Жена двух мужей (СИ) - Тур Злата. Страница 8

      Поймал себя опять на реакции тела – от бешенства дрогнули ноздри , как у разъяренного быка. Выдохнув, напомнил себе, зачем я здесь. Напомнил и не удержался – снова скользнул равнодушным взглядом и снова не задержался на Алене, лишь удовлетворенно отметил выражение ее лица – боязливая растерянность,  осуждение и какая-то затаенная печаль. Да, я чувствую себя моральным садистом, потому что мне нравится ее вид. Чтобы не сбиваться с рабочих вопросов, я задавил на корню то, в каком ракурсе я еще хотел бы ее видеть – и в некотором роде уже увидел. Ну как задавил…перестук колес отчетливо прозвучал в голове.

       - Итак, не буду ходить вокруг да около. Я знаю, какая обстановка с рабочими местами в городе, но помочь ничем не могу. Пока мы не сделаем переоборудование, завод не запустится. Когда это произойдет, сказать затрудняюсь. Поэтому будет честнее вам посоветовать стать на биржу и получать какое-то пособие. Я оставляю одного человека из отдела кадров, чтобы было кому известить о начале работы и собрать всех назад, и одного из бухгалтерии. Доделать расчеты. Преимущество у сотрудников предпенсионного возраста, так как им труднее всего устроиться, и матерям –одиночкам.

    Нового они ничего не узнали, и не знаю, какое –там мнение обо мне сложили, только все молчали

Глава 7

 - Савелий Степанович! У нас нет сотрудниц предпенсионного возраста и нет матерей - одиночек.

   Ого, моя Алена отозвалась. Как же, как же! Спортсменка, комсомолка, активистка и просто красавица. Звук ее голоса бритвой полоснул по нервам – в нем отчетливо сверкнула обида, хотя голос ровный,  на все сто соответствует статусу подчиненной. Или она думает, что я ее сейчас по старой памяти, забыв предательство, оставлю? Как бы не так!

      - Значит, останется тот, вернее та, у кого больше детей, - будто машинально отвечаю я, равнодушно перелистывая личные дела, и выдаю вердикт.

    - Смолкина Елена Сергеевна, двое детей. И Арефьева Анна Васильевна. С остальными мы расстаемся. Поверьте, по-другому никак. Всего доброго, - я поднимаю глаза от бумаг и «случайно» натыкаюсь на взгляд Алены.

       Смотрю несколько секунд и наконец «узнаю». В то время как женщины скорбным ручейком вытекают из кабинета, я удерживаю свою бывшую любовь зрительным контактом.

      - Алена? Ты как здесь оказалась? – я постарался не переборщить с размерами удивления, чтоб выглядело натурально. Бинго! Ресницы взлетели в изумлении, губы обиженно дрогнули, будто она в последний момент удержала какой-то вопрос. И я догадываюсь, какой. То, что я ее «не узнал» больно ударило по самолюбию. Все предательницы свято верят, что те, кого они бросили, всю оставшуюся жизнь плачут горючими слезами, вспоминая растоптанную любовь. Отчасти она права. Эта любовь, как фантомная боль – вроде и не с чего, ампутировали ее, но жить мешает.

     Про себя я усмехнулся. Ты никогда не узнаешь об этой боли.

     - Я здесь работаю. Работала, - поправилась она. – До того, как вы нас уволили.

       - Это логично, раз я собирал сотрудников. Просто не ожидал, что невестка уважаемого человека, творческая натура вдруг окажется в таком непрезентабельном месте. Спасибо еще скажешь, что не нужно будет голову над циферками ломать. Ни за что не поверю, что ты нашла здесь призвание! И вообще, я убежден, что женщина, у которой есть муж, не должна работать. Заниматься домом, детьми, собой, с подружками потрещать – вот ее основная работа. Главное, что она должна, это быть счастливой.

     Да, девочка моя! Я ударил по всем твоим болевым точкам! И то ли еще будет!

       Все иголки моего дикобраза Эго удовлетворенно прижались к туловищу, выражая высшую похвалу мне самому. Алена стояла подавленная, нервно кусая губы и готовая вот-вот расплакаться.

       - Я могу идти? – пытается гордо задрать подбородок, но это выглядит совсем как детская обидка. Жгучая обидка на несправедливость мира.

