Фритьоф Смелый - Тегнер Эсайас. Страница 28

Считая причиной всех несчастий, выпавших на долю человечества, французскую революцию, «фосфористы» сосредоточили свою ненависть на Наполеоне и полагали, что их полная победа может наступить лишь с падением Наполеона. Эти настроения получили яркое отражение в поэме «Владимир Великий» («Vladimir den Store») Эрика Юхана Стагнелиуса (1793-1823), не входившего лично в литературный кружок «фосфористов», но стоявшего на их позициях и находившегося под большим их влиянием. В этой поэме, трактующей историю русского князя Владимира и крещения Руси, Стагнелиус воспевает победоносную силу христианства и как на лучшую носительницу христианских идеалов указывает на «святую Русь», которой предопределено стать спасительницей народов в борьбе с Наполеоном. Этот дифирамб «святой Руси» звучал полным диссонансом умонастроениям передовых общественных кругов Швеции, только что потерявшей Финляндию и считавшей Россию с ее завоевательной политикой своим заклятым историческим врагом. Вообще «фосфористы» не пользовались симпатиями широких слоев шведского общества, да и правительство Бернадотта, пришедшее к власти в результате побед буржуазии, смотрело на них как на бунтарей, и лишь в период усиления реакционных стремлений Карла XIV Юхана правительство изменило свое отношение к «фосфористам», предоставив им всем хорошо оплачиваемую государственную службу и проведя в 1839 году Аттербума в число восемнадцати «бессмертных» Шведской академии.

Из всей борьбы «фосфористов» против академистов единственно, что имело плодотворное влияние на развитие и рост шведской литературы, это освобождение шведского стихосложения от застывших форм французского классицизма, свободный выбор тематики и углубленная разработка поэтических образов. В противоположность упадничеству «фосфористов» выступила буржуазная молодежь, выходцы из кругов промышленной буржуазии, крестьянства и небогатого духовенства, сгруппировавшиеся вокруг основанного ими в 1811 году в Стокгольме «Готского союза» («Gotiska forbundet»). Воспитанная также на плодотворной почве немецкого романтизма, эта, боеспособная, полная сил и уверенная в своей победе молодежь восходящей буржуазии впитала в себя все лучшее и здоровое, что было заложено в «бурей натиске» немецкой культуры. Лессинг, Шиллер и Гете, с одной стороны, Фридрих Клопшток и Иоганн Гердер — с другой — вот источники, из которых черпали молодые «готские союзники» свои силы. Громадное влияние на это молодое шведское движение оказал датский поэт Адам Готлиб Эленшлегер (1779-1850), выпустивший в 1807 году свои «Северные стихи» («Nordiske Digte»). Государственный переворот и низложение Густава IV, потеря Финляндии, неуверенность в создавшейся с приходом Бернадотта для Швеции политической международной ситуации возбуждали в «готских союзниках» желание встать на защиту национальных интересов. Они ищут в героическом прошлом готов поддержки в своих стремлениях, пытаются «воскресить свободолюбие старых готов, их мужество и прямодушие». Они принимаются с молодой горячностью изучать «древнеготские саги и обычаи». Вначале этот союз не ставил перед собой задач стать литературным обществом — это был скорее политический клуб, члены которого выбирались не по своим склонностям к литературе и науке, а «по своему характеру и стремлению помочь национальному возрождению». Это стремление к реставрации седой старины времен викингов у некоторых выдающихся членов «готского союза» получило чисто реакционный, мракобесньй характер, как у собирателя народных песен Л. Ф. Рифа (1786-1872), не признававшего пароходов и железных дорог и требовавшего сохранения телесного наказания и позорного столба, или как у доходившего в своих мечтах о восстановлении поэзии героического эпоса до педантичного абсурда известного основателя шведской гимнастики Пера Хенрика Линга (1776-1839). На поэзию они смотрели лишь как на средство пробудить патриотические чувства и любовь к изучению старины. Темой поэтического творчества должна была быть языческая сага. Для выбора же стихосложной формы предоставлялась полная свобода. «Готский союз» приступил немедленно же после своего основания к изданию своего журнала «Идуна» для любителей северной старины («Jduna», en skrift for den nordiska forna Iderns alskare), выходящего двумя книжками в год (1811-1824). В нем печатались переводы и переделки древнескандинавской «Эдды» [10], статьи о северных сагах и северной мифологии, сообщения об археологических раскопках и, наконец, лучшие произведения шведских поэтов, вписавших свое имя в мировую сокровищницу литературы, Э. Г. Гейера (1783-1847) и Э. Тегнера.

