Я Распутин 4 (СИ) - Вязовский Алексей. Страница 32

— Что случилось, Гришенька?

— Еще не случилось, но может.

Война шла уже больше полугода и общество понемногу уставало от войны. Затухали патриотические сборы средств, митинги за победу. Поток похоронок ширился, по самым скромным подсчетам мы потеряли в войне уже больше пятидесяти тысяч человек. Это убитыми. Ранеными еще стольник, а то и полтора-два — все чаще на улицах стали встречаться увечные. Левые с их идеей “мир любой ценой” собирали огромные собрания, а от них до волнений — пара шагов.

Через полуоткрытую Лохтиной дверь я услышал, как в коридорах думы нарастают шум и крики. Вот еще не хватало, что там, левые мутят? В парламенте должно быть тихо и благообразно! Но гул все рос, уже различимы отдельные крики и… аплодисменты?

Я вышел в коридор с намерением расточить, прекратить, держать и не пущать, и уже раскрыл рот для распоряжения “Чтобы через полчаса было светло, сухо и медведь!”, как понял, что навстречу мне на руках несут молодого солдата.

Шагов за пять до меня он вывернулся из рук чевствователей, звякнув при этом двумя или тремя крестами на груди и врубил строевым шагом:

— Господин Распутин! Представляюсь по случаю награждения Георгиевским крестом второй степени, старший унтер-офицер Стрельцов!

— Приехал?! — я сграбастал своего протеже, обнял

— На побывку отпустили. Как Георгиевского кавалера!

— Ну дай полюбуюсь — я развернул унтера к свету, посмотрел на грудь. Все чин чинарем.

Побывка оказалась весьма своеобразная — в недрах военного ведомства в некую голову стукнула идея, что надо организовать агитационную поездку. Военный заем, реанимировать патриотические митинги, встречи с общественностью…

Зная, как умеют наши чиновники, в особенности военные, просрать любое дело даже при самых лучших намерениях, я пристегнул к Антипу Дрюню и строго-настрого наказал прежде чем вылезать на публику отработать каноническую версию. А то, помнится, у казака Крючкова счет рос с каждой следующей публикацией и оттого никто не знает, сколько там было противников, десять или тридцать, и сколько поубивал Козьма — ни одного или тринадцать? И ведь прибавляли ему исключительно из благих побуждений, а получилась буффонада, и вместо казака-героя со страниц глядел казак-враль.

Поселил я его, естественно, в Юсуповской и вечерами он рассказывал о житье на фронте.

— Очень много бестолковщины творится, Григорий Ефимович. Ладно там интенданты, это вечная беда, но ведь и строевые офицеры тоже дурь множат! — печаловался Антип за ужином. — Вот случился у нас бой, ротный командир ловко его провел, удачно всех расставил, получил опыт, так почему бы не рассказать остальным офицерам в полку? Завтра другой отличится, послезавтра третий, а опыта у всех прибудет… Нет, никому не интересно. Вот в карты перекинутся или вина выпить — это сколько угодно. Или дорожки вокруг квартиры песочком посыпать.

— Ты вот что скажи, чем помочь можно, — постарался я перевести разговор в практическую плоскость. — А то наши дамы-благотворительницы порой конфетки да шоколадки собирают, их можно на что-нибудь более полезное направить.

— Теплые вещи.

— Что, настолько плохо?

— Угу. От интендантов не допросишься, а даже если получишь положенное, то все равно холодно. Шинелька на гимнастерку и все. Робята из дома кто жилет меховой выписывает, кто фуфайку шерстяную, кто варежки…

— Да, удивил… Я-то думал, что солдат одет-обут, накормлен-напоен…

— С едой слава богу, каша с салом, щи с мясом, паек наваристый. Да еще можно самим артельщику на приварок скинуться, да чего на полях сыщется, так что на питание грех жаловаться. А вот с теплыми вещами беда, причем дело не только в нехватке, еще и командиры запрещают.

— Как это? — выпучил я глаза.

Ну в самом деле, неужели господа офицеры не понимают, что солдат должен быть обогрет?

— Да вот так. Есть кто сквозь пальцы смотрит, а есть такие, что им Устав важнее. Не положено и точка, и сиди в сторожевом окопе в шинелке. — Антип тяжело вздохнул. — Болеют многие, а если и не болен, на холоде не отдохнешь, не сон, а забытье выходит. А потом руки трясутся и прицел сбивается.

