поэтому морские пути в Азию охранялись как национальные сокровища португальцами и испанцами, и поэтому за ними с одинаковой яростью охотились их враги – англичане и голландцы.

Но корабельный журнал был хорош, если был хорош кормчий, который его составил, переписчик, который его переписывал, очень редко – печатник, который перепечатывал, или ученый, который переводил. Следовательно, такой журнал мог содержать ошибки. Даже умышленно вводить их. Кормчий никогда не знал этого наверняка. По крайней мере до тех пор, пока сам не попадал в эти места.

В море кормчий был лидером и окончательным судьей над кораблем и его командой. Один он командовал с юта. «Это как крепкое вино, – сказал себе Блэксорн. – Однажды выпив, никогда уже не забудешь и всегда будешь стараться найти, и всегда оно будет тебе нужно. Это одна из вещей, которые сохраняют тебе жизнь, когда другие уже умерли».

Он встал и помочился в шпигаты [1]. Позднее, когда в часах на нактоузе высыпался весь песок, он перевернул их и позвонил в судовой колокол.

– Ты сможешь стоять на вахте и не уснуть, Хендрик?

– Да. Я думаю, что смогу.

– Я пошлю кого-нибудь, чтобы сменить впередсмотрящего. Смотри, он стоит на ветру, а не в укрытии. Это не дает ему уснуть.

На мгновение он задумался, сможет ли он привести корабль по ветру и управляться с ним ночью, и, решив что нет, спустился по лестнице и открыл дверь. Трап вел в каюты команды. Кубрик занимал всю ширину корабля и вмещал кровати и подвесные койки для ста двадцати человек. Теплота окружила его, и он был рад этому и не заметил даже зловония трюма, идущего снизу. Ни один из двадцати с лишним человек не двинулся на своей койке.

– Поднимайся, Маетсуккер, – сказал он по-голландски, на смешанном жаргоне, на котором говорят в Нидерландах и которым он владел в совершенстве, так же как и португальским, испанским и латынью.

– Я умираю, – сказал маленький, остролицый человек, съеживаясь в своей кровати. – Я болен. Посмотрите, цинга забрала все мои зубы. Господи Иисусе, помоги нам, мы все погибнем. Если бы не ты, мы бы все сейчас были дома, в безопасности. Я купец. Я не моряк. Я не член экипажа… Возьми кого-нибудь еще. Там Джохан… – Он плакал, когда Блэксорн вытащил его из койки и пихнул в сторону двери. Кровь выступила у него изо рта, он был оглушен. Жестокий удар в бок вывел его из ступора.

– Ты высунешь свою морду на палубу и останешься там, пока не помрешь, или мы не достигнем берега. Моряк открыл дверь и с трудом вышел. Блэксорн посмотрел на остальных, а они смотрели на него.

– Как ты себя чувствуешь, Джохан?

– Достаточно хорошо, кормчий. Может быть, я выживу. Джохану Винку было сорок три, он был главным артиллеристом и другом главного боцмана, самым старым на борту. Он был лыс и беззуб, цвета старого дуба и так же крепок. Шесть лет назад он плавал с Блэксорном на неудачные поиски Северо-Восточного прохода, и они оба знали, кто чего стоит.

– В вашем возрасте большинство мужчин уже умирает, а вы держитесь лучше всех нас. – Блэксорну было тридцать шесть. Винк грустно улыбнулся.

– Это все бренди да бабы и вообще праведная жизнь, которую я вел.

Никто не засмеялся. Потом кто-то указал на койку.

– Кормчий, умер главный боцман.

– Так поднимите тело наверх! Обмойте его и закройте глаза! Ты, ты и ты!

На этот раз люди быстро выбрались из своих коек и все вместе наполовину выволокли, наполовину вынесли труп из кубрика.

– Постой вечернюю вахту, Винк, а ты, Джинсель, – на носу впередсмотрящим.

– Да, сэр.

Блэксорн вышел на палубу.

Он увидел, что Хендрик все еще не спал, так что на корабле все было в порядке. Сменившийся впередсмотрящий, Соломон, в растерянности стоял за ним, скорее мертвый, чем живой, его глаза вспухли и покраснели от режущего ветра. Блэксорн подошел к другой двери и спустился вниз. Коридор привел его в большую каюту на корме, которая служила апартаментами адмирала и пороховым погребом. Его собственная каюта была по правому борту и рядом другая, ближе к бойницам для пушек, которая обычно предназначалась для трех человек. В настоящее время в ней жили Баккус ван Некк, главный купец, Хендрик и юнга Крук. Все они были больны.

Он вошел в большую каюту. Адмирал Паулюс Спилберген лежал на койке в полубессознательном состоянии. Невысокий, краснолицый, обычно очень толстый, сейчас он был очень худ, кожа на животе вяло свисала складками. Блэксорн взял кувшин с водой из потайного ящика и помог ему отпить немного.

– Спасибо, – слабо сказал Спилберген. – Где земля, где земля?

– Впереди, – ответил кормчий больше не веря в это, потом убрал кувшин, не слушая стенаний адмирала, и вышел, ненавидя его с еще большей силой.

Почти ровно год назад они достигли Тьерра дель Фуэго, ветры благоприятствовали броску в неизвестный Магелланов пролив. Но адмирал приказал высадиться на берег в поисках золота и драгоценностей.

– Ради Бога, поглядите на берег, адмирал! В этих пустынных местах нет сокровищ!

– Легенда гласит, что это место богато золотом, и мы можем объявить эти земли владениями славных Нидерландов.

– Здесь были испанские команды пятьдесят лет назад.

– Может быть, но не так далеко к югу, кормчий.

– Так далеко к югу времена года меняются. В мае, июне, июле и августе здесь мертвая зима. Корабельный журнал говорит, что это время – критическое для прохождения проливов; ветры изменятся через несколько недель, и тогда мы останемся здесь на зиму – это несколько месяцев.

– Через сколько недель, кормчий?

– Журнал говорит, через восемь. Но сезоны не всегда одинаковые.

– Тогда мы поищем пару недель. Это дает нам массу времени, и потом, если надо, мы повернем к северу опять и разграбим несколько городов, а, джентльмены?

– Мы должны попытаться сейчас, адмирал. У испанцев в Тихом океане есть военные корабли. Здешние моря кишат ими, и они ищут нас. Я считаю, мы должны выплыть сегодня же.

Но адмирал не послушался его и поставил вопрос на голосование перед другими капитанами – не перед кормчими, один из которых был англичанин, а трое – голландцы, – и совершил бесполезный выход на берег.