Боги войны - Клейн Жерар. Страница 17

Потом он добавил:

– Я впервые слышу о ваших гипронах, животных, которые могут путешествовать во времени. Однако сомневаюсь в их возможностях преодолеть большие интервалы.

– А вы?

Негр замолчал, высунулся из гондолы и сплюнул в море.

– Честно говоря, я точно не помню. Четыре, пять, а может, и десять Перемирий назад я стрелял, как умел, с борта своего «Шмеля-5». Внезапно меня ослепило, я почувствовал страшный жар и оказался здесь, на борту той же самой машины, над такой же местностью. Я даже не сразу понял разницу между ними. Мне казалось, что я не знаю никого из окружающих, но когда я об этом сказал, меня отправили к военному врачу. Он объяснил мне, что это шок, сделал укол и отослал обратно. Через некоторое время я уже ни в чем не был уверен. Я просто хотел выжить.

– Меня удивляет вот что, – сказал Корсон. – В этих войнах армии должны нести огромные потери. Почему же они не прекращаются? Ведь живая сила должна была уже давно иссякнуть? Или для их поддержания хватает солдат, поступающих из всех эпох и со всех планет Вселенной?

Туре покачал головой:

– Существуют Перемирия. Все павшие возвращаются на свои места.

– Воскресают?

– Нет. Но когда приближается Перемирие, небо темнеет. Потом время застывает, гаснет свет, перестают работать электрические лампы и энергетические лучи. Впечатление такое, будто сам превращаешься в камень. На секунду или две сознание повисает в страшной пустоте и тишине, а потом все начинается снова. Иногда, очень редко, оказываешься в той же ситуации, что и перед Перемирием, но чаще попадаешь в другую армию, на другую должность и плохо помнишь то, что было до него. Словно началась новая история, как будто одну пленку заменили другой. Отсюда моя вторая гипотеза. Мертвые занимают свои места и играют новые роли, но не помнят, что были убиты. Для них Перемирие наступает перед самой смертью. Может, поэтому Перемирие – чисто индивидуальное явление. Хотя нет, не думаю. Когда оно наступает, кажется, что те, кто устроил эту Вселенную, или те, кто ею управляют, сумели победить время и приходят, чтобы забрать тех, кто должен умереть, за секунду до того, как это действительно произойдет. Как видите, ничего сверхъестественного.

– Действительно, – сказал Корсон.

Он поглаживал свой заросший подбородок, удивляясь легкости, с которой этот человек – примат из эпохи первых межпланетных путешествий – признает возможность путешествий во времени. Потом он вспомнил легкость, с которой сам приспособился к новой Урии.

Он собирался задать вопрос о Перемирии, когда страшный грохот едва не разорвал его барабанные перепонки. Казалось, взорвалась Вселенная.

Шар летел над зеркально гладким океаном под необычным, но спокойным небом. Ветер был свеж, но не более того. Однако грохот продолжал усиливаться, переходил в барабанную дробь, в вибрацию, которая заставила задрожать канаты гондолы. И вдруг – словно лопнуло дерево – вибрация распалась на два тона: один поднимался все выше, пока перестал быть неслышимым, а второй, глубокий и могучий, как кулак гиганта, превратился во вздох умирающего бога.

Вода покрылась рябью. Туре что-то крикнул, но движения его губ больше напоминали отчаянные попытки глухонемого заговорить. Антонелла закрыла уши ладонями. Корсон почувствовал, что из глаз у него текут слезы.

Шаром завладел вихрь, и он поднялся на несколько сот метров – видимо, резко упало давление. Гондолу швыряло из стороны в сторону. Корсон прижал Антонеллу к канатам, держа ее обеими руками. Корзина потрескивала, а сильный ветер сминал оболочку, словно гигантская невидимая рука бешено толкала шар вперед.

Туре схватил конец каната и привязался так крепко, как только сумел. Согнувшись, он подал второй конец Корсону, и тот закрепил себя и Антонеллу.

– Это начало Перемирия?! – крикнул Корсон, стараясь перекричать рев бури.

Туре покачал головой, лицо его посерело от страха.