Так, это надо через Палицына решать. Чисто гвардейская дурь — армия для парадов, все должно быть строго по уставу.

Дернул я пиар-команду на следующее утро и запустили мы всероссийскую акцию “Тепло для фронта”. Начали с того, что распубликовали нормы снабжения и опросили солдат в запасных частях, госпиталях и приехавших на побывку — как им в таком обмундировании воюется? Ну и поскольку все в один голос подтвердили что холодновато, призвали слать на фронт теплые вещи, от носков и рукавиц до теплого белья и валенок.

А к Палицыну я приехал с рисуночком балаклавы — кое-где в войска начали поступать каски по французскому образцу, а носить ее поверх фуражки или папахи никак невозможно. Балаклаву он оценил, а вот насчет разрешения неуставных вещей долго топорщился — военная косточка, как это, гражданские шмотки носить? Но убедил, что лучше так, чем терять да морозить солдат.

— Как с турками дела, Федор Федорович? — спросил я после дискуссии о подштанниках. — Меня знакомцы французские да английские очень настойчиво теребят, плохо им на Гали-поле приходится.

— На Фракийском фронте все встало. Турки врылись в землю так, что даже фески не торчат, никак их болгары с греками не выковыряют.

— Погодите, а броневики? А самолеты?

— Так горючее кончилось, оттого и нет толку.

Я в недоумении откинулся на спинку кресла:

— Ну так морем привезти, какой там у болгар порт поближе? Варна?

— Пробовали, турецкие крейсера да миноносцы мешают.

— А Черноморский флот что же?

— Да вот как-то мышей не ловит. То на перехват не успеют, то пальнут пару раз и обратно, минные постановки дважды штормом сносило…

Смех и грех. Неуловимый турецкий флот, ну не анекдот ли? Это при том, что никакие “Бреслау” с “Гебеном” к туркам не прорвались просто потому, что их не успели перебросить в Средиземное море. А у броневиков нет горючего. Горючего…

— Федор Федорович, а не подскажете, откуда паши уголь для кораблей получают?

— С копей в Зонгулдаке, — ради такого дела Палицын даже встал и подошел к карте, а потом ткнул в точку на побережье.

— И перевозят морем? Железной дороги там нет?

— Да, морем.

— Ну так туда и надо бить, а не ловить миноносцы! Не будет у турок угля — корабли встанут, как броневики без горючего!

— А вы, Григорий Ефимович, стратег! — не без иронии заметил министр. — Но мысль дельная, передам морякам.

— Только Христа ради не говорите, чья это мыль.

— Почему же? — вскинул брови Палицын.

— Гордые оне очень, от спеси назло сделают, лишь бы никто не ткнул, что им сибирский мужик насоветовал.

— Да, — усмехнулся Федор Федорович, — есть у моряков такое. Я тогда, пожалуй, тоже не буду напрямую советовать, а через старых знакомцев, кто на флоте служил, вашу идейку подкину.

— Ну слава Богу, с Фракией разобрались. А на Кавказе что?

— Там все хорошо, Юденич теснит турок. Жаль там железных дорог нет, все снабжение тоже морем возим, медленно получается.

Финалом кампании с Антипом стало собрание в Стрелковом обществе, где помимо самого героя, предъявили ворох благодарственных писем от офицеров, у кого служили “выпускники” общества. Ну и патриотическая песня “Стрелок Стрельцов”, которую размножили на тысячах грампластинок и пустили по всей стране.

А пиар-отдел выдал в наших газетах выжимки из писем и соображения об улучшении допризывной подготовки, тем более, что Стрелковое общество уже накопило изрядный опыт. И поехал наш Антип обратно с тюками теплой одежды, приказом Палицына, методичкой о стрелковой подготовке в условиях фронта и кучей подарков для себя и сослуживцев.

А государь император поехал под Дмитров, смотреть вундервафлю. Такое серьезное дело Флегонту Патрикеевичу не доверили, специально и сильно заранее посланные офицеры из числа подчиненных Корнилова и Туркестанова объяснили задачу инженеру Сереброву и он не подвел.