Эсайас Тегнер родился в 1782 году в провинции Вермланд в деревне Чюркерюд, в семье небогатого сельского пастора. Как отец, так и мать Тегнера происходили из зажиточной крестьянской среды. Отец Тегнера был пастором небогатого сельского прихода. Характерно для Швеции еще и теперь, что служители культа главным образом выходят из крестьянских зажиточных семей. В 1792 году умер отец Тегнера, оставив семью из шести человек детей совершенно необеспеченной. Два старших брата Тегнера, Ларе Густав и Элоф, успели окончить гимназию и поступить в университет в Лунде (на юге Швеции в провинции Сконэ); третий брат, Юханнес, с детства был душевнобольным и требовал особого ухода со стороны матери, которой пришлось после смерти мужа жить только на доходы от своего рукоделия. После смерти отца братьям Тегнерам пришлось для окончания своего образования поступить в качестве репетиторов в богатые семьи. Десятилетний же Эсайас был бы оставлен на произвол судьбы, если бы старый друг покойного пастора, королевский фохт (старший судебный и фискальный чиновник в уезде) Якоб Брантинг не взял к себе маленького Эссе на воспитание с целью сделать из него своего помощника. Однако вскоре Брантинг заметил у своего воспитанника исключительные наклонности к чтению и освоению прочитанного. Особенно во время многочисленных служебных поездок по своему уезду, расположенному в самой живописной части Вермланда — около поэтических озер Фрюкеншён, старик Брантинг заслушивался рассуждениями десятилетнего мальчика. Одной из первых книг, прочитанных Эссе, был толстый фолиант исландских саг на шведском языке «Подвиги северных богатырей» («Nordiska Kampodater») Бьёрнера, изданных в 1737 году. 06 этом времени Тегнер сам рассказывает: «Хотя я и не знал тогда другого языка, кроме шведского, я читал все, что мне попадалось под руку, особенно если это была поэма или история. В это время я познакомился с древними северными сагами. Когда я начал заниматься стихосложением, не помню, но твердо помню, что в это время мало-мальски выдающиеся события моих тогдашних однообразных будней были мною воспеты в стихах. У меня ничего не осталось из моих первых поэтических попыток, но помню, что я написал длинную поэму «Атле» в форме принятого тогда александрийского стихосложения, тема же поэмы была мною заимствована из собрания «Подвиги северных богатырей» Бьёрнера [11]. И эта поэма затеряна. Этими опытами я освоил определенную технику стихосложения и овладел языком, не свойственным детям моего возраста».

Видя недюжинные способности тринадцатилетнего мальчика, Брантинг решил написать зажиточному помещику в соседнем местечке Мальма, капитану Лёвеньельму, у которого старший брат Тегнера Ларе Густав был домашним учителем девяти его детей. «Дорогой друг, — писал Брантинг Лёвеньельму, — у Эсайаса Тегнера, проживающего у меня в качестве писаря, слишком хорошая голова и способности, чтобы идти простой дорогой чинуши. У тебя в качестве преподавателя твоих детей находится его брат. Позволь брату, так как Тегнер не имеет своих средств для продолжения своего образования, пригласить его к тебе для занятий».

В марте месяце 1796 года Эсайас переселился к капитану Лёвеньельму. За пятнадцать месяцев четырнадцатилетний мальчик с избытком нагоняет все, что им было пропущено для подготовки на экзамен зрелости. Об этом периоде Тегнер пишет: «Я начал изучать латынь. Метод был старый, основательный и, по-моему, единственно правильный, он в общем сохраняет время. Я вызубривал слова и необходимое в грамматике. Память моя в то время была настолько острой, что, прочитавши три-четыре раза слова в словарике к латинским текстам Шёгрена, содержащем до шестидесяти слов, я мог повторить их без записки. В связи с изучением грамматики начались переводы из Корнелия Непота [12], сначала под руководством учителя, затем самостоятельные, причем в качестве помощника был тот же словарь, хотя и приходилось иногда прибегать к объяснению учителя. Таким образом, к концу года был пройден весь Корнелий Непот, а по-французски весь Телемак [13]. Греческий язык начался позднее, мною было прочитано лишь четыре евангелиста. И это произошло без достаточной грамматической подготовки, а так как мне впоследствии пришлось основательно изучить грамматику, я искренне сожалел, что выбрал эту кратчайшую дорогу. Обучаясь таким образом под руководством учителя три четверти года, я решил продолжать дальше самостоятельно. И это было мною сделано с той горячностью, на которую способна сильная воля, особенно в молодости. В течение 1797 года я прошел массу латинских авторов, особенно поэтов. Поэты настолько врезались мне в память, что я еще и сегодня могу прочесть наизусть значительные цитаты из давно заученного».