Ост-Индский вояж (СИ) - Волошин Константин. Страница 57

— Сахиб должен знать, что даже теперь во мне могут узнать нечистую.

— Как это они могут узнать, когда ты отбросила всё, что тебя связывало с твоим дурацким прошлым?

— Это вы, белые люди, ничего не можете узнать, подметить. А у нас всё это легко определяется по незаметным признакам. Эти признаки даже я не могу в полной мере уничтожить в себе. Лучше не настаивай, сахиб!

— Боже! Как всё сложно и глупо, Пана! А как же ребёнок?

— Это такой грех, сахиб, что в голове не укладывается! И я не могу его замолить, меня тотчас признают нечистой…

Но прошло время, Панарада с трудом, но разродилась, и Сафрон стал отцом мальчика, очень красивого и здорового на вид. Он оказался спокойным и почти не плакал, что было так приятно и покойно. Соседи едва сдерживали своё неудовольствие поступком Сафрона, отказавшегося устроить праздник в честь рождения наследника. Он отговаривался безденежьем, что несказанно удивляло деревенских, привыкших считать белого человека самым богатым.

А вскоре Панарада заметила с признаками беспокойства:

— Сахиб, на нас косо посматривают, и вскоре, уверена, нам тут житья не будет. Мне страшно за сына, сахиб.

Сафрон с удивлением смотрел на женщину, с которой так хотел пожениться.

— Почему ты так считаешь, Пана?

— По мелким приметам, сахиб. У нас слишком много возможностей вывести человека на чистую воду, сахиб.

— Пана, ты ни разу не назвала меня по имени. Только сахиб, а это мне совсем не нравится. Что так?

Она опустила голову и промолчала, не удосужившись пояснить такое.

Сына Сафрон решил назвать Николаем, потому что он родился перед днём святого Николая Угодника, а Панарада ничуть не противилась такому странному имени, полагая, что отец вправе назвать по своему усмотрению. Он быстро рос и уже ходил, хотя ему ещё не было года. Николай оказался смышлёным мальчиком, понимал всё, что ему говорили, но отвечал мычанием и жестами. Очень любил играть с животными и птицами, что шастали по двору. Маленькая обезьянка была его лучшим другом, и они почти не расставались, хотя та уж слишком шустрила, и у мальчика не хватало сил и сноровки соперничать с нею в скорости и шалостях.

Начинался период дождей, небо заволокло тучами, часто оно проливалось ливнями, и с гор неслись потоки воды и грязи. Дороги оказались небезопасными.

Как раз в это время к домику Сафрона подошла небольшая толпа односельчан с угрозами и криками, требуя Панараду на расправу. Сафрон вышел к ним и стал расспрашивать причину столь необычного поведения деревенских.

— Она грязная баба! — орал один беззубый старик, размахивая сухими руками. — Пусть и не показывается на глаза!

— Нечистых у нас нет, и мы не потерпим, чтобы твоя жена здесь жила! — кричал второй, угрожал палкой, на что Сафрон ответил, стараясь не вспылить:

— Кто вам дал право вмешиваться в мои семейные дела? И кто вам сказал, что моя жена нечистая! Глупости все это! Расходитесь по домам и не шумите!

— Мы будем жаловаться радже! Он нашлёт на тебя своих воинов. Уходите!

— Пусть придёт староста. Я с ним поговорю. Послушаю, что он мне скажет.

— Никто не войдёт в дом, где живёт нечистая! Убирайтесь, Аллах вас покарает! Вам нечего делать здесь!

— Аллах не признает ваших каст и обычаев! — ответил Сафрон, вспомнив о религии. — И он покарает вас за самоуправство!

— В Коране ничего не сказано о милости к таким нечистым, значит, мы вправе требовать от вас покинуть нашу деревню! Если через два дня вы не уедете, то мы будем считать вас врагами, и поступим, как с врагами!

— За два дня мы не сможем продать все это, — и Сафрон обвёл рукой свой домик и участок.

— Его у вас все равно никто не купит, неверный, гяур! Нечистый белый враг! Можете не рассчитывать, что найдётся дурак, что заплатит тебе хоть один фанам!

Староста не появился, а вскоре в хижину Сафрона пришёл служитель местного раджи и напрямую заявил, чтобы Сафрон с женой убрался из деревни в два дня.

— И никто не посмеет купить мой участок? — спросил Сафрон, уже теряющий терпение и выдержку.