        - Разумеется. Я никого не задерживал, - равнодушно роняю я и едва не закрываю глаза от счастья. Действительно, месть – это то блюдо, которое подают холодным. Горячим ты будешь давиться, обжигаться, не имея ни малейшей возможности посмаковать, распробовать вкус победы.

      Резко развернувшись, не прощаясь, Алена выскочила из кабинета. Беги, беги…Я теперь понимаю состояние кота, когда он, поймав мышь, дает ей иллюзию освобождения и как только она, счастливая, пытается юркнуть в норку, тут же придавливает тяжелой лапой мышиный хвост. Игра. Ради которой готов выкупить не только этот вшивый заводик, но и гораздо больше потратить.

      Интересно, будет делиться с семьей впечатлениями, какой Строгов стал крутой и зажравшийся?

     А зажравшийся и крутой Строгов купался сейчас в настоящей эйфории. Я чувствовал себя мальчишкой - пятиклассником, который терроризирует понравившуюся девочку. Дергает за косичку, тычет карандашом в спину, отнимает портфель, заставляя бегать за собой на переменках. Доводит до слез, в душе мечтая проводить домой, защитить от хулиганов и робко поцеловать в щечку.

     Хотя тут же пришлось остановить полет фантазии. И остановиться лишь на детском варианте. Потому что вместо поцеловать в щечку, у меня вполне взрослая фантазия. До сих пор при одной мысли, как я жестко таранил Алену в купе поезда, в паху сразу возникает шевеление. Как кадры из любимого фильма, я вновь и вновь пересматриваю сцены. Наматываю на кулак пепельные волосы Алены, насаживаю ее на свой член, вытираю ее непроизвольные слезы. Адреналин сразу закипает в крови, подталкивая к разработке дальнейших планов, которые со стороны могут показаться дьявольскими.

    Но скорей не дьявольскими, а садо – мазохистскими. Я мечтаю унизить Алену, заставить ее мучиться, но никогда не переступлю черты – никогда не возьму ее, не трахну ни в какой позе. Если я сорвусь, то не смогу выкинуть ее из своей жизни, не смогу вернуть ее к разбитому корыту, не смогу успокоиться. А оставить ее себе – значит потерять уверенность в завтрашнем дне. Ведь предавший раз легко сделает это снова. Потому что не факт, что не найдется более богатый, более «пушистый зайка», как в свое время ласковый и обходительный Полуянов.

     Поэтому не отступаем от намеченной линии, и да пребудет с нами Сила.

     Набираю Петровича.

     - Дядь Слав! Нужно Полуянова выманить из норы. Найди сговорчивую старушку и сфабрикуйте с ней «дело». Пусть гаденыш приедет, и я приму его тепленького.

    - Организуем, не вопрос. А что, племяш, ты в войнушку решил поиграть? – Петрович изначально заподозрил нечистое в моем приезде, но я особо от него и не скрывал.

    - Бери больше! Не только в войнушку поиграть, но и пленных взять.

      - Ну смотри, как бы тебя в плен не взяли.

      - Исключено. Не отвлекайся. Время – деньги.

      И Петрович весьма успешно сэкономил мои деньги, то есть время. Уже после обеда я усиленно запихивал в багажник такси ведра с краской, купленные в «Хозмаге » по соседству с домом подсадной старушки.

     Естественно, я мог бы ткнуть пальцем, и мне все привезли бы домой – матушку я убедил, что дом нужно красить не тогда, когда краска уже облезать начнет. Иначе и процесс будет более трудоемкий и соответственно, дорогой, и краски пойдет больше.

     Но мне было важно быть здесь, когда Полуянов явится к заказчице – по легенде та не может покидать дом. И долго ждать мне не пришлось. Очевидно, увольнение Алены повлияло на его работоспособность.

     Поставив очередное ведро, я разогнулся и лениво достал мобильник.

     - Да, мам все купил, как ты просила. Подожди секунду…, - я нажимаю типа «паузу» и окликаю бывшего друга, который уныло тащит свое не по годам отросшее пузцо от остановки. Надо же, даже развалюшки на колесах у него нет.

    - Але, Романыч! Ты ли это?! – изображаю удивление и радость от встречи.

      Полуянов хмуро зыркнул на меня и криво усмехнулся.