Первая белая книга "На пути в неизвестность" (СИ) - Хэмфри Вернер. Страница 65

— Давай так… — он выдохнул густые клубы дыма и улыбнувшись уставился на меня, продолжив говорить: — Я расскажу тебе о том, что ты пропустил за этот день, а потом ты сам решишь смогу ли я тебе помочь или нет. И главное — пообещай мне, что выполнишь мое поручение, так же как я выполнил свое?

— Какое? — не понял, о чем говорит учитель.

— Просто пообещай мне и все!

— Я не понимаю? — насторожился я, складывая письмо обратно в конверт и беря со стола кулон в руки.

— Ты можешь мне пообещать сделать то, что я тебе скажу, чтобы не произошло? — голос учителя был очень серьезным. Этот вопрос, вернее мой ответ на него был очень важным для учителя, поэтому он добавил еще больше интриги:

— Все, кого я попросил об этом ответили мне да! Все без исключения… — старик просто впился в меня глазами, заставив не отводит от него взгляда.

— Прежде чем я продолжу свой рассказ ты должен мне ответить? Ты пообещаешь мне, что выполнишь любое мое поручение, какое я бы тебе не приказал? Поклянись мне в этом, Лад…

— Клянусь! — я выдохнул это слово из себя, почувствовав, что мне стало наконец-то гораздо легче. Я сел на табурет продолжая рассматривать кулон в своих руках и не переставая думать над тем, как же выглядел мой отец, светловолосый контрабандист, в кожаных рыбацких сапогах, почти до самого пояса, с оголенной волосатой грудью, и саблей на перевес.

Глава 25 «Бросить вызов смерти»

Первая белая книга "На пути в неизвестность" (СИ) - img27.jpg

Стол учителя Серо.

Я не переставал крутить в своих руках кулон, оставленный мне отцом, и молча наблюдал за мастером Серо. Учитель вытряхнул остатки табака из трубки и начал забивать ее по новой. Только после того, как все приготовления были завершены, а кружка с вином заполнена до самых кроев, он довольно сделал несколько глотков и глядя на меня своими начавшими мерцать в свете свечей глазами, начал свой долгий рассказ.

«После вашего ухода, мой бой с черным рыцарем продолжился. Этот толи мертвец, толи призванный доспех, оказался не так прост. Чары, которые на него были наложены были очень сильными. Сколько я не пытался его разрубить или ранить, у меня никак ничего не получалось, проклятые доспехи собирались снова воедино и оживали. Я потерял счет своим попыткам с ним справиться, когда меня наконец-таки не осенило. Отделив шлем от тела в очередной раз, я оставил его себе, а остальные части бросил огонь, упокоив ставшего практически непобедимым противника. Доспехи изрядно обгорели и чары, которые поддерживали в них силу окончательно пропали, став просто грудой изуродованного моим оружием металла, более не опасного. Я уже собирался уходить, как появился Франко, этот дерзкий самодовольный прихвостень Сольвани, жалкая тень этого короля хитрости и обмана. Его жажда убийства была настолько слепой, что он даже не смог понять нашу с ним разницу в силе. Я не стал его убивать, так сломал пару раз нос, да выбил зуб, может два. На ум мне приходит, только одно слово — жалкий, лучше про него и не скажешь. Та сила, которой он обладает требует неплохой сноровки и оточенного мастерства для применения, но его самоуверенность в своем безграничном превосходстве и слепой веры в свою уникальность, подвела его в последний раз. Я не стал его убивать, оставив отчаянно сыпать мне в след пустыми угрозами, не веря в то, что он проиграл этот бой. Его мучения были оборваны мертвецом, одним из тех, кого воскресил тот черный рыцарь, я слишком поздно это понял, лишь тогда, когда Франко был уже мертв.»

Учитель замолчал, сделав несколько глубоких затяжек и выпустив клубы густого дыма под потолок обратился ко мне с вопросом:

— Вот скажи мне, только честно? Вы и в правду с Салли намеривались спасти город? Горожан? Попытаться, хоть как-то повлиять на ход событий за стенами школы?

— Да. Безусловно, мы хотели этого! Вот только… — я задумался над тем, как бы мне ответить правильно, но учитель сказал это раньше меня самого.

— Вы очень слабы. Даже чересчур слабы. Но ваше стремление, наглость. Я даже не знаю… — Серо сделал глоток из кружки и продолжил: — Они вдохновили меня, на все это. На то что я сделал сегодня.