— Никто, сахиб. Таков обычай, и тут ничего не сделаешь. Раджа, да продлится его жизнь ещё на сто лет, просит вас уступить и не осложнять положение.

— Хорошо, — согласился Сафрон с неохотой. — Я послезавтра уеду. Будь прокляты ваши дурацкие обычаи!

— Я бы не советовал вам, сахиб, такое говорить крестьянам. Они вас не смогут понять. А они сильно возмущены и готовы на всё. Прощайте, и не заставляйте ваших соседей пойти на более серьёзные поступки.

— Проклятье! — выругался Сафрон, понимая, что спорить и что-то доказывать тут бесполезно. — Куда нам податься, когда денег почти нет? У нас всего сотня фанамов осталась. Это очень мало. Наверное, нам придётся поехать ближе к Сурату, и поселиться в самом городе поближе к фактории. Это будет безопаснее.

— Там произойдёт то же самое, сахиб, — печально ответила Панарада.

— Тогда я должен раздобыть побольше денег и поселиться в городе, где живут только белые, а ваши лишь слуги и рабы. Значит, у португальцев. Англичане в этих землях ещё не понастроили своих городов и даже крепостей.

Глава 16

Под дождями и ветрами, двуколка с трудом за три с лишним недели добралась до Сурата. Сафрон упросил Хетчера позволить ему с женой пожить на территории фактории, опасаясь новых выступлений против Панарады.

— Я должен посетить своих друзей, — сказал Сафрон уже на следующий день. — Они должны помочь мне с деньгами, а я потом им отдам. Они и так много для меня делали, но и сейчас, думаю, они не откажут своему другу.

Она грустно, умоляюще смотрела на своего сахиба, возразить не посмела. Сафрон с тоскливым чувством вины и неуверенности, отправился верхом на фактории своих друзей.

Аким встретил друга радостными восклицаниями и тут же заговорил на родном языке, заметив с тоской:

— Боже, Сафронушка! Я так давно не говорю по-своему, что уже, наверное, и что-то не так произношу! Как я рад тебя видеть! А знаешь новость?

Сафрон вопросительно смотрел на друга.

— Хорошая или дурная новость, мой Акимушка?

— Дурная, дурная, Сафрон, — посерьёзнел Аким. — Гераську выгнали с фактории. Заворовался так, что уже терпежу ни у кого не стало. Теперь он уже три месяца, как пропал, и я беспокоюсь за него, дурака. Вот жадность у кого была!

— Да, — согласился Сафрон. — Он только о деньгах и говорил с удовольствием. Да точно, жадность его и сгубила, дурака. Я ему ещё тогда говорил, чтоб он поубавил её, да видно не впрок получилось. Где же он может быть?

— Вроде бы в Сурате его видели месяца три назад. Может, на судне ушёл?

— Я сейчас сам в Сурате, вернее на фактории живу. С женой.

Сафрон смутился немного, понимая, что жена его не настоящая. Однако, Аким не стал расспрашивать, заметив смущение друга. Лишь спросил с сочувствием:

— Тебе нужны деньги, друг? Я тебе дам. Сам подворовываю, но скромно, не в пример Гераськи и даже Данилки, но что-то уже накопил. Так что можешь рассчитывать на моё участие. Друзья ведь, и не просто, а ещё и почти родные…

Аким даже полез обниматься и обслюнявил Сафрона поцелуем.

— Спасибо, друг! Ты угадал. Мне пришлось срочно покинуть деревню, где я с женой устроился. Нас просто выгнали, и никто не стал покупать мою землю!

— Понимаю. Тут этого хватает. Странный и сложный народ, скажу я. Тебя устроят тысяча фанамов? Фунтов и шиллингов дать не могу, их почти у меня нет. Все в фактории положены на проценты. Небольшие, но надёжно. Здесь всё так зыбко…

— Я и не мог ожидать такое, мой Акимушка! — чуть не прослезился Сафрон.

— Ты не спеши, Сафрон. Поживи у меня. Мне так здесь одиноко, а ты смог бы мне скрасить мою убогую и тоскливую жизнь. Чувствую, что должен вскорости заболеть. И так многие наши болеют и уезжают, или помирают здесь. А знаешь, как не хочется лежать в чужой земле!

Сафрон прожил неделю у Акима и поехал навестить Данилку.