Андреевский флаг (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 14

Петр кивнул, он напряженно размышлял, только Алексашка не утерпел и задал Ромодановскому вопрос:

— Но в лодке две ноги у него было, стоял ведь?

— Хороший мастер себе ногу из дерева вырежет, а умелый механизм сотворит. Но если культя опухнет, ходить не сможет — а он седой весь, к погоде все болеть должно, а тут его водой дважды окатило, и студеной. А с атаманом и его «братом» тебе, государь, говорить надо, тут дело такое…

Князь-кесарь закряхтел, взял зеленую куртку и вывернул ее иначе, показав на два слова, что были написаны от руки чем-то синим. И негромко произнес, выделяя слова:

— Зовут его Павел Минаев, так написано, кому принадлежит сия вещица. А если внук похож на деда, то и потомки могут выглядеть как пращуры, если кровь в жилах течет крепкая, не водица. А этот во Фрола пошел, и силушкой его не обделили — ведь Алексашка подтвердить это может, глаз как у татарина стал прищуренный!

Глава 15

Колдуна сожгли вечером на радость всему русскому воинству. Действо происходило на берегу реки, и Павел его видел с вала, куда выехал сидя в седле смирной лошадки, еще вчера возившей какого-то татарина. Но на любой войне издавна действовал простой обычай — все имущество убитого противника принадлежит победителю. А для самого «гостя из будущего» зрелище было весьма поучительным — он осознал правоту своего пращура, старого атамана собственными глазами и ушами. Ведь его смерти, узнай люди, кто на самом деле разбил магический артефакт, яростно желали абсолютно все присутствующие при символической казни, а уж Меншиков особенно. «Полудержавный властелин» (вся штука станет ли он таковым в будущем), громко произнес целую «филиппику» в адрес «усопшего», да такую, что всем стало ясно, кто их спас от неминуемых бедствий.

Затем выступил сам царь — говорил Петр Алексеевич просто и доходчиво, назвав все случившееся с эскадрой «божьим промыслом». И обосновал свою мысль просто — Константинополем овладели турки и чинят бедствия православному люду повсеместно. Бог возложил на них задачу отбить святую Софию у неверных, а для того послал испытание, которое они все должны пройти дружно и смело, не боясь неприятеля. Именно для этого в своем времени и строили Азовский флот, делали ружья и отливали пушки — теперь с оружием, причем лучшим в мире, потому что просто другого нет в помине, они сокрушат османов и татар, показав свою силу.

Все было сказано царем просто и понятно, и это чрезвычайно воодушевило не только русских, но и иноземцев, которых тоже хватало. Павел только головой покачал, видя эту картину — в этом времени религия была отнюдь не пустым звуком, а мощным идеологическим инструментом, к которому и прибег самодержец. Хотя, по большому счету, Петр в эти времена самый банальный самозванец — в этом мире с точки зрения всех правителей, чисто юридически, он никто и звать его никак.

Так, предводитель хорошо вооруженной шайки, с кораблями и ружьями, незаконного и непонятно откуда появившегося бандформирования в пять тысяч штыков и сабель при семи сотнях пушек и фальконетов. Но это только одна сторона медали, а с другой можно посмотреть совсем иначе.

«Потешные» ему преданы с самого детства. Для них он и сейчас самый настоящий миропомазанный царь, чья власть освящена церковью, и ему они присягали. А ведь гвардейцы большая и лучшая половина его воинства, которая пойдет за царем до конца. Полтысячи казаков и полторы тысячи других русских служилых людей тоже будут рядом с ним, ведь все прекрасно понимают, что находятся во враждебном окружении, и нужно крепко держаться за единоверцев и одноплеменников.

Да и с иноземцами на царской службе не все так просто, хотя они все и наемники. По истории он знал, что многие остались в России до собственной кончины, как тот же Крюйс. Да и возвращаться в родные пенаты захотят немногие, нечего им делать, так как нет у них там ни родственников, ни пристанища. Да, здесь опасно, но в мире сейчас нигде не найти спокойного уголка. К тому же драться с османами будут все, а это жирный такой плюсик. А второй в том, что все эти заморские наемники лютеране или прочие протестанты — а до Реформации еще больше полувека.