— По началу, глядя на ваши злоключения с тем рыцарем, я просто хотел вам помочь, спасти только вас, но потом, когда я уже был на месте схватки, все еще больше изменилось. Я уже уходил назад к школе, когда тот одноглазый худой старик отрезал, словно пилой, голову Франко. Он определенно знал его и говорил с его головой о каком-то долге, даже пытался убедить меня, что ему нужно отнести голову Рейнхарду, чтобы он непременно его воскресил. Не знаю, что на меня тогда нашло, я совершенно не чувствовал враждебности от того человека ставшего нежитью и просто на просто хотевшего чтобы Франко вернулся, для того чтобы отдать ему обещанный долг. Это было каким-то безумием, пока я снова не заглянул в сознание Салли и не увидел, что твориться в центре столицы вашими глазами. Безумие охватило этот город и мне показалось, что с этим уже ничего невозможно поделать, но я почувствовал. В тот момент находясь в голосе Салли, как он отчаянно переживает за городских жителей, которых даже не знает. Сказать, что я растерялся, было ничего не сказать, часть его переживаний передалось и мне, заставив меня решиться на немыслимое.

— Того восставшего из мертвых старика звали вроде бы Гарри, он не сделал мне ничего плохого, скорее оказался очень полезен. Я легко отрубил его иссохшую голову и отправился на городскую площадь, где все убивали друг друга, веря каждый в свое. Старик был жив, даже тогда, когда от него осталась всего лишь одна голова, он улыбался, корчил рожицы и даже представился мне, весь путь до площади переживая о том, что так и не получил своего долга. На все это у меня конечно были смешанные чувства, он я до последнего момента, сам с трудом понимал, что я делаю, доверившись своим инстинктам, которые выручали меня столь долгое время.

Уже через какое-то время, прорываясь почти без боя к эшафоту, стоявшему в самом центре, я с ужасом смотрел на десятки трупов, разбросанных по мостовой, которая должна была быть усыпана цветами, а не быть залитой липкими реками крови. Смерть пировала вокруг, собирая свою жатву, забирая одну жизнь за другой. По крайней мере приблизительно так, мне о происходящем вокруг, говорила голова в моей руке. Я не мог видеть нитей, понять кто из воюющих был живым, а кто уже мертв. Этот Гарри помог мне, я просто спросил его об этом и он ответил мне. Я отчетливо видел, как нить на его голове была оборвана, она словно маленький светящийся фитиль, догорала на нем не видимая для других. Даже потеряв связь с тем черным рыцарем он продолжал «жить», так я все это понимал в тот момент.

Вытаскивая одного за другим горожан из раскинувшегося вокруг боя я спрашивал у Гарри, это ли его брат или нет. Голова в моей руке отвечала, и я верил ей, отрезая головы своими невидимыми мечами только тем, кто уже был мертв. На эшафоте у моих ног и возле него лежало несколько десятков отрубленных голов, которые продолжали кричать, стонать, выпучивать глаза, корчить рожи и просто рассказывать истории из своей жизни. Люди, живые люди, ошарашенно смотрели на это, не понимая, что же вообще происходит. Бой остановился, морок почти спал, горькое осознание действительности наступило так неожиданно что даже мне самому стало страшно. Горожане, измазанные в крови и внутренностях тех, кого до этого дня называли своими друзьями с ужасом и оцепенением, смотрели на три десятка головой продолжавших кричать и требовать продолжать кровопролитие. Какая-то женщина, вооруженная кузнечным молотом, размозжила одну из голов и потребовала от остальных сделать тоже самое. Виноватыми очень быстро были назначены мертвецы, а городская воля и кровожадность переросла в желание защитить город и дать отпор врагам, так подло обманувшим любящие сердца ни в чем не повинных горожан. Мятеж постепенно затухал по всюду. Мертвецы, потеряв свою связь с черным рыцарем погибали, либо горожане, наконец-то осознав свои ошибки, пробивали им голову, заставляя прекратить все их попытки продолжать грабежи и убийства. Я наблюдал за всем этим стоя на эшафоте и понимая, что именно вы заставили меня прийти к вам на помощь, развязали этот узел противоречий, сидевший во мне, заставив меня не только спасти город, но и осознать самому, как же я до этого был не прав…