Последний гамбит - Барнс Дженнифер Линн. Страница 30

Рука Грэйсона Давенпорта Хоторна хлопнула по краю бассейна. Он подтянулся на руках.

– Эйвери. – Его голос был тихим, но в ночной тишине я хорошо его слышала. – Ты не должна быть здесь. – Со мной. Но он не произнес этого. – Ты должна спать.

Грэйсон и его должен и следует. Хоторнов нельзя сломить, раздался его голос в моей голове. Особенно меня.

Я постаралась выбросить воспоминание из головы.

– Здесь можно включить свет? – спросила я. Мне не нравилось, что фонари отключались каждый раз, когда я стояла неподвижно, – и я не могла заставить себя посмотреть на Грэйсона, посмотреть в эти светлые пронзительные глаза, посмотреть в них так же, как той ночью.

– Под навесом есть панель управления.

Я нашла ее и включила освещение около бассейна, но при этом случайно нажала на кнопку, запускающую фонтан. Вода заструилась по великолепной дуге, а свет в бассейне стал менять цвета: розовый, пурпурный, синий, зеленый, фиолетовый. Это было похоже на фейерверк. На магию.

Но я пришла сюда не ради магии. Одним касанием я выключила фонтан. Еще одним остановила смену цветов.

– Что ты делаешь? – поинтересовался Грэйсон, и я знала, что на самом деле он спрашивал, почему я здесь, с ним.

– Джеймсон рассказал тебе о сумке, которую оставил мне твой дед? – задала я встречный вопрос.

Грэйсон оттолкнулся от бортика и стал грести на месте руками, раздумывая над ответом.

– Джейми не обо всем мне рассказывает. – Паузы в предложениях Грэйсона всегда говорили красноречивее слов. – Стоит сказать, что и я мало что рассказываю ему.

Он как никогда близко подошел к той ночи в винном погребе, к вещам, в которых он признался мне.

Я подняла круглое стекло:

– Это один из нескольких предметов из сумки твоего деда, которую должны были передать мне, когда я встречусь с Иви. Там также было…

– Что ты сказала? – Без предупреждения Грэйсон вылез из воды. Был октябрь и холодная ночь, так что он должен был замерзнуть, но он производил впечатление человека, совершенно неспособного чувствовать холод.

– Встреча с Иви запустила еще одну игру твоего деда.

– Старик знал? – Грэйсон стоял неподвижно, казалось, если выключить свет, он бы растворился в темноте. – Мой дед знал об Иви? Он знал, что у Тоби есть дочь?

Я сглотнула.

– Да.

Каждая мышца на теле Грэйсона напряглась.

– Он знал, – жестко повторил он. – И он оставил ее. Он знал – и ни черта не сказал ни одному из нас? – Грэйсон прошел мимо меня и прислонился к стене под навесом. Мышцы на его спине были так напряжены, что, казалось, лопатки вот-вот разорвут кожу.

– Грэйсон? – Я не сказала ничего больше. Я не знала, что еще сказать.

– Я постоянно говорил себе, что старик любил нас, – признался Грэйсон с точностью хирурга, рассекающего здоровую плоть, чтобы добраться до пораженной. – Что если он придерживался в отношении нас невозможных стандартов, то это ради благородной цели выковать из наследников тех, кем мы должны были быть. И я убедил себя, что великий Тобиас Хоторн относился ко мне строже, чем к остальным братьям, потому что я должен был стать чем-то бо́льшим. Я верил, что он учил нас благородству и обязательствам, потому что сам был благородным, потому что чувствовал вес своих обязательств и хотел подготовить меня к ним.

Грэйсон ударил рукой по стене с такой силой, что шероховатая поверхность врезалась ему в ладонь.

– Но какие вещи он делал? Маленькие грязные секреты в этих папках? Он знал об Иви и позволил людям, которые относились к ней как к чему-то меньшему, воспитывать ее? Притворялся, что эта семья не должна ничего дочери Тоби? В этом нет ничего благородного. – Грэйсон вздрогнул. – Ни в чем из этого.

Я подумала, что Грэйсон никогда не позволял себе выходить из строя, потому что он знал, каким человеком должен стать. Я подумала, как Джеймсон сказал, что Грэйсон всегда был идеальным.

– Мы не знаем, как долго твоему деду было известно об Иви, – сказала я. – Если это случилось недавно и если он знал, что она похожа на Эмили, возможно, он думал, что это будет слишком больно…

– Может быть, он думал, что я слишком слаб. – Грэйсон повернулся к мне. – Вот что ты имеешь в виду, Эйвери, как бы сильно ты ни старалась придать словам другой смысл.

