Муассанитовая вдова - Катрин Селина "Сирена Селена". Страница 5

Танец подходил к концу. Юдес вновь закрутил меня, а на звенящей ноте скрипки буквально распластал по своей каменной груди. Наверное, со стороны это выглядело эффектно, но на деле… Ноги уже гудели, дурацкие крупные серьги оттягивали уши, а муассанитовое колье, которое я надела на этот вечер скорее по привычке, намертво вбитой Мартином в подкорку, ощущалось удушливым ошейником. И когда Юдес уложил меня на себя и фактически заставил уткнуться в его шею, я с трудом обуздала вспыхнувшее раздражение. От него пахло терпко-резким цитрусовым мужским одеколоном и неожиданно сладким клубничным шлейфом женских духов. И зачем ему я? Танцевал бы себе с той «клубничкой».

Музыка полностью смолкла. Я попыталась вырваться из железных объятий-тисков, но стоило посмотреть в чернильные глаза напротив, как мир закружился быстрее, чем в танго-милоренго. В памяти вдруг вспыхнули все моменты, когда Юдес приходил к нам гости, как он отпускал колкости и пытался меня развеселить, как дарил цветы… Как я сравнивала его и мужа и тихо вздыхала, что надо было выбрать другого цварга. Стоп, не было такого! Стоп!!!

Внутри головы вновь накалилась тоненькая ниточка, маленькие, но гадкие молоточки застучали по вискам. Да не было же такого! А вдруг было? «Я тебе действительно нравлюсь». Бред! Никогда не рассматривала Юдеса ни как любовника, ни как возможного супруга. Он ничем не отличается от Мартина и привык всех подминать под себя, не считаясь с чужим мнением. Шварх! Да я даже анкеты его не видела, когда мне исполнилось сорок девять лет и из Планетарной Лаборатории пришло письмо со списком оптимальных кандидатов – напоминание, что у меня остался лишь год, чтобы определиться с мужчиной и выполнить «долг перед расой». Юдес появился в моей жизни лишь только после того, как Мартин объявил о нашей помолвке. Я этот день хорошо помню, потому что…

Голова заболела еще сильнее, словно кто-то решил просверлить ее раскаленным буром. Но когда я подумала, что сейчас упаду в обморок как припадочная, изощренные пытки резко оборвались. Зрение возвращалось неохотно. Все плыло перед глазами, сливалось цветными пятнами, впрочем, как и слух – ленивыми толчками.

«Я тебе действительно нравлюсь».

Что за швархова слуховая галлюцинация?! Мотнула головой, чтобы прийти в себя, и поняла, что мне не послышалось.

– …Селеста уже давно задела струны моей души, и я благодарен за этот чудесный и полный страсти танец, который она мне подарила…

С последним призрачным ударом молоточков картинка обрела ужасающе четкие очертания. Я во все глаза смотрела на цварга, опустившегося на одно колено и чинно толкающего речь. Вокруг нас образовалось пустое пространство – все разошлись почти по периметру, и в центре танцевальной части помещения были лишь мы. Эта дурацкая пустота ощущалась как пропасть – с одной стороны я и Юдес, с другой – остальные приглашенные. Шаг в сторону – сорвешься.

– …Дорогая, ты станешь моей женой?

Звенящая тишина опустилась на зал. Все замерли. Не так много рождается девочек на Цварге и не так часто происходят помолвки. Обычно цваргини долго и придирчиво выбирают кандидатов из списка, присланного Лабораторией, ходят на свидания, сближаются с потенциальными женихами. Все происходит постепенно, иногда растягивается на годы. Кто-то уже с тридцати лет рассматривает варианты, чтобы успеть к пятидесяти, кто-то дружит с будущим мужем с глубокого детства. В любом случае помолвка двух цваргов обычно не новость, и уж точно не для невесты.

– Что? – пробормотала я, все еще ошеломленная.

– Ты станешь моей женой? – повторил он мягко, но с напором, глядя в глаза.

Я всеми фибрами души ощутила, как эта наглая рогатая морда вновь пытается использовать ментальное внушение. И как ловко! Все отошли, а Юдес сохраняет визуальный контакт и дополнительно держит меня за кисть – очень тонко! Я бы восхитилась ловкостью рук, точнее рогов, если бы меня уже не тошнило. Изначально воздействие было мягким и теплым, как морская волна, еле уловимым. Если бы не Мартин, который при каждом удобном случае прибегал к этой дряни, я бы и не поняла, что меня усиленно подталкивают к положительному ответу. Однако четкое осознание происходящего и внутренний страх, что история повторится, превратили ментальное влияние в огненное жало, раз за разом свирепо вонзающееся в основание шеи. А вместе с пониманием пришел и холодный липкий пот, выступивший вдоль позвоночника.

