Камень Сокрушающий (СИ) - Михаилович Георгий. Страница 16

Слова лорда Андре звучали на редкость негневно, словно рассуждал не молодой рыцарь-паладин, представитель довольно строгого и гневливого церковного ордена, а умудренный годами мировой судья, зачитывающий приговор очередной партии порядком надоевших дорожных грабителей. До того безбурным было лицо лорда Андре, до того беззлобно смотрел он на провинившегося, что Лариус, сыскав в себе крупицу духа, решил немного поспорить.

– Ваше превосходительство, – начал он горделиво подбоченившись, – С учёным описанием рыцарской и вельможеской благодетели я спорить не стану, тем паче что разумение ваше подкрепляет власть церкви Инноса, доблестным паладином которой вы являетесь днесь. Да и так оно есть, что волею Господней надлежит родовитой знати, ради всеобщего блага отчизны, быть для низших сословий - сирых и неразумных, стражем мира и пастырем мудрым. Привилегия эта неоспорима. Но что-же делать мудрому пастырю, когда вверенное ему стадо суть потерянно и предназначено на погибель? Когда защищать нижайших вне наших, пусть и благороднейших сил? Ужели господа мудрые пастыри должны гибнуть вместе с пропащим стадом своих слуг? И разве не долг слуги - телом защитить господина и, коли на то есть воля Божия, смиренно принять за господина смерть? Быть может я и согрешил пытаясь уйти из города без разрешения, но разве и вы не грешите, оставаясь в обреченном городе, не командуя войску немедля отступать и, тем самым, избежать бессмысленной крови. Не обессудьте, достопочтенный рыцарь, но коли я, по-вашему, против закона – вы, по-моему, против здравого смысла!

– Для начала замечу, – сухо ответил лорд Андре, – Что Ваша милость изволила уйти из города не просто так, а прихватив с собою казну. Кстати, вы задумывались о последствиях именно этого шага?

– Я… разумеется! – немного замявшись крикнул Лариус. – Я поэтому и забрал казну что задумывался, и не раз, не раз об этом думал. Ну, то есть не о казне думал, упаси Господь, а о последствиях вашего неблагоразумия. Город неминуемо падет и казна либо оркам достанется, либо её разграбит восставшая в порту чернь. Я… я взял королевские деньги лишь только ради того, чтобы сберечь их, чтобы защитить их от врага, чтобы не дать им попасть в нечистые руки грабителей, куда они непременно теперь попадут из-за вашей беспечности!

– А, значит похищая королевскую казну вы защищали королевство! – заметил лорд Андре с едва слышимой насмешкой, – Правда, конечно, особо не думая что прямым защитникам королевства – солдатам, стражникам, и знаменосцам, без казны платить будет нечем. Но зачем тратить деньги на людей которые, по-вашему, обречены на неминуемую погибель. Так пусть гибнут голодными - ибо без денег земледержец Онар не поставит еды, пусть-же гибнут нагими и босыми – ремесленники не пошьют мундиров без оплаты так как им, ремесленникам, тоже надо на что-то да жить. Пусть откроются гноем покрытые раны и скрутит солдат лихорадкой – ведь лекари не варят бесплатных элексиров, да и ведь, по-вашему, Хоринис вместе с его жителями и защитниками неминуемо падет. Ну, а «падающего да подтолкни» - именно так Ваша милость очевидно воображает рыцарское достоинство и дворянскую доблесть! Но вместе с этим вы рассудили мудро: что долг слуги – грудью защитить своего господина, поэтому я и возьму вашу мудрость за истину, и этой-же истиной выведу вам честный приговор. Вы - благородный человек, а значит и верный слуга короны, преданный челядин родного отечества. Ну и где-же ваша голая грудь? Вы сами сказали, что слуга, буде он добрым слугой, должен смиренно принять гибель за благодетеля – ну и где-же ваша смиренность? Где безропотное принятие гибели? Где, наконец, хотя-бы простое служение? Нет, вы не добрый слуга, господин Лариус. Вы – неблагодарный холуй, паразит, кровопийца вдоволь нализавшийся соков отчизны, иссушив её до обморока, до бледной смерти, толкнув к самому краю погибели, а теперь бегущий прочь от картины собственного злодеяния, от картины вами намазанной! Любопытно что попытавшись ограбить казну – то есть, по сути, ограбить меня – наместника короны и её высочайшей власти, вы пытаетесь мне-же вину на шею и повесить, а так может поступить только лишенный чести подлец. Почему-же я не приказываю рыцарям отступить, а войску – бросить оружие разбежаться по горам? Потому-что, во-первых, я не подлец, да и действую сообразно вами-же высказанной мудрости, грудью прикрывая безоружных жителей Хориниса и саму землю эту невинную, что по праву является уделом короны и частью отчизны, которой клялся я служить и защищать. Вы-же, гнусным предательством, корыстью, и беспечным малодушием, решили вверенных в опеку людей под вражеский меч подставить и, обокрав, тотчас обречь на голодную смерть. Бог вам судья, я-же милостью Божьей, препровожу вас к этому суду.