– Никогда… ничего… похожего…

Ветер дул теперь с нарастающей силой. Корсон наклонился над тяжело дышавшей Антонеллой. Сам он тоже дышал с трудом, ему не хватало воздуха – видимо, атмосферное давление упало еще больше.

Корсон махнул рукой Туре, указывая на шар и океан. Пилот понял и стравил газ через клапан. Шар опустился на несколько сот метров, но воздух и здесь был так же разрежен. Внизу длинные белые гребни венчали вершины водяных гор, уносившие в неизвестность обломки кораблей. Пятна разлитой по морю нефти отмечали оазисы спокойной воды.

Шар летел вперед с огромной скоростью. По движению звезд на небе Корсон и Туре определили ее в тысячу километров в час. Аэронавты едва не теряли сознание.

Корсону казалось, что они уже преодолели больше четверти окружности такой планеты, как Земля, а ветер все не прекращался. Теперь он гнал перед собой настолько высокие и мощные горы воды, что они казались отлитыми из стекла. Это было выше человеческого разума. Впрочем, как и те события, свидетелями которых они недавно были. Им казалось, что они будут вечно летать над бесконечным океаном, что в конце концов умрут в гондоле от голода, жажды или истощения, и тела их по-прежнему будут совершать это бессмысленное путешествие, разве что оборвется подвеска и гондола разобьется о поверхность моря. А может, шар, постепенно теряя газ, опустится и приклеится к склону водяной горы, как старая бородавка.

Гондола дернулась – лопнул один из канатов, – и Корсон едва не вылетел за борт. Его удержал страховочный конец, но он успел разглядеть горизонт и закричал так страшно, что на мгновение перекрыл рев ветра.

Горизонт перечеркивала быстро ширящаяся черная полоса. Вскоре она уже напоминала ленту, а затем заслонила горизонт. Это была абсолютная темнота – темнота, которая обозначала конец всего. И странное дело – края этой стены темноты не искривлялись и не шли вдоль горизонта планеты. Они были идеально прямыми.

19

Здесь был конец Вселенной. По крайней мере, этой Вселенной. Их несло в черноту, в пропасть. Тем временем ветер утратил свой напор, но волны стали еще выше, как будто разбивались внизу о невидимую преграду. Между ними разверзались пропасти глубиной во много сотен метров.

На горизонте океан кончался, обрезанный ровно, как край стола, а дальше была только пропасть, заполнявшая промежуток между небом и морем.

– У нас есть маленький шанс, – сказал Туре. – Если Перемирие наступит до того, как…

Он мог не продолжать… Как зачарованные, они смотрели на горизонт.

– Или, может, ветер утихнет, – сказал Корсон.

Туре пожал плечами:

– Эта пустота нас засасывает. Туда рушится вся Вселенная.

– Почему именно сейчас?

– Что-то разладилось в большой машине.

По мере того как они приближались, черное пространство заполнялось огнями, сверкающими и неподвижными точками. Время от времени они гасли и снова загорались, будто перемещался какой-то темный предмет перед ними. Шар мчался к черному пятну, еще более матовому, еще более темному, чем вся остальная стена. Его окружал ореол вспышек, разбегавшихся в виде ветвистых молний во всех направлениях.

«Как пробитое пулей окно», – подумал Корсон.

Именно это он сейчас и видел: окно, пробитое пулей. Неподвижные огоньки были звездами, а пропасть – космосом. Пятно матовой черноты было дырой, через которую Эргистал или, во всяком случае, та его часть, где находился воздушный шар, валился в пустоту.

У самого края стены гигантский водоворот кружил воды океана. Он тоже выливался в пространство.

Корсон задумался: бесконечно ли это пространство, или весь Эргистал, а вместе с ним и его абсурдные войны, легионы, флоты, герои и атомные грибы найдут наконец покой среди звезд? Неужели творцы – или надсмотрщики – Эргистала ничего не сделают? Неужели катастрофа им неподвластна? Действительно ли Эргистал был искусственным, гигантским, но все же ограниченным миром, что плывет в космосе и в эту минуту выбрасывает свое содержимое из-за какой-то аварии или маневра? Что произойдет, если «окно» лопнет совсем? Соединятся небо и земля? А может, архитектура этого бессмысленного мира сохранится, защищенная зеркалом ничто?