Я шагнула к нему.

– Скорбь не делает тебя слабым, Грэйсон.

– В отличие от любви. – Голос Грэйсона стал грубым и низким. – Я должен быть выше всего этого. Эмоций. Уязвимости.

– Почему ты? – спросила я. – Почему не Нэш? Он старший. Почему не Джеймсон или Ксан…

– Потому что это должен был быть я. – Он прерывисто вздохнул. Я буквально видела, как он борется за то, чтобы закрыть дверь клетки, снова запереть свои эмоции. – Всю свою жизнь я знал, Эйвери, что это должен был быть я. Поэтому я должен был быть лучше, поэтому я должен был жертвовать всем, быть благородным и ставить семью на первое место, поэтому я никогда не имел права терять контроль – потому что старик не сможет быть рядом всегда, и я должен был взять бразды правления в свои руки, когда он умрет.

Это должен был быть Грэйсон, подумала я. Не я. Спустя год Грэйсон в глубине души все еще не мог принять это, даже зная, что старик никогда на самом деле не собирался оставить ему наследство.

– И я понял, Эйвери – правда, – почему старик мог посмотреть на нашу семью, посмотреть на меня и решить, что мы недостойны его наследия. – Голос Грэйсона дрогнул. – Я понял, почему он считал, что я недостаточно хорош – в отличие от тебя. Но если великий Тобиас Хоторн не был благородным? Если для него не существовало черты, которую он не пересек бы ради собственной выгоды? Если «семья превыше всего» была просто какой-то ерундой, которую он мне скормил? Тогда в чем смысл? – Грэйсон заглянул мне в глаза. – Ради чего все это, Эйвери?

– Я не знаю. – Мой голос прозвучал так же хрипло, как и его. Неуверенно я вновь подняла круглое стекло. – Но, может быть, есть нечто большее, кусочек пазла, о котором мы не знаем.

– Опять эти игры. – Грэйсон снова ударил кулаком в стену. – Старый болван умер год назад, но все еще дергает за ниточки.

Я бросила полотенце и потянулась к нему.

– Не надо, – выдохнул Грэйсон. Он повернулся и прошел мимо меня. – Я уже говорил тебе, Эйвери. Я сломлен. Я не могу сломать и тебя. Возвращайся в постель. Забудь о стекле и остальных вещах из сумки. Прекрати играть в игры старика.

– Грэйсон…

– Просто прекрати.

Это казалось концом того, чего между нами никогда не было. Я ничего не сказала. Я не пошла за ним. И когда в моей голове зазвенели его просьбы прекратить, я подумала о Джеймсоне, который никогда не останавливался.

О том, какой я была с Джеймсоном.

Я подошла к воде. Сняла штаны и рубашку, осторожно положила стекло на бортик бассейна и нырнула.

Глава 43

Я поплыла с открытыми глазами. Сине-зеленая мозаика на дне бассейна привлекла мое внимание. Я подплыла ближе, провела рукой по плиткам, подмечая каждую деталь: этот цвет, гладкость, разнообразие форм и размеров крошечных плиток, способ их укладки.

После этого я оттолкнулась ото дна, вынырнула на поверхность и поплыла к бортику. Взяв круглое стекло одной рукой, я поплыла к неглубокой части бассейна. Там я опустила стекло под воду и нырнула сама. Не дыши.

Когда я посмотрела сквозь стекло, сине-зеленая плитка исчезла. Под ней я увидела более простой дизайн: квадраты, светлые и темные. Шахматная доска.

В этих играх всегда был момент, когда я почти физически осознавала, что все, что делал Тобиас Хоторн, имело определенную цель. Все эти пристройки Дома Хоторнов, в скольких из них были его загадки, просто ожидающие подходящей игры?

Ловушка за ловушкой, сказал мне однажды Джеймсон, загадка за загадкой.

Я вынырнула, чтобы вдохнуть, изображение шахматной доски горело в моем сознании. Я вспомнила о Грэйсоне, который посоветовал мне прекратить игру, о Джеймсоне, который играл вместе со мной. А затем я выкинула все это из головы. Я подумала о подсказках, которые нашла до этого: королевский гамбит привел меня к королевскому шахматному набору, а он, в свою очередь, к «Не дыши». Я снова нырнула, вновь поднесла стекло к глазам и мысленно поставила на клетки фигуры.