И считаться они будут в тех краях, откуда прибыли в Россию, и куда пожелают обратно вернуться (если действительно пожелают), самыми гнусными вероотступниками. Еретиками попросту, которым предназначена прямая дорога на суд инквизиции. А там будут зверские пытки, о чем все прекрасно осведомлены, с последующим торжественным возведением на костер — аутодафе сейчас пылают по всей Европе.

Как такая перспектива?! Довольно приятная, не правда ли?!

А тут все начали заново «писать» свою жизнь, с «чистого листа», так сказать, и если царь Петр окажется удачлив в войнах и делах, то почему бы не держать его сторону. Вот только сам Павел сейчас пребывал в нездоровом скептицизме — как он не прикидывал варианты, выпадал один шанс из десяти на относительно благополучный исход дела в течение четырнадцати лет — дотянуть хотя бы до 1475 года. А там османы вспомнят о Крыме и направят сюда внушительную по силе карательную экспедицию…

— Помолились, теперь и вечерять можно.

Атаман тяжело опустился за лавку, следом за ним присел и Павел, по правую руку от «названного» брата.Он до этого также стоял, на одной ноге, упираясь руками на столешницу. Напротив него уселся старший сын атамана, «большак» Максим, широкоплечий казак с обильной сединой — все же на середине пятого десятка годами. Рядом с ним Василий, лет на пять младше — это были два оставшихся в живых сына, еще трое «молодших» Минаевых погибли в бесконечных схватках — двое с татарами, а один под стенами Азова. Бок о бок с Павлом сидел тридцати пяти летний «братинич» — племянник Андрей, сын младшего брата Фрола, сгинувший в одном из походов за «зипунами». И смех, и грех — именно Павла на семейном совете признали за него, и относились к нему необычайно тепло, с уважением, хоть они и «пращуры», а он им лишь потомок. Поседевшая голова, большие по нынешним временам прожитые года — к возрасту казаки всегда относились почтительно, а он, фактически, старик. К тому воевавший, как все они, о том свидетельствуют шрамы и искалеченная нога. И, главное, репутация Минаева из «будущего», помноженная на авторитет самого Фрола, сыграли свою роль. Теперь он для всех Минаевых такой же «батько», которого следует уважать и слушаться. Правда, отчество пришлось сменить на «Минаевича», но с этим легко — в той жизни его порой так и называли, склоняя фамилию.

Они всем большим казачьим семейством Минаевых собирались вечерять за большим столом, где их десяток хоть и с трудом, но смог разместится. Дом был большим, на три комнаты, того самого фрязина, которого «уконтрапупили» — бывает, нечего за меч хвататься. Вместе с хозяином полегли его трое слуг и дворецкий, да Максим совершенно хладнокровно зарубил позже прямо во дворе визгливо кричащую пожилую женщину. Она оказалось супругой хозяина, а потому убивать ее сразу не стали — прижгли огнем ноги, и та показала «заначки», припрятанные на «черный день». Причем не сразу — пытали ее всю ночь, и потихоньку вытянули все, доведя несчастную до безумия. А там и зарубили на глазах у бывших невольников, которые только злорадствовали, скаля зубы — та еще была мегера, многих на тот свет спровадила, особенно молодых рабынь.

Обычное по этим временам дело, и никакого сочувствия к убитой Павел не испытывал. Все рационально — выкуп за нее никто не даст, в рабство «старух» не покупают, а оставлять рабыней у себя смертельно опасно — подсыплет что-нибудь из «травок» в пищу, и погибнут все Минаевы в жутких корчах. Так что лучше зарубить для острастки.

Зато обзавелись приличным домом, с оградою и постройками, и с десятком бывших невольников, которые тут же получили от них «вольную», кроме трех мусульманок — двух черкешенок и маленькой горянки, непонятно какого рода-племени, почти подростка, измызганной, с едва начавшей формироваться грудью. Вот только никто покидать усадьбу не собирался, предпочли служить новым хозяевам. И тут вполне понятно — казаки силу показали, и под их защитой находится гораздо лучше, чем остаться одиноким на произвол судьбы, которая в таких случаях немилостива.