Хождение по мукам - Толстой Алексей Николаевич. Страница 112

Уже отмечалось, что при написании главы, посвященной «Философским вечерам», Толстой использовал собственные впечатления от посещения Религиозно-философского общества в Москве. Однако сказались в романе и некоторые подробности из истории петербургских Религиозно-философских собраний (1901—1903), организованных по инициативе Д.С. Мережковского, З.Н. Гиппиус, Д.В. Философова, В.В. Розанова, А.Н. Бенуа и других. Собрания, на которых обсуждались вопросы взаимоотношений церкви и культуры, церкви и государства, обновления русского православия, были известны своей терпимостью: все выступления, независимо от их религиозного и философского содержания, обсуждались на основе общих, единых правил. На Религиозно-философские собрания указывает место проведения «Философских вечеров», «старый особняк на Фонтанке» (собрания проходили в зале Русского географического общества на площади Чернышева (ныне Ломоносова) между улицей Зодчего Росси и набережной реки Фонтанки), и фамилия председателя общества, «профессора богословия Антоновского», которую было бы уместно связать с именем митрополита Антония (Вадковского). Он не только способствовал проведению собраний, но и благословил председательствовать на них своего викария, молодого епископа, ректора Духовной академии Сергия (Страгородского). В журнальном варианте романа содержались более явные указания на двух активных членов петербургских Религиозно-философских собраний – философа Н.А. Бердяева («философ Борский, изгнанный из Духовной Академии за отпадение к социал-демократам, ушедший от социалистов и проклятый ими») и писателя В.В. Розанова («лукавый писатель Сакунин, автор циничных и замечательных книг»).

Узнаваем для современников был и изображенный в романе кабачок «Красные бубенцы». Прообразом его послужило петроградское литературно-артистическое кабаре «Привал комедиантов», открытое в подвале так называемого Дома Адамини на углу Марсова поля и набережной Мойки в 1916 г. Организатором «Привала комедиантов» был театральный деятель, режиссер, актер, участник ряда начинаний В.Э. Мейерхольда, Борис Константинович Пронин («Хозяин подвала, бывший актер, длинноволосый и растерзанный, появлялся иногда в боковой дверце, глядел сумасшедшими глазами на гостей и скрывался»). Толстой хорошо знал Пронина, так как принимал активное участие в его предыдущем, аналогичном проекте, связанном с организацией в Петербурге литературно-артистического кафе «Бродячая собака» (1911—1915; официальное название – Художественное общество интимного театра), излюбленного места встреч петербургских поэтов и писателей, художников, актеров.

Помещения «Привала комедиантов» были пышно и изыскано декорированы. Стены буфетной и прилегающей к ней комнаты расписали художники Б.Д. Григорьев и А.Е. Яковлев, основной зал, красно-черно-золотой, с декоративными панно на темы К. Гоцци и Э.Т.А. Гофмана, – С.Ю. Судейкин. Столы, вместо скатертей, были покрыты яркими деревенскими платками [439]. Все это, в сниженном варианте, нашло отражение в описании Толстым «Красных бубенцов» («Сводчатый потолок и стены были расписаны пестрыми птицами, голыми, ненатурального цвета и сложения женщинами, младенцами с развращенными личиками и многозначительными завитушками»), рожденном, вероятно, из противопоставления атмосферы военного Петрограда и фантасмагоричной атмосферы богемного клуба. Постоянными посетителями «Привала комедиантов» были М.А. Кузмин, А.А. Ахматова, Н.С. Гумилев, Ю.П. Анненков, О.Э. Мандельштам, Н.И. Альтман, М.В. Добужинский, А.Н. Бенуа и многие другие.

Объемен, разнопланов и многоаспектен созданный Толстым в «Хождении по мукам» шаржированный коллективный портрет предтечей революции – футуристов. В их оценке писатель близок к характеристике, данной футуризму в статье С.Н. Булгакова «На пиру богов»: «Как бездарна и уродлива русская революция: ни песни, ни гимна, ни памятника, ни жеста даже красивого (...) если в этом кричащем уродстве есть свой собственный ритм, так это именно тот, за которым давно уже гонятся футуристы. Футуризм есть, действительно, художественное пророчество об охлократии, недаром он оказался теперь в естественном союзе с большевизмом. Вы помните это его стремление ввести в художественные ресурсы, наряду с краской, и уголь, и щепку, и цветную тряпку, и бутылочный ярлык, наконец, все это пристрастие к угловатому, кричащему, безобразному, но вместе с тем окованному в какой-то тягостный смысл (...) Это же, конечно, находит полную параллель и в литературных произведениях футуристов, введение в стих всяких нечленораздельностей, криков, мычанья...» [440]. О своей внутренней связи с революцией писали и сами футуристы: «Разве еще в 1913 – Давид Бурлюк, Владимир Маяковский, Василий Каменский – когда разъезжали по всей России с лекциями – разве не в десятки тысяч молодых сердец Они влили вино возбужденья Бунта за Волю, за Вперед, за Культуру. Пускай же помнят квалифицированные борцы за свободу, что их великая революционная пропаганда не была интенсивнее и ярче великой пропаганды анархических идей футуризма» [441].

В основу футуристических образов и эпизодов романа Толстым был положен разнообразный реальный материал: стихи, программные документы футуристических групп, публикации о футуризме в периодической печати. Все это, органично вписанное в художественную ткань произведения, отзывается в монологах и репликах персонажей, их портретных характеристиках, сюжетных линиях, связанных с темой культурной жизни Петербурга накануне войны. Упоминаемые писателем подробности футуристического быта легко и точно корреспондируются с фактами истории футуризма в России и различными представителями этого течения, хотя в дневниках и записных книжках Толстого записей о футуристах на редкость мало. К их числу можно отнести лишь вклеенную в дневник 1917 г. вырезку из газеты с текстом футуристической афиши, послужившей одним из образцов «прокламации», выпущенной жителями телегинской квартиры:

Образы героев-футуристов в «Хождении по мукам» ориентированы на реальных представителей авангардного искусства начала XX в., хотя было бы опрометчиво в данном случае говорить о прототипах. Так, образ Александра Ивановича Жирова, студента юридического факультета, указывает на поэта Вадима Шершеневича [443], также изучавшего юриспруденцию и претендовавшего на роль теоретика футуризма. Известно, что Толстой встречался с ним в Москве в марте 1918 г. Шершеневич пригласил его сотрудничать в литературном кафе «Живые альманахи». Тогда поэт «был близок к анархистам, и настолько, что это навлекло на него в 1919 г. тюремное заключение» [444].

В поле зрения писателя и такая значимая для футуризма 1910-х годов фигура, как В.В. Маяковский, с которым соотносится образ поэта-футуриста Семисветова (фамилия персонажа может быть прочитана как производное от «седьмое чудо света», каковым был Фаросский маяк в Александрии). Семисветов не принадлежит к действующим лицам первого плана произведения, с ним не связано каких-либо важных сюжетных линий, однако его присутствие ощутимо в романе. Он участвует вместе с Валетом и Жировым в шествии футуристов по улицам Петербурга, о его стихах рассказывает Телегину в «Красных бубенцах» инженер Струков. Рисуя портрет Семисветова, Толстой обыгрывает характерную внешность Маяковского («огромного роста парень, с лошадиным лицом и жилистыми руками») и некоторые факты биографии поэта (см. примеч. 9 к гл. VII).