В башне - Рославлев Александр Степанович. Страница 3
Иуде
Из глубины померкнувших столетий
Явил ты мне, непонятый мой брать,
Твой жгучий терн в его победном свете.
Пусть гнусы о предательстве кричат!
Их мысли тупы, на сердцах их плесень,
Постичь ли им твой царственный закат.
Ты — свет певцам для вдохновенных песен,
Ты, как на башне, — выше облаков,
Откуда город меж просторов — тесен.
Проклятый город, медлище рабов,
Где скорбно — бледный, нищий их учитель
Бросает зерна рабских, нищих слов.
И с башни в город сходишь ты, как мститель,
За их права, несешь ковчег борьбы,
Чтоб дать им мощь и пирную обитель.
Вот распят Он, но лик его судьбы
Не возбудил кровавой жажды мщенья.
Рабы стоят и смотрят, как рабы.
Ты проклял их. Преодолев сомненья,
Прозрел в веках достойнейших тебя,
И смерть твоя — святое утвержденье,
Что ты спасал, страдая и любя.
В башне
Над морем и городом в башне живу.
Я песни пою одиноко.
Там волны, там люди, как сонь наяву,
Его я изведал до боли глубоко.
Отсюда виднее мне зори востока,
Своими соседями птиц я зову,
И рад, что давно и высоко
Над морем и городом в башне живу.
Ночь
О эта ночь!.. с тех пор моя душа,
Перестрадавши тысячи распятий,
Питает солнце, огненно дыша.
Казалось, в каждом громовом раскате
Был черный смех всех ужасов земли,
Весь пирный ад их каменных зачатий.
В разрывах туч, которые ползли,
Как пьяные, незрячие уроды,
Метлища молний яростно мели.
Один удар, обрушившись на своды,
Потряс всю башню, треснула стена
И загудели в зал подземный ходы.
Еще удар, еще… и тишина
Безумней самой богохульной клятвы.
И в этот миг предстал мне Сатана.
«Вот полдень мира», рек он, «на закате вы
Придите все опять моим путем,
Прославь мой серп и предскажи час жатвы».
Я внял и с гордо поднятым челом
Вещал повсюду голосом столетий,
И каждый час был мрачным торжеством.
Но как-то раз в цветах, в весеннем свете,
Увидел я играющих детей,
Стал говорить им и смеялись дети,
И я постиг вернейший из путей.
В городе
Мне тесно здесь, как в тесной западне,
Я о полях мечтаю, как о чуде,
И с едко болью мыслю о весне.
Мне надоели комнатные люди,
Я стал ночным, ищу призывных встреч
Красивого лица, манящей груди.
Меня пьянит прерывистая речь,
Мгновенный пыл, с моим обманно слитый,
Согласность губ и содроганье плеч.
Роскошен пир, безумно пережитый,
Но при конце я, как неловкий вор,
Смущенно пью свой кубок недопитый.
Я силюсь скрыть мой боязливый взор,
Притворный вид, ненужные движенья
И ей, и мне ненужный разговор,
Меня стыдит намеренность сближенья.
Я сознаю, что оправданья нет,
Пытливо жду и скорю замедленья.
Еще вопрос, еще один ответ,
Закрыта дверь и я бреду уныло,
Вновь смех колес и вкрадчивый рассвет…
Опять хочу забыть, как это было,
Но бледность ног при ламповом огне,
Слова и трепет чувственного пыла…
Быть может сплю, быть может сон во сне?
Нет, явно близко — солнечное знанье —
Проклятье дню! — здесь все, как в западне,
И каждый шаг, и каждое желанье.
Весна
Блестят оттаявшие крыши,
Ломают лед на мостовой
И небо солнечней и выше
Над гулом жизни городской.
Иные краски зарябили…
На окнах, в лужах свет дрожит,
Гудя снуют автомобили,
И звонок мерный стук копыт.
Потоком лиц многообразным
За мыслью мысль увлечена;
К случайным встречам и соблазнам
Зовет пьянящая весна.
Вот в черном платьи, в шляпке черной,
Глаза, как синие огни,
Прошла с улыбкою покорной…
О если б лес, и мы одни.
На чуть просохшей теплой хвое,
Среди стволов, среди теней,
Над нами небо голубое
И шум разнеженных ветвей.
Весной мы в городе так жалки,
В душе так много едких злоб.
Смотри, на белом катафалке
В цветах железных белый гроб.
Трясется с ельником тележка,
И ветки в лужах под ногой.
Какая дикая насмешка
Над юной жизнью, над весной.
Средь купли города в мены
За час забвенья страшен спор.
Проклятье вам, глухие стены,
Скорее в поле, на простор!
Цветы и солнце мы забыли,
А город все еще не сыт…
Гудя, снуют автомобили,
И звонок мерный стук копыт.