Чтобы я! Еще раз! Вышла за цварга?! Да не бывать тому!

– Нет! – не то прорычала, не то прокричала на весь зал, вырывая ладонь.

Восторженная толпа отмерла, цварги зашушукались, а утонченно-аристократическое мужское лицо вытянулось от изумления. Что, тебе никогда отказывали? Ну подавись, ты первый начал!

– Юдес, это просто возмутительно! – Я оглушительно всхлипнула, на миг представив, что было бы, если бы за годы брака не научилась распознавать, когда эмоции мои собственные, а когда мне их старательно навязывают извне. – Я вдова! Я до сих пор люблю своего мужа и согласилась на танец лишь из жалости к вам! – Получай, рогатик! – Оно и понятно, у вас такая серьезная должность, а невесты все нет и нет. Ни одна цваргиня не согласилась стать вашей женой.

– Селеста…

Клянусь, я слышала скрип зубной эмали, но меня понесло.

– Я живу лишь воспоминаниями о своем милом Мартине. Как же жалко, что он погиб практически во цвете своих сил! Ни один мужчина не сравнится с ним! – Горько усмехнулась. В последнем точно не врала. Сравниться с почившим Гю-Элем было сложно, взять хотя бы его маниакальную привычку мыть руки и по восемнадцать раз в день чистить зубы. – Мне очень неловко расстраивать вас отказом, господин Лацосте, но, видимо, вы что-то не так поняли. Я совершенно не настроена на романтические отношения. Посудите сами…

Вспомнить многочисленные бытовые моменты из прошлого было несложно. «Селеста, неужели ты собираешься под камеры прессы в брюках?!», «Демонстрировать свои эмоции так ярко просто неприлично», «Ты не можешь сесть за управление флаером. Что подумают окружающие? Что у меня нет денег даже на водителя?!»…

Я сдернула эфемерную материю ледяного кокона отчужденности, в который всегда старательно заворачивалась на людях. Жалость к себе затопила сознание, и я отпустила поводок эмоций, давая им свободно растечься во внешний мир. Чем сильнее эмоции, тем четче ритмы головного мозга.

Это было вопиюще возмутительно и оскорбительно по отношению к многочисленным цваргам, «уровень деревенщины», как сказал бы Мартин, но мне уже было плевать. Я транслировала на эмоциональном уровне бесконечную тоску и горесть. Чувство утраты. Только тосковала я не по мужу, а по той беззаботной и веселой жизни, которая у меня была до замужества, когда я никому и ничего не была должна. Когда я не обращала внимания на демографический перекос и не знала, что, оказывается, у цваргинь есть «долг перед расой». Разумеется, этих деталей гости мероприятия не могли знать, но они уловили общий фон бета-колебаний, частоту и амплитуду волн, каждую из которых цварг мог трактовать для себя в зависимости от развитости его собственных рогов. Я вложила в эти волны всю беспросветную грусть, на которую была способна, и почти все присутствующие почувствовали.

В зале послышались шепотки, с каждой секундой становившиеся все громче и громче. У стоящего передо мной на одном колене Юдеса опасно покраснели белки глаз и затрепетали ноздри. Да уж… кажется, я немного перестаралась. Сглотнув сухим горлом, я развернулась и бросилась прочь из зала.

– Селеста! – в сердцах крикнул оскорбленный Лацосте, но я бежала не оглядываясь.

Коридор, ступени, выход… Где-то на периферии взгляд выцепил пораженного до глубины души бледного Кристофа. Он шагнул в мою сторону, собираясь что-то сказать, но я уже нашаривала в вечерней сумочке-конверте ключи от флаера.

Гоночный кар приветливо моргнул диодами по периметру и поднял дверь-крыло. Опасаясь погони, я нырнула, мгновенно завела двигатель и рванула штурвал, поднимая флаер в воздух. Уже отлетая со стоянки Центрального Муниципального Дворца, в боковом окне я заметила крупные блеснувшие черные рога, подозрительно похожие на рога Юдеса. «Не догонишь», – бросила про себя и утопила педаль газа в пол.