Лорд Андре умолк, над собравшимися в его покоях повисла зловещая тишина. Не нашедши ответных слов Лариус молча стоял, опустив на грудь покрытую позором голову. Его дети, крепкие широкогрудые молодцы, тоже молчали, лишь изредка нарушая тишину боязливыми всхлипами и тонким стенанием. Лорд Андре меж тем навострил перо и, расстелив перед собой пергамент, принялся за письмо – да с таким невозмутимым, по-деловому прохладным видом, будто составлял он не приговор высочайшему вельможе Хориниса а какой-то совершенно пустяковый, прохожий документ. Время шло, перо скользило по бумаге с режущим слух скрипом, тишина в комнате густела и становилась все более и более нетерпимой.

– Что-же наконец будет с нами! – внезапно выпалил Лариус и, бросившись к сыновьям, с рыданиями повис на их шеях.

– Погодите немного, я почти закончил, – пробормотал лорд Андре, проставляя на документе печать. – Вот приговор. Вульфгар, немедленно неси его в сейм.

Старый солдат молча принял документ и, заглянув в него, с некоторым стеснением возразил:

– Ваше превосходительство, может прежде зачитать его… эм… осужденным, дабы они по букве закона перед сеймом могли подать жалобу?

– Пожалуй, что да, – заметил лорд Андре, – Спасибо за напоминание, а то я, право, сильно устал… ну, да в общем, читай.

Вульфгар было начал читать, но его прервал истошный вопль Лариуса, который услышав слова про «осужденных» наконец-то стал осознавать всю пропащую глубину происходящего.

– На погибель меня значит! – заревел опозоренный вельможа, – На погибель из-за того, что посмел чернь немытую презреть, смердов поганых и остров этот проклятый, пропади оно все пропадом! Холопы, потроха свиные, охвостья собачьи, чтобы Белиар ваши печенки драл, кровью нечистой умылся! Я детей своих люблю – сынков ненаглядных, и живота ихнего защищать буду, себя-то наконец, старика седовласого, тоже люблю и жалею, ужели в этом грех?! А их-то, насельников, выродков криворылых, солдатню, торгашню, портовых шлюх отродий и крестьянских баб – их и к оркам на пир не жалко, к рыбам на корм, к чертям на панихиду! Сынки, сынки родные, отца вашего на погибель ведут, отца родного на погибель, ради холопского блага!

– Пожалуй, что и так, – тихо молвил лорд Андре, – Ради холопского блага. Один холоп десяти таких «благородных» стоит. Холопа накорми, напои, одень да обуй – он не предаст, служить будет и добро наживать, эти-же ясновельможные черви, сколько их не потчуй, лишь изменой и ложью заплатят. Вульфгарг, – поднял голос лорд Андре, – Забирай этот преступный смрад и сразу-же труби сбор сейма, мое распоряжение! Приговор выносится по измене королю и отчизне, а тут мое слово – слово королевского наместника будет весить побольше сеймской трепотни. Но вельмож, меж тем, с делом ознакомь, свидетелей веди и сам свидетельствуй, чтобы знали господа-светлоликие какую гадюку выкормили и какие нынче выписывают для подобных змей казни. Не мешкай, беги, и возвращайся до полудня – благо дел у нас край непочатый, буря скоро и потоп!

Вульфгар молча салютовал и скомандовал страже заковать осужденных. Лязгнул метал, зашумели кандалы, взвыл опозоренный вельможа и завертелся волчком, беспомощно вырываясь из крепких рук стражи. С благим матом и кулаками дёрнулись дюжие «сынки», пытаясь допрыгнуть до лорда Андре и, смяв растерявшихся стражников, было даже дотянулись до края письменного стола, но получив Вульфгаровой булавой промеж лопаток, рухнули навзничь и по-бабьи заревели. Тут подоспели солдаты снаружи: зазвенели щедрые оплеухи, хищно щелкнули кандалы, и предателей – трясущихся, мокрых, визжащих, ничтожных от страха, без лишних слов выволокли и увели.